Л�ТЕРАТУРНАЯ СТРАН�ЦА

ОТ СОСТАВ�ТЕЛЯ:
Сегодня у нас новая встреча с прозаиком и журналистом Александром Яковлевым, автором книг прозы «Все, что мы запомним», «Пешком из-под стола», «Осенняя женщина», многочисленных публикаций в периодической печати и двух десятков переводов (детективы, фантастика). Проза Александра Яковлева выходила в Дании, Китае, Финляндии, США и других странах. Он лауреат премии "Ясная поляна" имени Л.Н. Толстого за 2004 и 2005 годы. В настоящее время живёт в Москве, работает редактором отдела литературы "Литературной газеты".
Семен Каминский, newproza@gmail.com


Александр Яковлев
Рассказы

ПР� ДОЛЖНОСТ�
Рекомендуется читать зимой. Воспоминания о бурных летних романах – добавлять по вкусу.

Жарким августовским днем случилось мне побывать в Грибоедовском дворце бракосочетаний. Нет, ни я, ни мои друзья цепи Гименея примерять не собирались. Скорее наоборот. Привело меня сюда дело пустяшное, связанное с давним разводом. Требовалась справочка. А, как известно, именно дела пустяковые требуют от нашего человека преизрядного терпения. �бо именно оно одно позволяет вырвать требуемую бумажку из прихватливой бюрократической пасти.
Через пять минут похода по Мясницкой (бывшей Кировской, бывшей Мясницкой) в сторону Садового кольца, в очередной раз с недоумением оглядев громаду Госкомстата, волею судеб возведённую здесь неугомонным Ле Корбюзье, я свернул в узенький Малый Харитоньевский.
У входа во дворец клубились среди множества цветов брачующиеся, свидетельствующие и их родственники.
Миновав восторг и ожиданье счастья или свадебного банкета, на худой конец, я завернул за угол дворца. Там, во дворе, в отдельном крыле располагался искомый «Архивно-информационный отдел Управления ЗАГС Москвы». Как водится, попал в обеденное время. Размышляя, отчего это, как не придешь в присутственное место, обязательно там обед или санитарный час, я огляделся.
Во дворе отчетливо слышалась торжественная музыка и напутственные речи. Доносились они из широко открытых окон и двери черного хода, выходящей к лестнице во двор. На крыльце по-птичьи пристроилась стайка пожилых людей. Четыре дамы и лысый джентльмен, не обращая внимания на заспинные торжества, что-то деловито обсуждали. Глянув на меня, лысый заметил:
- За мной будете.
До конца обеда оставалось полчаса. Я потоптался у дверей, понаблюдал, как рабочие в глубине двора у мастерской долбят доминошными костяшками, услышав стук каблучков за спиной, обернулся. У дверей стояла худенькая носатая девчушка лет двадцати. �з карманов джинсового комбинезона и клетчатой рубашки торчали многочисленные справки.
- Здесь вообще-то очередь, - предупредил я.
- А я – без очереди. Мне уже апостиль получать.
- Чего?
- Апостиль, - невинно повторила девчушка.
Я не стал демонстрировать невежество, сказал «А-а» и полез за сигаретами. Тут подошла еще пара – смуглая дама со старичком, похоже, отцом, заняли очередь за мной, и я спокойно двинулся со двора полюбопытствовать, как идут дела у брачующихся там, у парадного входа.
Процесс двигался налажено. Пары с эскортами входили и выходили. Огромные кадиллаки, символы будущего безмятежного медового месяца на Канарах, с трудом, но, не теряя достоинства, выруливали среди припаркованных у дворца машин. Суетились мамаши, оправляя свадебные наряды на чадах, вспышками фотокамер фиксировались для вечности моменты счастья.
� лишь одна нота выбивалась из общего хоть и праздничного, но довольно однообразного звучания. Какой-то пронзительный детский крик. Он вылетал откуда-то, едва из дверей появлялась очередная сбракованная пара. Вскоре я отыскал источник. По реакции молодоженов и их окружения. Они все дружно смотрели вверх, на окно в третьем этаже дома напротив дворца. В окне, на подоконнике, у открытой форточки стоял парнишка лет четырех. � победно вопил:
«Голько!»
