ОШ�БКА ПРЕЗ�ДЕНТА

Владимир ПАСТУХОВ

ФСБ: история успеха

Судя по всему, драма под названием «реформа МВД» раскручивается по спирали. Руководство России продолжает демонстрировать, что разделяет озабоченность общества произволом правоохранительных органов и усиливает политическое давление на МВД. Я сознательно не разделяю здесь Дмитрия Медведева и Владимира Путина, так как не имею убедительных доказательств того, что последние шаги Медведева в этом направлении не согласованы с Путиным и, тем более, осуществляются вопреки его воле.
Хочется, однако, чтобы эти усилия были адекватны сложности задачи. Если цель демонстрации – успокоить общественное мнение, то милиция вполне может стать политическим «козлом отпущения». Если предположить, что конечной целью этой кампании действительно является введение правоохранительной деятельности в определенные, пусть и не по-западному жесткие, правовые рамки, то «угол атаки» выбран ошибочно. Главный «объект реформирования» (МВД) вовсе не является тем краеугольным камнем системы, тронув который, можно «переформатировать» все здание.
Я уже писал о том, что современная российская правоохранительная система имеет двухуровневый характер и практически полностью контролируется «изнутри» ФСБ, которая с моей точки зрения приобрела далеко выходящие за пределы своей конституционной компетенции функции «всеобщего контроля». �менно эта организация, а не МВД, Прокуратура и Следственный комитет, задает текущие параметры правоприменительной деятельности (если не идти дальше, и не искать ее корни в культурных и социальных основах современного российского общества). Поэтому она имеет гораздо больше оснований, чем МВД, быть предметом пристального внимания руководителей России (см. подробнее: «Мутные институты»).
ФСБ, тем не менее, постепенно превращается в России в «священную корову», о которой на официальном уровне говорят либо хорошо, либо ничего. Поэтому все острее становится потребность в том, чтобы вернуть эту структуру в поле непредвзятого политического дискурса.
С определенной точки зрения мы имеем уникальную историю «институционального» успеха. Организация, ставшая двадцать лет назад объектом остракизма, разделенная (но не покоренная), лишенная (формально) большей части своих полномочий, восстала из политического небытия как птица-феникс, не только ничего не растеряв, но, даже приобретя больше, чем было.
Последовательность событий (посещение Медведевым коллегии МВД в четверг и награждение военных в Кремле в пятницу) вновь подтолкнула меня к тому, чтобы посмотреть на ситуацию в исторической ретроспективе. Справедливости ради, надо сказать, что в истории ФСБ уже бывали свои взлеты и падения. Новое - это хорошо забытое старое.
В советской истории можно обнаружить своеобразный «военно-политический цикл». С тех пор, как большевики пришли к власти, приблизительно каждые двенадцать лет эпоха политического возвышения военных сменялась эпохой, в которой доминировали спецслужбы.
Здесь я должен сделать две оговорки. Во-первых, когда я пишу о влиянии армии или спецслужб, я не имею в виду их прямое участие в политическом процессе. Скорее, речь идет о том, что, то одна, то другая структура поочередно становилась «опорной» для определенных сил в политическом руководстве страны. Во-вторых, говоря о «циклах доминирования», я сознательно выхватываю определенные события из исторического контекста, фокусируя внимание читателя на определенной тенденции. Такой подход имеет множество недостатков, но, у читателя всегда остается право на свободное критическое осмысление этой гипотезы. В конце концов, он может рассматривать ее как концептуальную шутку.
Тем не менее, можно предположить, что годы с 1917 по 1929 остались за армией, что было естественно для страны, вышедшей из гражданской войны. Несмотря на внушаемый ею ужас, ЧК в это время не играла той выдающейся роли в жизни общества, которая была уготована ей в будущем. В обществе оставалось сильно влияние «военных вождей» вроде Льва Троцкого, изгнание которого из СССР в 1929 году символизирует окончание этой эпохи.
Следующие двенадцать лет являются самыми мрачными в советской истории и однозначно ассоциируются с полицейским засильем в стране. Как утверждают современные исследователи, именно 1929 год следует считать началом эпохи «большого террора», который «притих» лишь из-за начавшейся в 1941 году «большой войны».
