ОСЕТ�НО-�НГУШСКОЕ ПР�М�РЕН�Е: ПРОЩАН�Е СО СТАЛ�НСК�М НАСЛЕД�ЕМ

Сергей МАРКЕДОНОВ — политолог, кандидат исторических наук

17 декабря 2009 года президент �нгушетии и Юнус-Бек Евкуров и глава Северной Осетии Таймураз Мамсуров подписали совместный документ, который обозреватели уже поспешили назвать историческим. � для такой характеристики есть все основания. В самом деле, впервые за постсоветский период руководители двух соседних республик продемонстрировали готовность к взаимным компромиссам и уступкам.
Напомним вкратце, что осетино-ингушский конфликт был первым этнополитическим противоборством на территории России после распада Советского Союза. Несмотря на непродолжительный период вооруженных столкновений (31 октября — 4 ноября 1992 года) столкновений, их значение нельзя недооценивать. Они на долгие годы определили этнополитический климат в двух республиках, стали основой для политической идентификации постсоветской �нгушетии и Северной Осетии. По официальным данным в зоне конфликта в ходе осетино-ингушского вооруженного противостояния погибло 478 чел., ранено 840 чел., более 200 пропали без вести. Свыше 40 тыс. чел. стали вынужденными переселенцами. Общий материальный ущерб был оценен в 12 млрд. руб. (в ценах 1992 года). Однако значение этого конфликта вышло далеко за пределы двух республик и Северного Кавказа вообще. Оно показало неэффективность федерального арбитража, неготовность центральной власти к чему-то большему, чем к реагированию на возникшие ситуации. Но и этим значение конфликта между двумя республиками не исчерпывается.
Это противостояние отчетливо показало, что сталинскую национальную политику, основанную на примате коллективных прав и коллективной же ответственности над гражданским и гуманитарным началом рано сдавать в архив. Оговоримся сразу. Под «сталинскими подходами» к национальной политике мы понимаем не только и не столько репрессивные методы ее исполнения (это, в конце концов, только инструмент). В первую очередь мы имеем в виду теоретическое видение, в соответствие с которым этническая группа понимается, как коллективная личность, наделенная коллективным сознанием, некоторыми имманентно ей присущими чертами, а также коллективной ответственностью. При таком подходе наказать виновных, идентифицирующих себя с той или иной группой, недостаточно. Наказывается весь этнос, и он же наделяется чертами «коллективного врага». Конечно, примордиализм, как дискурс был изобретен не товарищем Сталиным, но именно он из отвлеченных штудий превратил его в краеугольный камень советской национальной политики.
Наверное, мои гипотетические оппоненты могут резонно заметить, что репрессии по отношению к той или иной этнической группе были изобретены не Сталиным, и использовались, как до него, так и одновременно с ним, включая и демократические государства (США против японцев, Чехословакия Бенеша против немцев). С этим тезисом трудно не согласиться. Но в то же время нельзя не увидеть, что в случае с российской историей (а кавказская история — это часть нашей общей истории) мы имеем дело не с американскими репрессиями и не с депортациями немцев, а со сталинской методологией национальной политики. В соответствие с положениями этой методологии государство мыслилось, как коммунальная квартира, населенная этносами, которым придавались черты юридического лица. �менно этот взгляд на национальное строительство (а не хитрые операции ЦРУ или других спецслужб) создал мину замедленного действия под фундамент советского государства. Он же весьма затруднил переход нового российского государства к современной национальной политике.
В случае с осетино-ингушским конфликтом начала 1990-х годов эта методология сработала, что называется под «демократическим прикрытием». Наспех принятый Закон о реабилитации репрессированных народов (26 апреля 1991 года) содержал в себе помимо общей демократической риторики глубоко антидемократический (и по духу сталинский) принцип о «территориальной реабилитации» (статьи 3,6,7). При таком подходе народ наделялся чертами юридического лица, который может иметь приоритетное право распоряжаться, кому на той или иной территории жить, кому играть первостепенную роль, а кому мучиться комплексами «исторической вины». Вместо интеграции республик, краев и областей новой России на гражданской основе этот закон провел конфликтные межи. � иллюзий ни у кого быть не должно. В разных вариациях сталинские подходы эксплуатировали в течение полутора десятков лет и осетинские, и ингушские интеллектуалы. Первые пытались исторически оправдать жестокость Советского государства по отношению к ингушам (их действия начала 1990-х включались в широкий исторический контекст, противопоставлялись дружественным России осетинам). Как следствие — разного рода популистские политические заявления (включая и официальный уровень) о «невозможности» и «нежелательности» совместного проживания двух народов (якобы исторически враждебных друг другу).