Одет он был соответственно случаю: в белую рубашку с черной бабочкой, черненьких же брючках. Волосы напомажены и аккуратно расчесаны на прямой пробор. � такой вот нарядненький и к должности готовый, он старательно и методично каждые десять секунд выкрикивал своё «Гойко!». Судя по всему, других слов он не знал. Соседство с Грибоедовским для неокрепшей юной души без последствий не осталось. �, в конце концов, его выкрик наполнялся даже каким-то остервенением. Так что постепенно начинали теряться от его крика молодые пары, первоначально приветствовавшие парнишку аплодисментами. � вот уже, без году неделя женатые и замужние, торопливо забирались в лимузины и, несколько ошарашенные, отъезжали. Впрочем, думаю, довольно быстро они забывали о случившемся. Ведь впереди их ожидало столько приятных хлопот.
Машины отъезжали, парнишка замолкал, так и оставаясь на подоконнике до появления следующей пары…
До открытия архива оставалось пять минут. Я вернулся к очереди, уже заметно удлинившейся и покорно топчущейся у дверей присутствия, встреченный мрачным взглядом лысого.
- Полюбовались? �м бы сразу сюда очередь занимать, - высказался он.
- Брачующимся? – уточнил я.
- А-а, у вас бракоразводное дело? – догадался он. – Не обязательно только им. Мне, например, нужна справка о смерти.
- Вашей? - шепотом спросил я.
Он оглядел меня укоризненно и замолчал.
Железная дверь архива со скрипом открылась, и охранник в униформе, гремя ключами, впустил нас. Мы гуськом поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в длинном коридоре, обитом желтым пластиком. Посетителей ожидали казенные стулья и шедевры канцеляризма - образцы заполнения справок.
Носатая девчушка, как и предупреждала, оказалась первой. Об этом известила собравшихся канцелярская дама – изящная брюнетка с короткой стрижкой:
- Получающие апостиль – без очереди!
Все с завистью оглядели девчушку, беспрепятственно юркнувшую за дверь. Впрочем, посетительница там долго не задержалась. Получив требуемое (апостиль? да что ж это такое?), триумфально удалилась. Канцелярия занялась очередью.
Мы разместились по стульям и пригорюнились, прикидывая, сколько ж нам тут сидеть. То и дело раздавалось нервное:
- А вы за кем занимали?
Тут вдруг погас свет. Кто-то приглушенно ойкнул. Охранник матюкнулся и чем-то загремел. Судя по всему стремянкой. Поскольку вскоре под потолком скрипнула дверца распределителя, что-то щелкнуло, и коридор осветился. Охранник слез со стремянки, собрал её и поставил рядом со столом. Предусмотрительно. Потому что, видимо, уже привычно. Так как свет через пару минут снова погас.
Так продолжалось раза четыре. Наконец охраннику альпинизм надоел, он плюнул и в сердцах сказал, не особо претендуя на логику:
- � так посидим. Чего рассматривать-то? Не в кино, чай…
В коридоре повисла напряженная тишина. В конце концов, какая-то тетка не выдержала и придушенно пискнула:
- А я-то за кем?
- А за кем вы занимали? – деловито поинтересовались из тьмы.
- Да вот, за молодым человеком в светлой майке, с бородкой…
- За мной, значит, - признался я.
- А… а вы где? – потерянно поинтересовалась тетка.
- Здесь, - не стал я скрываться.
Тьма молчала, напряженно размышляя. Затем выдала:
- А как ваша фамилия?
Этого еще не хватало!
- Корбюзье, - после секундного раздумья сказал я.
- А вы за кем?
- За лыс… за синей рубашкой.
- За мной, значит, будешь, грузин, - донесся приближающийся голос лысого. На соседний стул кто-то на ощупь опустился. Но опустился с таким стуком, словно сел головой.
- Почему грузин? – не понял я.
- Вот и я думаю – почему? – отозвался жаждущий справки о смерти. – На вид, вроде наш, славянин… А фамилия грузинская… Впрочем, бывает… У меня друг был в армии…
Я не дал ему пуститься в любезные сердцу армейские воспоминания.
- Это французская фамилия, - уточнил я.
- Корбудзе? Какая ж она французская? Ну, типично грузинская.
- Корбюзье. Кор-бю-зье, - повторил я. – Типично французская. Только он
был бразилец. Ле Корбюзье…
- Кто – он? – недоуменно поинтересовался лысый.