Война выдвинула новую военную элиту (возникшую практически на пустом месте взамен уничтоженной старой) на передовые политические позиции, заставив «палачей армии» временно притихнуть. Кульминацией этого влияния стал военный переворот 1953 года, когда Хрущев, опираясь на Жукова, устранил Берию.
1953 год стал пиком политического влияния «армии-победительницы». Хрущев же извлек необходимый урок из своей собственной победы и всю жизнь опасался армии. Он добился удаления Жукова, осуществлял военные реформы, напоминавшие погром, и предпочитал опираться на молодых выдвиженцев в обновленной госбезопасности. Все это закончилось к 1965 году, когда к власти пришел Брежнев.
В 1965 году был дан старт борьбе за ракетно-ядерный паритет с США. Армия была «любимым ребенком» Брежнева, которому ни в чем не было отказа. Она же была и важным инструментом поддержания политической стабильности, например, в Праге... Райская жизнь закончилась с началом брежневского слабоумия. В 1976 году армию впервые возглавил не кадровый военный, а «производственник» Устинов. В 1977 году бразды правления стали плавно перетекать в руки Андропова.
1977-1989 годы прошли под знаком многогранного и многоуровневого влияния органов государственной безопасности на все стороны жизни советского общества. В это время была предпринята попытка бюрократической реорганизации системы, высшим проявлением которой стала «перестройка». Кризис «перестройки», ставший очевидным после XIX партконференции, стал и точкой отсчета для роста армейского влияния.
Созыв в 1989 году Съезда народных депутатов и избрание его депутатом Ельцина ознаменовало собой начало нового цикла. Продвижение Ельцина к власти неразрывно связано с усилением политической роли армии. Чеченская война сделала армию центральной фигурой на политической сцене России 90-х. Но именно поэтому она была обречена. Провал чеченской кампании подорвал авторитет армии в обществе. С 2001 года роль «усмирителя Кавказа» закрепилась за спецслужбами. Они же стали доминирующей силой в политической жизни страны.
Эти циклы, если принять данную гипотезу, могут выражать какие-то социальные закономерности, не до конца нами понятые. �звестно, что армия является более народной, чем спецслужбы (хотя бы по своему составу и психологии). Поэтому настроения в армейской среде более адекватно передают настроения в обществе. Подъем социальной активности, как правило, совпадает с периодами роста армейского влияния, а ее спад отдает государство во власть спецслужб.
Очевидно, что первые годы после Октября общество жило инерцией революционного подъема. Зато потом произошел естественный надлом, сопровождающийся социальной и политической апатией. На этом сломе НКВД «пододвинуло» армию. Война привела массы в движение, а вместе с ними и армию. Пятидесятые, несмотря на оттепель, были годами усталости, когда обессиленное общество пыталось залечить раны, оставленные войной и террором, а шестидесятые, наоборот, несмотря на «политическую заморозку», оказались годами невиданного общественного подъема, давшего имя поколению. Соответственно, пятидесятые так и остались за госбезопасностью, несмотря на все разоблачения, а шестидесятые стали эпохой политического возрождения армии, несмотря на общее политическое похолодание. Семидесятые с их вселенским безразличием и цинизмом вернули спецслужбы на «капитанский мостик» государственной жизни. Однако поднявшаяся в конце 80-х волна общественной активности их оттуда вымыла, освободив дорогу военным. Сегодня на дворе вновь депрессия. Она охватила общество, пережившее разгульные 90-е годы с их бандитизмом, коррупцией, крушением идеалов и национальным унижением. Она же стала фундаментом, обеспечивающим политическое доминирование спецслужб над армией.
Как бы там ни было, но с началом XXI века в России настало «время Чк». В определенном смысле возрождение ФСБ из пепла кажется вполне логичным, оно попало в «такт истории».