Вторые же с упорством достойным лучшего применения стремились к возвращению «своего» Пригородного района (в радикальном варианте еще и части Владикавказа), игнорируя полностью тот факт, что спорная территория не принадлежит одним лишь ингушам, и что право на нее имеют также осетины. В «картинке мира» ингушских интеллектуалов происходила односторонняя виктимизация «своих». Между тем, жертвами сталинской репрессивной политики в 1944 году стали не только ингуши, выселенные из Пригородного района, но и осетины, которых туда заселяли также без всякого их желания (многих с территории Грузии). Как бы то ни было, а покойный генералиссимус мог радоваться. Две кавказские республики делили землю, побивая друг друга столь близкими его сердцу принципами коллективной ответственности, не пытаясь найти взаимоприемлемый уровень соседства.
Между тем, хотелось бы заметить, что модернизация страны без формирования новой национальной политики, ориентированной на гражданство и политическую идентичность вместо «пятого пункта» и «голоса крови» невозможно. Нельзя сделать современной страну, не меняя идентичности ее граждан, ограничиваясь усовершенствованием электрических счетчиков, экономией ресурсов и оптимизацией бизнес-планов.
17 декабря 2009 года два руководителя северокавказских субъектов РФ сделали серьезный шаг в сторону от советской национальной политики к модернизации. Они отошли от пресловутого «этнического права» на землю, в соответствие с которым та или иная территория понимается, как эксклюзивная вотчина той или иной этнической группы. Впервые за постсоветский период не просто на словах, а в официальном документе ингушские вынужденные переселенцы получили право вернуться в места своего проживания (ранее им предлагались разные варианты обустройства на новом месте). Скорее всего, никакого обвального возврата не будет (многие ингуши, покинувшие Пригородный район, уже давно обосновались за пределами этой спорной территории). Но право возврата (то есть в реальности возвращение к принципу Конституции РФ о свободе передвижения) признается, общероссийская правовая норма ставится выше региональной этнической целесообразности. С другой стороны, �нгушетия отказывается от требований вернуть ей Пригородный район. Тем самым признается, что восстановление исторической справедливости путем сотворения новой несправедливости (уже по отношению к осетинам, выросшим в Пригородном районе, и не знающим никакой иной родины) недопустимо. Право человека и гражданина ставится выше «права крови». Практически в первый раз после 1992 года признается (не декларативно, а документально), что и осетины, и ингуши — две части единого российского национально-государственного проекта, которые должны быть не просто соседями, а стать согражданами одной страны.
Насколько понимали значение декабрьского соглашения лидеры двух республик? Думается, что их понимание не выходило за рамки прагматических подходов. Вряд ли они представляли себе, что делают шаг по направлению от архаичной национальной политики к модернизированной. Если посмотреть на первые заявления Евкурова и Мамсурова после подписания совместного соглашения, то их риторика больше походила на выступления республиканских секретарей ЦК, а не на современных руководителей. Стремление уйти от оценки событий 1992 года, выдумывание эвфемизмов вместо слова «конфликт». В то же время поймал себя на мысли: «А может быть, действительно, политическая корректность в данном конкретном случае не так уж и плоха!» Пусть ученые объективно, с цифрами, фактами, историческими источниками рассматривают причины, последствия осетино-ингушского конфликта, а соседние президенты подписывают друг с другом документы (только работающие, а не формальные бумажки), находят компромиссы и общие точки соприкосновения. В конце концов, не так уж плохо, что два республиканских руководителя преодолевая внутриэлитное давление, общественные страхи и фобии, не стали делать себе рейтинги на «патриотическом поле», а перешли к поиску общих точек выхода из тупиков. Между тем, не надо думать, что процесс внутреннего примирения будет легок. Вспомним хотя бы, какой жесткий спор по поводу видения перспектив Пригородного района пришлось выдержать Евкурову в январе 2009 года на Съезде народа �нгушетии. Однако его линия на отделение проблем вынужденных переселенцев (то есть проблем конкретных людей вне зависимости от их этничности) от статуса Пригородного района принесла свои плоды. «Новый курс» ингушского президента, продвигаемый им с начала нынешнего года, еще до 17 декабря встретил поддержку и во Владикавказе. На совещании по проблемам беженцев и вынужденных переселенцев 2 октября 2009 года президент Северной Осетии Таймураз Мамсуров заявил, что ингуши могут свободно вернуться в Пригородный район, а власти Северной Осетии не чинят им препятствий в этом.
В истории не бывает случайных совпадений (даже если таковые никем специально не планируется). Но как бы то ни было, а 17 декабря за 4 дня до 130-летия со дня рождения Сталина две северокавказские республики начали подводить черту под конфликтом, созданным во многом благодаря стараниям «отца народов» (и в случае с этой ситуацией старания были не только теоретико-методологические, но и вполне практические). Однако долги, уплаченные по советским счетам, это еще далеко не все проблемы Северного Кавказа. За период 1991-2009 гг. в этом регионе уже новые власти создали немало новых сложнейших проблемных узлов. Хотелось бы, чтобы на их распутывание ушло меньше времени, чем на развязывание осетино-ингушской проблемы (заметим, еще не до конца разрешенной!).