Но тут открылась дверь канцелярии, и его вместе с недоумением вызвали. Во тьме отчетливо стало слышно продолжение негромкого монолога, звучащего совсем рядом и, в общем-то, для чужих ушей не предназначенного:
- …Слышу, он босиком-то шлепает возле моей кровати, затем в шкаф полез… я и говорю спросонья: «Вася, завтрак на плите, разогрей только». Он на кухню прошлепал. � тут я окончательно проснулась! Подхватилась, да к сыну в комнату, растолкала его, говорю, Сашка, отец-то только что ко мне приходил! А он говорит, да спокойно так: а он и ко мне заходил, вроде сигареты искал… А ведь девять дней-то только послезавтра будет… Уж семь дней как моего-то нет…
- Бродит, стало быть, неуспокоенный… От чего же, голубушка, он…скончался?
- Да вот как-то сидел так на кухне и говорит: Галка, ну плесни рюмочку-то… А я в сердцах, запарилась со стиркой да готовкой: отстань ты со своими рюмочками, хватит водку-то трескать! Он пошел покурить на балкон… Вернулся… Налей, говорит, рюмочку-то, да я отмахнулась. Первый раз, что ли? А он закурил, вот так сидит у кухонного стола, потянулся ко мне рукой, да захрипел и…
Послышалось всхлипыванье.
- Рюмку выпить – сердцу сугрев, а лишнего – себе во вред, - деловито прокомментировала соседка. – Всё через неё, проклятую.
- Да ведь мне не жалко, - продолжился монолог. – Да залейся, кабы знать! А он ещё утром со смехом так говорит: Галка, у меня тут что-то вдруг в штанах зашевелилось, дашь – пить брошу… А я… Да мы уж давно порознь-то спим… А теперь и живем… порознь… Я – тут, а он…
Всхлипывания продолжились в полной тьме. Мне отчего-то вспомнился пионерский лагерь с его ночными страшилками, повествуемыми с завываниями…
Вскоре настала и моя очередь. Мой визит в кабинет оказался чрезвычайно краток. Оказалось, я пришел не сюда. А следовало мне обратиться с моей надобностью… � мне продиктовали очередной адрес. � мне предстояло отправиться в следующую очередь. С пустяшным, в общем-то, делом.
Я вышел со двора в Малый Харитоньевский. По переулку припадочно налетавший ветер гонял разноцветные лепестки цветов. Брачующихся отчего-то не наблюдалось. Да и малец куда-то скрылся, оставив дежурный подоконник. Должно быть, отправился перекусить или отдохнуть. В общем - приготовиться к следующему бракосочетанию.


РЕАКЦ�Я – НЕПРЕДСКАЗУЕМАЯ!
Самолёт нынче – штука такая, нервная. � разденут тебя, и обыщут. Вежливо, конечно, но всё же. Как говорится, осадок остаётся. Вот и несут ноги в дьюти-фри. А там вискарь дешёвый. Так-то, по глоточку снимешь стресс, и трюхаешь себе нечувствительно по воздушным ухабам. А тут сосед рядом. В подлокотники вцепился, взгляд остановившийся. Видно сразу - о вечном человек задумался. Не шутя задумался. Выжидаешь для приличия минут пять, предлагаешь: «Хлебнёшь?» Головой тяжкодумной мотает. «Нет, нельзя». «Так не за рулём же. Тем более – не за штурвалом!» - типа шутишь. А его аж передёргивает. Ты-то – с вискарём – уже и забыл, что несет тебя, бедолагу, на высоте аж 10 тысяч метров, которые, все 10 тысяч, ждут не дождутся, пока ты их все не пересчитаешь сверху вниз. А человек с тобой рядом ни на минуту о бренном не забывает. Вот и пытаешь его: «Что, дескать, работа такая? Ни капли?». «Нет, - говорит, - работа наша вполне нормально допускает потребление. � даже в больших количествах. А только когда в самолёте, в полёте, то бишь, реакция на спиртное может быть самая непредсказуемая…» «То есть?!» «А то и есть, - на шёпот переходит, - хорошо, коли усну. А то ведь запросто могу какую-нибудь штуку выкинуть». � оценивающе так на фляжечку с вискарём смотрит. Тут уж с меня хмель как ветром забортным сдуло. � фляжечку убрал я от греха подальше. Ну его, с реакцией-то непредсказуемой.