Тем не менее, возродилась ФСБ к жизни в весьма специфичной форме, и, что бы там ни говорили, она имеет очень мало общего со зловещим КГБ СССР. Прежде всего, ФСБ не смогла стать ни полноценным инструментом реализации личной власти вождя (как это было при Сталине), ни полноценным гарантом стабильности системы (как это было при Брежневе). Скорее, современная ФСБ в политическом смысле напоминает кошку, которая гуляет сама по себе.
Чтобы понять как это могло случиться, необходимо пристальнее вглядеться в «бурные 90-е», когда, собственно, и закладывалась основа для возрождения ФСБ из небытия.
При Ельцине государство в значительной степени потеряло контроль над обществом и из субъекта превратилось в объект, само наряду с материальными активами стало «жертвой приватизации». Оно отступило под натиском энтропии, «съежилось», потеряло влияние. Это было «маленькое государство» в большой стране, лишенной каких-либо других механизмов саморегулирования и поэтому полностью отданной во власть частных интересов. Государство попало в зависимость от олигархов, сами олигархи находились в зависимости от криминальных «авторитетов». Территория, которую государство оставило почти без боя, досталась мародерам. Бал на этом пространстве правило ничем неограниченное насилие уголовников и мелких лавочников, которые, соединившись, невероятно быстро превратились в крупных лавочников.
Любые попытки описать эту стихию как рождение буржуазии и демократии выглядят не просто неадекватными, но и опасными – потому, что рождают ни на чем не основанные иллюзии. Все, что так не нравится сегодня либералам в России Путина, появилось на свет в России Ельцина.
Но, что действительно интересно, государство при Ельцине практически не менялось. Несмотря на блеск мишуры в спешке создаваемых «демократических» атрибутов, оно до конца оставалось «советским», в смысле опирающимся исключительно на бюрократический аппарат. Оно отступало под натиском неконтролируемой стихии, но не сдавалось. Сжималось, но не ломалось.
Всегда найдутся «знающие» люди, которые убедительно докажут, что выбор Ельциным Путина был сугубо личным решением Ельцина (Березовского, Абрамовича, Юмашева, Волошина и так далее), что все могло быть иначе, и тогда мы стали бы свидетелями других событий. Я не могу спорить с этим, так как совершенно не информирован о том, как именно принималось решение о передаче власти. Однако я разделяю мнение тех социологов, которые считают, что сосредоточение власти в руках спецслужб выглядит наиболее логичным и ожидаемым следствием той внутренней эволюции, которую претерпевало советское государство при Ельцине.
Если бы руководителем страны на том этапе не стал Путин, им стал бы другой представитель «силового блока». Если бы этот слой бюрократии не пришел к власти мирным путем, то он получил бы ее при помощи переворота. «Силовики» должны были прийти к власти, и они пришли к ней. Ельцин лишь спрямил путь истории.
Офицеры КГБ, действующие и ветераны, были остовом теряющей контроль над обществом власти. Это была единственная корпорация внутри вымирающей советской бюрократии, которая могла оказать сопротивление стихии и побороться за себя. Она всегда была выстроена как государство в государстве. �, когда внешнее государство пришло в упадок, внутреннее попыталось занять его место.
Пружина сжималась почти пятнадцать лет и, наконец, в 2001 году распрямилась. Когда она разжалась, это назвали восстановлением вертикали власти. Но эта была вертикаль «старой власти». Так перед смертью наступает короткая ремиссия, потому что организм мобилизует все свои силы на борьбу. «Советское» государство сделало последнюю попытку зацепиться за этот мир, прежде чем окончательно уйти в мир иной, опершись на касту выходцев из спецслужб, сохранивших государственнический менталитет в условиях полного и всеобщего разложения всех других государственных институтов и деградации других слоев советской бюрократии.
Эффект от «силовой прививки» оказался, однако, неожиданным. Хаос хлынул внутрь «возрождающегося» государства. Единство «чекистов» сохранялось недолго. Виной всему стал пресловутый «человеческий фактор». Знаменитые статья Виктора Черкесова о «чекизме», о внутреннем разложении «ордена чистильщиков» заслуживают гораздо более внимательного прочтения. Они указывают не только на личную обиду автора (как это было расценено большинством экспертов), но и на реальную проблему, с которой «корпорация чекистов» столкнулась после прихода к власти.
