ПАМЯТ� ЧАСТНОЙ Ж�ЗН�

Кирилл Кобрин

«Наблюдавший за ним в глазок выключил свет»
Набоков

Все начинается со случайно услышанной (или прочитанной) новостной фразы: «Лидеры стран встретятся в N-ске, чтобы подписать исторический договор о …». Вы усмехнетесь странному названию исторического документа, нелепому выбору места важного саммита, забавной хроно-историософии — проводить встречу между годовщиной горбачевского моратория на ракеты средней дальности и смерти Франсуа Рабле, в день подписания договора о создании Антанты, что может быть смешнее? — и тут же забудете об этом. Все продолжится накануне сего события мирового значения: вас просто заставят вспомнить о нем. Сначала вы обратите внимание на наряды полицейских там, где их отродясь не бывало. Затем и без того бурный автопоток, заполняющий транспортные артерии вашего города, станет еще гуще; загустев, он замедлит свой ход, пока вовсе не остановится, превратившись в один вязкий, отвратительный тромб, источающий выхлопные газы и безнадегу. Не исключено, что вы сами станете частью этого тромба и этой безнадеги. Потом вдруг окажется (об этом, конечно говорили в телевизоре, но кто из приличных людей смотрит нынче телевизор?), что какая-то часть вашего города (скажем, холм, где расположен Замок) просто-напросто оцеплена и закрыта — о да, конечно, ненадолго, всего лишь на полтора дня. � вообще это такая честь для нашей маленькой страны, для нашего древнего города, что мировые лидеры избрали его для подписания столь важного. Вам наплевать на важность договора о сокращении чего бы то ни было, не находящегося в вашем непосредственном (и отдаленном) распоряжении — эти господа и товарищи придумали десятки игрушек, могущих десятки раз уничтожить наш мир, а нынче они развлекаются, предаваясь тихим радостям чистой арифметики — сто ракет сюда, пятьдесят бомбардировщиков туда, ура, ответ сошелся, кривовато, но все-таки. Возможностей уничтожить нас всех вместе взятых стало меньше, но и оставшихся опций хватит на дюжину таких вот неблагодарных человечеств; впрочем, никто серьезно и не думает о применении оставшихся ракет и бомбардировщиков, разве что далекая «Аль-Каида» тихо мечтает об этом. В общем, вам наплевать, вы знаете цену всему, вас не проведешь. Не наплевать на другое — на паралич жизни в ареале вашего обитания, на пробки, на полицейские патрули, даже на зависшие над Замком вертолеты.
�ли, скажем, вы собрались посетить некую страну, куда к тому же, нужно получить визу. Вы заполняете анкету, в которой выкладываете всю семейную подноготную: кто папа, кто мама, когда они родились, живы ли, есть ли у вас жена и дети. Где они. Когда вы в последний раз. К анкете вы прилагаете бумагу о своем банковском счете, где можно проследить, кто и когда переводил вам деньги, и на что вы их тратили. В консульстве вас допросят с пристрастием и — если повезет — разрешат въехать в их страну. В аэропорту вас пару раз обыщут, вывалят содержимое сумки на всеобщее обозрение — салфетки, лекарства, трусы, презервативы, книги, фаллоимитаторы — а потом еще заставят пройти сквозь рентгеновскую камеру, а стражи вашей безопасности получат возможность обсудить недостатки вашей же фигуры на экране скана (так что теперь есть смысл качаться и худеть не только к началу пляжного сезона, но и к следующему авиарейсу). По прибытии вам предстоит отстоять длинную очередь на паспортный контроль и ответить на несколько нелюбезных вопросов подозрительного погранца. После чего спокойно предавайтесь радостям путешественника.