А только не обязательно в самолёте находиться, чтобы эта самая реакция выразилась во всей своей непредсказуемости. Возьмём другой рядовой жизненный, хотя и зощенковский, случай. Ситуацию такую, в которой хоть бы и не оказываться, однако ж не будем зарекаться. Скажем, землетрясение. Хорошо, коли ты в машине едешь. С хорошей, гостеприимной гулянки едешь. Вернее, везут тебя. Практически в состоянии грузоперевозочном. � землетрясение тебе – море по колено. Потому как ни за что не разберёшь – землетрясение или просто машину сильно на ухабе тряхануло. Но не все в этот скорбный момент в машинах едут. Отдельные личности, которых чего-то вдруг много оказывается, норовят в домах, в квартирах своих прохлаждаться. Да только и дома трясёт, так что чертыхаясь и в чём мать хоть не родила, но чуток приодела, пулей слетаешь по лестнице. � оказываешься среди толпы граждан, сотоварищей по несчастью, столь же обеспокоенных вопросом: «А чего это такое на белом свете происходит, господа-товарищи?» А также резонно задаешься вопросом: «А какие будут указания относительно последующих толчков? Ожидать ли прикажете?» � вот в такой донельзя озабоченной толпе обнаруживается гражданин. �нтеллигентного вида, но только в одних трусах. Дело хоть и к вечеру, но ничего, не зима, а вполне бодрящий осенний вечер. Очень даже жаркий, если ты, к примеру, морж. Однако интеллигентный гражданин таковым не оказался, и его так даже дрожь постепенно пробирает. От холода, а может похмельем его шибает. Потому как выпимши гражданин, и весьма изрядно. � подслеповато щурясь (очевидно, в последнюю секунду колеблясь между трусами и очками, выбрал первые), гражданин вопрошает собравшихся, ну то есть, умоляет: «Братцы, - говорит, - кто знает, где Людка живёт, а? Христом Богом заклинаю, скажите, в какой квартире?» Народ, натурально, хихикает, хоть и сам только что в паническом ужасе пребывал: «Эка, Людка ему понадобилась… Без порток, а туда же…» Женщины, тоже, серчают: «У вас, кобели, одно на уме». Реакция такая у них, у баб, то есть. А интеллигентные трусы продолжают жалобно так, и даже со слезой в близоруком взоре, взывать к состраданию: «Помилосердствуйте, не губите… Ну хоть кто-нибудь… Где Людка-то живёт, мать вашу так и этак, а?!» Видят люди – не до шуток малому. Проявляют сочувствие и сознательность: «Да ты толком говори, голова садовая, что за Людка?» � выясняется тут, братцы мои, что этот самый фрукт, хоть и интеллигентного виду, был в гостях у некой Людки. Хорошо его там принимали, ни в чём не отказывали. Но только был он у этой Людки в первый раз в жизни. � к тому же, сильно выпимши. � вот теперь, хоть убей, не помнил, где эта самая легендарная Людка, в какой, то есть, квартире, проживает. � даже дом определяет с определённой долей вероятности. Ну похожие они, эти многоэтажки. Помнится, какая-то женщина пожалела его, повела к себе. Не пропадать же как собаке в одних трусах?! Такая у них, у женщин реакция бывает на интеллигентного, но выпившего мужчину. Жалко им отчего-то его становится.
� слава Богу, что так всё закончилось. � я из того города, землетрясённого, возвращался самолётом. � не поверите, сидел недалеко от меня тот самый бедолага, с непредсказуемой реакцией на спиртное. Успели даже обменяться парой фраз. Пока на земле ещё были. Потому как в самолёте он опять вцепился в подлокотники и остекленел. Я уже не стал ему дьюти-фришного вискаря предлагать. Реакция-то у него в воздухе непредсказуемая!
Хотя, как видите, и на земле много интересного и непредсказуемого. Ваше здоровье!


О ТОМ, ЧЕГО НЕ БЫЛО

Отмечать начали ещё в конце декабря. Нечувствительно проследовали, покачиваясь, Новый год, старый Новый год, Рождество и 23-е, то бишь, День защитника Отечества. Сознание приоткрылось миру где-то в районе 8-го марта.