С одной стороны, нельзя не признать заслуг «чекистской корпорации». В общем и целом она сумела поставить под контроль и независимых олигархов, и их покровителей – «воров в законе». Чтобы убедиться в этом, достаточно познакомиться со статистикой эмиграции первых и арестов вторых. Однако на место «независимых» олигархов и воров пришли «зависимые».
У новой власти не было ресурса, чтобы ликвидировать произвол. Прежде всего, она не имела для этого соответствующей опоры в обществе, которое не рассматривало устранение беззакония как актуальную политическую задачу. Поэтому такая задача и не ставилась.
Была поставлена другая задача - ликвидировать непосредственную угрозу государству, исходящую от олигархов, непомерно усилившихся на фоне ослабшей власти. Эта непосредственная угроза обществом в тот момент остро осознавалась, и заказ на решение этой задачи был реальным. �менно поэтому новое руководство страны получило сразу такой огромный кредит доверия.
«Силовики» решили эту задачу, не столько устранив произвол, сколько поставив его под свой контроль. Но и это удалось лишь отчасти. Государство не уничтожило хаос, а подчинило его себе. �, таким образом, само стало частью этого хаоса.
Ушли в прошлое «воры» советской эпохи, для которых государство было «внешней силой» и «абсолютным злом». На их место пришли «олигархи-оппортунисты» и «воры-коллаборационисты». На свободе остались лишь те, кто «перестроился». Остались те, кто увидел в государстве союзника и опору, и кто сам оказался готов стать опорой государству в его делах.
Вор стал не просто респектабельным, он стал полезным. Русская поговорка «вор у вора дубинку украл» больше не звучит анахронизмом. «Новые воры» подрядились помочь государству возвратить активы, ранее украденные «старыми ворами». За разумное вознаграждение, конечно. Бессмысленно воровать у государства, когда можно эффективно и безопасно воровать вместе с государством. Вот он, настоящий союз «меча и ворала».
А дальше с «чекистской корпорацией» стало происходить то же, что происходит с космическим объектом, попавшим в поле притяжения черной дыры. Она стала сходить со своей орбиты. Связи между отдельными членами корпорации и теми бизнесами, кураторами которых они становились в рамках выполнения общей задачи по возвращению государственного контроля над экономикой в интересах государственной безопасности, оказались сильнее, чем служебные и даже личные связи внутри корпорации.
Внешне единая корпорация стала распадаться на «фрагменты». Внутри «силового блока» возникли враждующие между собой группы, находящиеся в «автономном полете». Между этими группами и курируемыми ими криминальными и полукриминальными элементами стали возникать устойчивые и взаимовыгодные контакты. В России «стокгольмский синдром» проявился в очень извращенной форме – «заложники» привили к себе «любовь» тех, кто их удерживал.
Так внутри самой власти образовались «кланы», публично-частные корпорации, во главе которых встали «олигархи новой формации» - лица, формально находящиеся на государственной службе, но фактически контролирующие целые отрасли экономики путем использования как формальных (законных), так и неформальных (криминальных) рычагов влияния на экономические отношения.
На первый взгляд российская государственность за последние десять лет сильно изменилась. Государство как будто снова стало субъектом, его «архитекторы» в заслугу себе ставят восстановление знаменитой вертикали власти. Однако сама власть стала ареной борьбы частных интересов. В конечном счете, все вернулось «на круги своя» к исходной точке – угрозе приватизации власти, но теперь уже не «извне», а «изнутри». При этом «децентрализованный произвол» 90-х годов уступил место «централизованному произволу» нулевых. Произошла «интериоризация хаоса», поглощение энтропии государством. При этом хаос стал всеобщей, «системной» характеристикой состояния, как общества, так и власти в России.
Во всей этой истории смычка, взаимопроникновение и взаимодополнение спецслужб и криминальных структур является главным, вызывающим наибольшие опасения моментом. Этот опасный симбиоз возник как многофакторный процесс, частично обусловленный объективным ходом истории, частично спровоцированный субъективными экономическими и политическими ошибками власти.