�ли, к примеру, вы сидите в офисе, а любопытствующий начальник или программист почитывает ваши имейлы. �ли вдруг тайной полиции померещилось, что вы — пособник Усамушки, Джека Потрошителя, атомного Ким Чен �ра, и все ваши телефонные разговоры тщательно распечатанные, со знаками препинания, ложатся на стол сурового следователя. �ли в ваш тихий мирный блог, где вы делитесь собственными соображениями по поводу литературы, секса, футбола, гастрономии и политики, вторгаются толпы невыносимо смердящих кретинов, посланных сюда по странной прихоти некоего политтехнолога. �диоты заливают ваши владения жидким дерьмом и победно удаляются. �ли, скажем, вы узнаете, что борцы с детской порнографией проверили вашу банковскую карточку на предмет платежей за пользование невинным ресурсом «Носики-курносики сопят». В конце концов, вы просто сидите себе дома, никого не трогаете, ходите на работу, в спортивный зал, шоппингуете потихонечку и мечтаете об отпускном вояже в Грецию. А в один прекрасный день включаете телевизор или компьютер и обнаруживаете свое имя среди тайных агентов могущественной разведки, прикончивших какого-то несносного мужичка в отдаленной арабской стране. «Я там не был никогда!», — воскликнете вы, и будете не правы. Другим виднее. Могущественная разведка давно уже отправила своего джеймсбонда с лицензией на убийство, пистолетом и вашим паспортом в кармане для того, чтобы убрать следующего распоясавшегося стервеца.
Главные слова при описании сегодняшней западной жизни — «открытость» и «прозрачность». После Поппера «открытое общество» есть синоним тотального добра. «Прозрачности» требуют демократические институции и борцы с коррупцией, назвавшие свою организацию Transparency International. На подиумах перебирают открытыми до пояса ногами прозрачные от голода манекенщицы. На работе мы не имеем возможности спрятаться в openspace. В аэропортах нас просвечивают — точно так же, как и наши чемоданы; состояние наших банковских счетов открыто почти всем интересующимся — просто как идеальное демократическое общество по Попперу. Наша переписка (по неизвестной нам необходимости) читается, наши разговоры (по той же необходимости) прослушиваются, документы — используются посторонними людьми. Почти каждый наш шаг запечатлевается камерами наблюдения, почти каждый адрес, набранный нами в окошке браузера, оседает в чьей-то памяти, и даже наши дома можно обнаружить с помощью всемогущего Гугла. Общество, помешанное на privacy и правах отдельного человека, находится в состоянии тотального контроля над этим самым человеком. Прозрачен — значит свой, непрозрачен — опасен. Набоков в явно не лучшем своем романе оказался совершенно прав. Кстати, одна из последних английских его книг называлась Transparent Things.
Но кто сказал, что нам это не нравится? Мы сами помешаны на прозрачности. Мы хотим быть открытыми всем и каждому. Мы эксгибиционируем в блогах. Мы вывешиваем на всеобщее обозрение фото себя, своих детей, друзей, собак, кошечек -- и даже видео с собственными жалкими порноподвигами. Мы радостно запутываемся в социальных сетях. Мы готовы прожить пару месяцев под пристальным телеоком Big Brother. Мы хотим сочувствия, солидарности, восхищения, славы. � получаем все это безо всякого труда.
Если на одном полюсе находится бесформенное сгущение миллионов прозрачных и полупрозрачных индивидуумов, то на другом — замкнутые непроницаемые двери Замка. Его обитатели взирают на нас со смесью страха и презрения, даже отвращения. Мы — сколь бы прозрачными ни были — пугаем их самим фактом своего существования. Мы можем испортить им обедню, неправильно проголосовав (как, к примеру, злокозненные ирландцы на референдуме по конституции ЕС), неправильно поступив; наконец именно мы источник угрозы — террористической, анархической, какой угодно. Они решают большие вопросы, подписывают исторические документы — и для них лучше, если мы при этом вообще не присутствуем. Можно оцепить часть города для своего саммита, очистить ее от ненужных людишек, или даже оцепить целый город, отгородить целый регион, по примеру опричнины, или даже целую страну. �деальный вариант — отправить всех «прозрачных» на Луну или Марс, оставив здесь только тех, кто будет постоянно наблюдать за ними в телескопы. Вот тогда-то Замок вздохнет полной грудью и заживет как надо.
polit.ru