CCCР: ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ
Сергей МАРКЕДОНОВ — политолог, кандидат исторических наук
8 декабря 1991 года не дожив всего одного года до своего семидесятилетнего юбилея, с политической карты мира исчез Союз Советских Социалистических Республик (СССР, Союз ССР, Советский Союз). В этот день 18 лет назад главы трех бывших субъектов Союза ССР (РСФСР, БССР и УССР) в Вискулях под Брестом (Белоруссия) подписали Беловежское соглашение, состоявшее из 14 статей. В его преамбуле договаривающиеся стороны, как государства-учредители Союза ССР, подписавшие Союзный Договор 1922 г. констатировали, что Советский Союз «как субъект международного права и геополитическая реальность, прекращает свое существование».
До сих пор это событие выглядят загадочно, несмотря на огромное количество посвященных им публикаций, академических исследований и политических высказываний. Известный американский экономист Лестер К. Туроу, сравнивая крушение СССР (последней многоэтничной евразийской империи) с гибелью империи майя пишет: «Крах Советского Союза представляется одной из загадок, над постижением которой историки будут биться еще тысячу лет». Вряд ли одному автору или даже целому авторитетному научному коллективу под силу разрешить эту загадку в краткосрочной перспективе. Нам представляется, что по мере обретения нового исторического опыта, получения доступа к новым источникам из истории современности, а также отказа от идеологических штампов (как прошлого, так и настоящего) количество вопросов и версий не уменьшится, а существенно возрастет.
В самом деле, начиная с конца 1980-х — начала 1990-х гг., мы наблюдаем интересный феномен. Среднеразвитая в экономическом отношении страна, являвшаяся, тем не менее, военной сверхдержавой, одним из создателей и гарантов системы глобальной безопасности, членом «ядерного клуба», стремительно меняет свою внешнюю и внутреннюю политику. Она отказывается от автаркии, мобилизационной модели экономики, репрессивной политической системы, информационной, гражданской и человеческой несвободы, и пытается пойти по пути реформ, открыться миру и собственным гражданам. На момент своего распада Союз ССР переживал целый ряд переходных процессов — от централизованного планирования к рыночной экономике, от тоталитарной политической системы — к демократии, от гипертрофированной административной централизации — к развитию федерализма. Каждый из этих процессов в отдельности (и тем более все вместе) радикально менял установленные годами правила, и уже в силу этого провоцировал серьезные риски. Итогом этого становится не трансформация страны в демократическое федеративное государство, а поражение в «холодной войне», погружение в пучину социальных конфликтов (ведущее место среди которых занимают межэтнические противоборства) и, в конечном итоге, ее распад на 15 государств и несколько де-факто образований, не признанных международным сообществом.
В известном смысле последние годы существования СССР подтвердили метафору известного философа Алексиса де Токвиля о том, что «худшие времена для дурного режима наступают тогда, когда он делает попытки исправиться».
«Перестройка», которая многим в СССР и за его пределами в свое время казалась давно назревшей и желанной, дала совершенно не те плоды, на которые рассчитывали ее сторонники и активисты. Новые государства, возникшие на обломках «дурного режима», не пережившего собственное «исправление», находятся в непростых отношениях друг с другом и, прежде всего, с центром концентрации былой военной, экономической и политической мощи, который теперь олицетворяет еще одно новое государство — Российская Федерация. Современная Россия также имеет целый ряд непростых внутренних проблем, уходящих корнями в историю Советского Союза и даже Российской империи. Эти непростые отношения не ограничиваются только экономическим или дипломатическим форматом.
За 18 лет, прошедшие с момента распада СССР на его бывшей территории произошло 8 вооруженных конфликтов, которые привели к многочисленным человеческим жертвам и миллионам беженцев, разрушенной экономической инфраструктуре и контактам между людьми. Из пятнадцати бывших республик СССР у четырех из них нет дипломатических отношений друг с другом (у Армении и Азербайджана, России и Грузии), а взаимоотношения некоторых других оставляют желать лучшего (Туркмения и Азербайджан). По данным исследований авторитетной международной организации «Freedom House» практически во всех постсоветских государственных образованиях в последние годы фиксируется «упадок демократии». В бывших республиках советской Средней Азии и Казахстане, Белоруссии это выражалось в пролонгировании президентских полномочий. В 2008 году по этому же пути пошли в большей или меньшей степени Россия и Азербайджан. В республиках советского Закавказья, ставших после 1991 года независимыми государствами, наблюдается дефицит легитимности при осуществлении передачи высшей власти от одного лидера другому. И даже в относительно благополучной (по части гражданских свобод) Украине нарушение процедуры и политических договоренностей (а это — основа демократии) вошло в правило. В республиках Прибалтики (ставших членами НАТО и Европейского Союза) более успешное внедрение демократических норм, институтов и рыночной экономики дополняется поддержанием мягкой формы апартеида (посредством разделения общества на граждан и «неграждан»). Такой «упадок демократии» никоим образом не способствует тому, чтобы разрешать многолетние социальные (и, прежде всего, этнические конфликты) на компромиссной основе по формуле «победа-победа». А не «победа-поражение» или посредством «игры с нулевой суммой».
В этой связи правомерен вопрос: «Был ли распад СССР «крупнейшей геополитической катастрофой ХХ столетия» (как сказал второй президент и действующий премьер-министр России Владимир Путин) или он знаменовал собой конец «империи зла» (как определял это государство сорокой президент США Рональд Рейган)?»