Вряд ли роль и масштаб влияния криминала на все стороны жизни современной России осознаются нами вполне. Я сомневаюсь, что страна знает своих настоящих героев. Реальной властью в России обладают вовсе не владельцы всевозможных банков, финансово-промышленных групп и индустриальных холдингов, а их «крыши», то есть те, кто в далекие 90-е оказывал «молодым дарованиям» покровительство и давал деньги и на «раскрутку».
Эти люди не стремятся к славе. �м достаточно того, что они знают друг друга. Некоторые из них сейчас стали публичными фигурами, но это, скорее, исключение из правил, чем тенденция. Загнавшая олигархов «под плинтус» одним движением бровей власть бессильна перед действительными хозяевами русской жизни. Более того, она вынуждена сотрудничать с ними, искать компромисс и зачастую просить о помощи в решении тех проблем, которые сама решить не в состоянии.
Отношения между государством и уголовным миром вообще являются куда более сложными и запутанными, чем это кажется на первый взгляд. Власть и криминал – неразлучные и вечные соперники, своего рода политические конкуренты. В основе современного государства лежит монополия на насилие. Криминал оспаривает эту монополию. По самой своей природе криминал всегда есть альтернатива государственности - «теневая власть».
�х сосуществование естественно, как чередование дня и ночи, как восход и закат, как «да» и «нет». Но, когда ночь «зависает» и рассвет не наступает вовсе – это ненормально. Дело не в том, что в России есть преступность (где ее нет), дело в балансе сил. Сегодня в стране сложилось своеобразное двоевластие, при котором «дневной» и «ночной» губернаторы правят, в лучшем случае, совместно.
Уровень криминализации общества – главный показатель деградации государства. В эпоху кризисов, бедствий и упадка общественный порядок уступает место криминальному произволу. Обыватель оказывается зажатым меж двух огней: власти с ее «законами» и преступности с ее «понятиями». Государство и криминал становятся в его глазах равновеликими авторитетами (и в одинаковой степени угрожают ему).
Однако между государством и преступностью как центрами силы, вернее, насилия, до поры сохраняется одно очень существенное различие. Государство – иерархически организованная структура, криминал – это скорее стихия, среда, хаос. Однако при определенных условиях криминал способен очень быстро организоваться. Когда в бочке порох, достаточно одной искры, чтобы она взорвалась. Когда общество созрело для «великой криминальной революции», достаточно одного неверного политического или экономического решения, чтобы произошла мгновенная «кристаллизация» криминальной структуры.
В США в свое время таким «триггером» стал сухой закон. Власть, поставив перед собой и обществом невыполнимую задачу, создала «массовый спрос» на преступность. Она собственными законами расчистила огромную экономическую площадку от всяких легальных правил и отдала ее на откуп бандитам. Криминал всегда занимает поле боя, оставленное государством. А что до запрета, то они работают лишь там, где нет массовой потребности. Можно ведь издать закон и о запрете пользоваться туалетами, только тогда вся страна превратится в сплошной туалет.
В России 90-х катализатором криминализации общества по моему мнению стала борьба с наличными расчетами. Это «сухой закон» по-русски. В экономически полуграмотной стране, где кредитная карточка была, да и сейчас остается, атрибутом столичной жизни, где народ веками самым надежным банком считал трехлитровую банку, ставить в качестве цели быстрый переход к безналичным расчетам было роковой ошибкой.
Чем активнее власть сужала сферу применения «наличных средств», тем больше становилась в них потребность. Где есть спрос, там будет и предложение. Обеспечение потребности общества в наличных деньгах стало тем силовым полем, в котором окончательно сформировалась российская организованная преступность.
Сегодня снабжение экономики наличными средствами является целой индустрией, обороты которой, по некоторым сведениям, сопоставимы с оборотами от продажи нефти и газа. Она приносит миллиардные доходы преступному сообществу, и в принципе в России оно может уже больше ничем другим не заниматься.