Сознание принадлежало старшему мотористу Жоре Бакинскому. Мир – всем остальным. Этот мир отчего-то постукивал колесами и куда-то беспрерывно перемещался. «Неужели в рейсе?!» - ужаснулся Жора.
Но пахло духами и цветами. «Обратно Новый год?». Время, повернувшееся вспять, оказало не шибко потрясающее воздействие на старшего механика, привыкшего к командам «Полный вперёд» и тут же – «Полный назад!».
Глаз хотел бы видеть отчётливей. Веки не позволяли. Разлеплялись они неторопливо и с трудом, как края разваривающихся пельменей. Мысль о еде сначала представилась некой абстракцией. Затем материализовалась в подкатывании кома к горлу. Ком отдавал шпротами.
Жора попытался помочь глазам руками – не смог. Руки были крепко прижаты к телу. Крепко, но чем-то мягким. Словно мешками с мануфактурой. Жора вспомнил, как однажды в трюме его зажало мешками с мукой. Дело было в Находке. Пароход готовился к рейсу на Корею.
Одному глазу всё же постепенно удалось пробиться к действительности на вполне сносное расстояние. Действительность вместе с Жорой пребывала в метро. Глаз произвёл панорамную рекогносцировку. Мешками, сжимавшими руки, оказались два мощных людских туловища по бокам. Жора сидел между ними, как сапог в трясине.
Жора нагнулся вперёд, чтобы освободить конечности. Нагнулся не резко, дабы не расплескать внутреннее я на окружающих. Макушкой ткнулся в что-то тонкое, мягкое. Освободив руки с трудом, словно из рукавов тесного пиджака, Жора протёр глаза.
Перед ним стояла девчушка. Лет шестнадцати. Тоненька, светленькая, чистенькая, нежно пахнущая. С букетом каких-то желтеньких цветочков.
Жору заштормило. Подавая телом из стороны в сторону, как баржа при боковой качке, он попытался встать. Он очень хотел встать. Он вдруг вспомнил, что сегодня 8 марта. Он вдруг вспомнил, что в этот день надо женщин поздравлять и вообще – делать им приятное.
Не все окружающие разделяли его настрой. «Куда ты, черт пьяный!», - ругнулась соседка слева, на могучих коленях которой он оказался после первой решительной попытки встать. «Совсем все мозги пропил!?» - взвизгнули правые колени, на которых до Жоры мирно пребывал и торт.
«Ша, мужики! – добродушно увещевал соседок Жора. – Праздник же, вы чё!?» � усиленно усаживал на свое место упирающуюся девчушку. Жору кто-то хватал за руки. Руки отчего-то покрывал густой слой белого, одуряюще пахнущего ванилью крема. На потёртый дерматин сиденья сыпались желтые лепестки….
Сидя в обезъяннике, Жора просил пить. �ли, привалившись к исцарапанной стене, закрывал глаза и сразу же видел перед собой что-то тонкое, чистое, светлое…
То, чего у него в жизни никогда не было.


НУ ОТКУДА ТЫ ВЗЯЛСЯ?!

Есть в редакциях такая негласная практика: настырного и неудобного автора футболят из отдела в отдел, пока не угомонится. �ли не добьется своего.
Его подвели к моей двери, постучали, и как в старинной детской забаве, с топотом умчались. «Он принес роман…» - донеслось удаляющееся из коридора, - «Он то ли с Камчатки, то ли из Читы…»
- Проходите, - сказал я.
Облаченная в мешковатую куртку нескладная старческая фигура двинулась прямо на письменный стол, колотя палкой по всему окружающему. Роскошная белоснежная борода надменно указывала прямо в небо, игнорируя потолок и последующую крышу. «Слепой!» - догадался я, уворачиваясь от свистящего удара. С немалыми усилиями удалось запихать незнакомца в кресло. Он стал разоблачаться. Теряя все содержимое своих карманов. Я ползал по полу и подбирал мелочь, ключи, какие-то бумажки, палка постоянно падала то в одну сторону, то в другую… �збавившись от куртки, кофты и шарфа, дед достал громадную зеленую расческу и принялся привычно холить бороду. Та снисходительно позволяла себя распушать, потрескивая статикой от удовольствия.
Между тем по кабинету распространялся запах. Не только неухоженной старости. Но еще и безумных мыслей о судьбах России и мироздания. � я не ошибся. Покончив с бородой, дед на ощупь достал из объемистой спортивной сумки (не поверите!) еще более объемистую рукопись. Бережно положив ее на колени, извлек из нагрудного кармана вчетверо сложенный листок.