Как и любое геополитическое изменение такого масштаба, исчезновение с карты мира СССР не может быть измерено одной мерой. Прежде всего, оно продемонстрировало важный факт. Прекращение существования СССР как формально-юридический факт и исторический процесс распада «империи Кремля» — не одно и то же. В декабре 1991 года с карты мира исчезло государство, занимавшее одну шестую часть суши, но процесс распада советской государственности только начался. Формально-правовой конец Советского Союза стал началом формирования новых наций-государств.
А потому, точно так же, как нельзя сводить распад Римской империи к отречению Ромула Августула, Великую французскую революцию к взятию Бастилии, а Октябрьскую революцию к перевороту 25 октября (по старому стилю), так и распад СССР не был только актом подписания Беловежских соглашений лидерами РФ, Украины и Белоруссии. И даже их последующая ратификация сессиями Верховных советов трех славянских республик не стала последней точкой в советской истории. Действительно, начиная с 1991 года, государство Советский Союз прекратило свое существование. Выросло уже целое поколение, которое не жило в этой стране, следовательно, не имело советской идентичности. Да и их старшие соотечественники (те, кто родился в начале 1980-х годов) не успели вписаться в структуры советской повседневности, помня о ней больше по рассказам родителей.
Однако политическое бытие новых независимых государств оказалось на долгие годы в плену советских подходов и моделей. Во-первых, формальный отказ властных и интеллектуальных элит от коммунистической идеологии не стал ее действительным преодолением. Многие ценности, нормы поведения, политические подходы, сформированные в советский период (прежде всего, неготовность к компромиссу), продолжают определять политическую культуру новых независимых стран СНГ и Балтии. В этой связи нам кажется чрезвычайно точным комментарий известного историка и правозащитника Арсения Рогинского по поводу недавнего инцидента с группой российских ученых в Грузии (делегацию, в составе которой были такие блестящие исследователи, как архивист Сергей Мироненко, историк Алексей Миллер не пропустили на территорию кавказского государства): «Это означает, что Советский Союз во всех его уродствах и головотяпствах, глупостях и мерзостях продолжает существовать, и не только в частностях…» Все меньше безвкусных ленинских статуй, но никуда не улетучиваются ленинские способы мышления.
Во-вторых, Союз ССР рассматривался как государство, главными субъектами которого выступают не граждане, а социалистические нации. Фактически же советское государство определило этнические группы в качестве главного субъекта политики и государственного права. Не права отдельного человека, а коллективные права наций рассматривались в качестве приоритетных.
Этнические различия советских граждан при этом были закреплены на территориальной основе. При этом границы между республиками формировались без учета общественного мнения и истории межэтнических отношений. Именно советский режим обеспечивал «территориальную целостность» Грузии, Азербайджана, Молдавии, России, Литвы (присоединив к ней спорный с Польшей Виленский край). Но, расставаясь с СССР, новые независимые государства Евразии явно не желали отказываться от такого наследия «империи Кремля», как проведенное ей территориальное межевание и доставшиеся в наследство от «проклятого прошлого» границы. Получался парадокс. Власти и влияния Москвы новые независимые республики не хотели, но построенную в советский период территориально-административную конфигурацию принимали, как факт. Но главная проблема заключается в том, что постсоветские государства пока не выработали иных (кроме имперских и советских) механизмов обеспечения национального мира и спокойствия в регионе. Сегодня Абхазия и Южная Осетия не готовы к признанию грузинского суверенитета, Карабах — суверенитета Азербайджана, а Приднестровье — Молдовы.
Этнический национализм в качестве основы государственного строительства сделал новые независимые государства нелегитимными (или частично легитимными), поскольку доминирование одной этнической группы в политике и в бизнесе автоматически превращает государство в чужака для других этнических сообществ. Армяне или азербайджанцы в Грузии, узбеки в Киргизии, русские в Казахстане или украинцы в Молдове с трудом воспринимают новую государственность как «свою».
А потому, при распаде Советского Союза границы между новыми государствами (и сама государственность новых образований) были признаны легитимными далеко не всеми. Отсюда и вооруженные конфликты, и латентные пограничные противостояния (существующие практически между всеми странами СНГ, а также между постсоветскими республиками и странами «дальнего зарубежья»). Как следствие конфликтов, этническая гомогенизация, региональный партикуляризм, мягкая или жесткая форма апартеида, отказ от компромисса в вопросах о возвращении беженцев, рассмотрение нового государства, как «этнической собственности» «титульной нации».
Первый «передел границ» был завершен в результате серии вооруженных конфликтов 1992-1997 гг. Однако наступивших затем период статус-кво принес прекращение военных столкновений, но не политическое решение. В августе 2008 года с признанием независимости Абхазии и Южной Осетии Россией создан прецедент пересмотра межреспубликанских границ, как межгосударственных. С признанием Абхазии и Южной Осетии на территории бывшего СССР появились «частично признанные государства» (как Турецкая Республика Северного Кипра, Сахарская Арабская Демократическая Республика, Тайвань). Однако остаются еще две непризнанных государства Нагорный Карабах и Приднестровье, ставшие следствием армяно-азербайджанского конфликта, а также противоборства Молдовы и Приднестровской Молдавской Республики. Сами конфликты, упомянутые выше, не разрешены политически.
Таким образом, процесс этнополитического самоопределения, запушенный с распадом СССР и сформированный самой советской моделью власти и управления, не закончился. До урегулирования этнополитических конфликтов на территории бывшего Советского Союза и признания новых границ легитимными его распад (как исторический процесс) невозможно считать окончательно завершенным. Между тем, без завершения этого процесса невозможно говорить о состоявшейся государственности постсоветских стран, их реальной независимости и их переходе к демократии.