Более того, государство поставило успех своей экономической политики в полную зависимость от эффективности этого криминального бизнеса. Российская экономика не в состоянии функционировать без наличных денег ни одного дня. Она не может обходиться без них так же, как европейская экономика не может обойтись без привлечения мигрантов. Большинство реальных экономических расчетов «в поле» осуществляются при помощи наличных средств. Вытеснение наличных расчетов могло бы быть целью политики, рассчитанной на десятилетия. Но кавалерийская атака на них оказалась опасной утопией.
Мало того, что власть обеспечила преступному сообществу неиссякающий источник обогащения, так она еще должна заботиться об эффективной и бесперебойной работе созданной на этой основе индустрии «обналичивания» денег, без которых в экономике может наступить коллапс.
Неудивительно поэтому, что спецслужбы были вынуждены взять эту «отрасль экономики» под свой контроль как «стратегическую» наравне с нефтедобычей и покорением космоса. «Обналичивание» стало проходить как бы с ведома ФСБ (и, частично, МВД), оставаясь при этом подконтрольным преступному миру. Платой за организацию такого рода «наблюдения» стало активное сращивание криминала и правоохранительных органов. Крыши замкнулись друг на друга…
По этому образу и подобию произошло «смыкание» и во всех других секторах экономики: нефтегазовом, военно-промышленном, телекоммуникационном и так далее. �тогом стало возникновение нового типа экономики, в основании которой лежит криминально-силовое предпринимательство. Эта перерожденная экономическая ткань как опухоль стремительно разрастается, грозя уничтожить вокруг себя все здоровые и работоспособные социальные клетки российского общества.
Проблема в том, что, говоря сегодня о «реформе МВД» (хотя нужно говорить о реформе ФСБ и всей правоохранительной системы), зачастую путают опухоль с аппендицитом. Тут недостаточно помахать скальпелем, чтобы больной выжил. Сколько органы ни ликвидируй (тем более, не реорганизуй), на их месте будут отрастать точно такие же, пока не изменится сама матрица, по которой выстраиваются взаимоотношения между силовым блоком, криминалитетом и экономикой.
Возникает естественный вопрос, кто тот гениальный хирург, который будет способен провести операцию отделения спецслужб от криминала, которая по своей сложности равносильная разделению «сиамских близнецов»? Ведь по сути, спецслужбы сегодня целиком никому не подчиняются, в том числе, и президенту с премьер-министром. Никто не может полностью контролировать хаос. Хаосом нельзя управлять, с ним можно только сосуществовать.
Правда, один тип хаоса может быть вытеснен другим. Общество не может спать вечно. А вместе с обществом проснется и армия. Речь не идет о военном перевороте. Для этого в российской армии нет политических традиций. Речь идет, скорее, о перераспределении влияния.
Когда-то Ельцин, разгромив КГБ, выбросил на улицу тысячи профессиональных оперативников, следователей, разведчиков и контрразведчиков. Через десять лет они нашли себе применение, занявшись сначала экономикой России, а потом и политическим процессом. Сегодня - другая крайность. В рамках военной реформы «высвобождаются» тысячи военных профессионалов. Эти люди воспитаны, чтобы брать, а не просить. Пока они тихо накапливаются во всех сегментах «гражданского общества». Но цикл скоро заканчивается…
Не исключено, что 2013 год станет началом нового «политического времени». Военные могут снова предложить себя власти как одна из ее опорных точек. � тем самым составить конкуренцию выходцам из спецслужб в политике, которые последние годы были там чуть ли не единственными представителями силового блока. По своему политическому значению это событие будет сопоставимо с результатами выборов 2012 года.
Легко ошибиться в дате, трудно ошибиться в тенденции. Социологические опросы показывают, что сегодня народ «голосует за спецслужбы», которые не испытывают недостатка в желающих устроиться на работу. Пока конкурс в какую-нибудь налоговую академию такой же, какой раньше был только в военные училища, после окончания которых можно было стать космонавтом. В армию идут лишь те, кто не попал в милицию. А зря. Возможно, совсем скоро маятник истории пойдет в другую сторону.

polit.ru