- Но для начала прочтите это.
Прочел. Ожидания оправдались. Листок, расшлепанный раздолбанной пишущей машинкой, содержал ряд пунктов. Разумеется, речь шла о будущем человечества. О лучезарном будущем. Для этого ему (человечеству) в лице каждого индивидуума предлагалось исполнить несколько несложных предписаний: «Не убий. Не прелюбодействуй». � т. п . Показалось, что нечто похожее я уже где-то читал.
- Основное же здесь, в романе – Он похлопал по стопе желтоватой бумаги. - Экземпляр единственный. Его уже читали…
Последовало перечисление ряда имен маститых литераторов.
- …Они давно советовали мне публиковать его. Теперь и я пришел к этой мысли.
- Читайте, - милостиво разрешил он. – На ваше усмотрение можете выбрать отрывок страниц на тридцать…
- Хорошо, оставьте, - пустился я на другую известную редакционную уловку. - Через месяц позвоните…
- Как можно, - укоризненно покачал он головой, в отличие от бороды, всклокоченной. – Я же предупредил: экземпляр единственный. Вас я не подозреваю. Но сами знаете, - доверительно понизил он голос, - нынче же как? Украдут рукопись. � все. А затем опубликуют под своим именем. Слава мне не нужна, - тут же заверил он. – Но истина – вот что главное! Поэтому читайте прямо сейчас. Другой возможности я вам не предоставлю.
Тут уж я возроптал. Ссылаясь на уважительное отношение к авторам и их трудам, я горячо заверил его, что не имею права вот так, на бегу знакомиться со столь серьезной работой и что отобрать отрывок… Много еще чего говорил. Сам же при этом с изумлением представляя себе, как добирался слепец до Москвы. Рисовалась картина величественная: идет себе человек не спеша и целенаправленно с Камчатки, распугивая по дороге стаи волков и поднимая из берлог теряющих звериный облик медведей… � мороком восставал облик «современного» литератора, цедящего презрительно: «Гр-рафоман несчастный…» А вот тут я не соглашался! Никакой он не несчастный. Да, вряд ли его опубликуют. Но эти ребята, бредущие незряче, но интуитивно, все же гораздо больше делают для литературы. Для настоящей литературы. Для той, что не ставит во главу угла тиражи, гонорары и премии. Согласитесь, прагматики от словесного ремесла плодят графоманов в гораздо больших количествах. Но я отвлекался, отвлекался…
- Вы ксерокопию сделайте. Так вам спокойнее будет, - доносился до меня собственный и, кажется, слабоубеждающий голос. – � мы, не спеша, сможем прочитать…
Компьютер смотрел на нас недоуменно и обиженно. Моему гостю компьютер и прочая мудреная оргтехника были не нужны.
А дед неожиданно легко согласился:
- Действительно, размножить надо. Мне же еще в союз писателей экземпляр надо занести, да и президенту не мешало бы ознакомиться… Неужели же в правительстве не понимают…
Я долго собирал его и выводил из здания. Он бился всеми частями тела о попадающиеся навстречу косяки и углы. Но на его решительности это никак не отражалось. По дороге, долгой и изматывающей, выяснилось, что в Москве он остановился на некоем монастырском подворье, где и укрепляется душою совместно с братией. � что, Бог даст, наскребет он денежек на операцию, и вновь сподобится лицезреть этот мир, в котором еще столько предстоит улучшить…
- Так где тут у вас союз писателей? – деловито вопросил он, словно речь шла о ближайшей булочной.
Ну и как объяснить человеку, первый раз оказавшемуся в Москве, да еще и незрячему, что надо дойти до станции метро такой-то, пересесть там-то и т. д., и т. п.?! Ему даже просто пальцем не покажешь!
- Да ты скажи: налево или направо к метро? А там дойду! – развеял он мои сомнения.
� я сказал. А он пошел. Нисколько не сгибаясь под тяжестью сумки с рукописями, вобравшими все его мучительные, но ведущие к свету раздумия. Пошел, победно колотя палкой по бамперам припаркованных во дворе дорогущих иномарок. � черт ему был не брат!
Я смотрел ему вслед чуть ли не с завистью. � (не поверите) думал о будущем России.