ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ:
Сегодня мы продолжаем публиковать подборку стихотворений русских поэтов, живущих в разных странах, подготовленную при участии редактора Татьяны Китаевой (Москва).
Семен Каминский, newproza@gmail.com
Анатолий Головков (Москва)
«LA PALOMA, 1936»
Наутро в город ворвутся танки,
в ночном Мадриде - ни огонька.
И лишь в таверне бушует танго:
щека к щеке, и в руке рука.
С гитарой, басом и мандолиной
поют на сцене три старика –
святые лица, прямые спины –
и к черту Франко, и жизнь легка!
Не всех, конечно, дождутся дома,
не всех запомнят, ну, а пока –
благословенна ты, о, "La paloma",
вино в бокале, дым табака.
Любовь, как битва, непостоянна,
непостижима и коротка.
Так разрешите, сеньора Анна...
Я ваш. Сегодня – наверняка.
"ИЗМЕНИЛОСЬ НАЗНАЧЕНЬЕ..."
Изменилось назначенье дома,
очага не чувствует щека,
догорают строчки, как солома,
на пустых полях черновика.
Сколько б ни глазел в ночные дали,
ни лечился водкой или Григом,
остается от твоей Италии
веточка с засохшим базиликом,
запах моря, трепет парусины,
мятая обертка от конфеты…
Именем Отца и Сына
помяни не нас, а наше лето.
Виталий Молчанов (Оренбург)
МИРНОЕ ВРЕМЯ
В избе тепло. Привычно пахнет бражкой,
И остро – свежеструганной сосной.
Сынок родился, говорят, в рубашке
У Марьюшки под самый выходной.
Когда дома к земле давила стужа,
И к тёплой печке жались баюны,
Раздался крик, стряхнув лепнину кружев
Со стёкол в отражённый свет луны.
Как бисером расшитая дорожка –
Небесный самотканый рушничок,
Чтоб по нему прошли босые ножки,
Не обморозясь, в облачный чертог.
«Родимчик», – рот прошамкал повитухи:
«В рай полетела детская душа».
При тусклой лампе свёкор шил подпруги,
Дырявя кожу остриём ножа.
Не чахнуть внуку в царской каталажке
Не гнить в окопах Первой мировой…
У Марьюшки родился сын в рубашке
И умер в ночь под самый выходной.
Где от полозьев чёрные полоски
Морщинами легли на ровный снег,
Метель морозно-ветряной двухвосткой
С плеча хлестала уходящий век.
ЖИЛ-БЫЛ СТАРИК
Жил-был старик, потом его не стало.
Он продавал на улице цветы –
Тюльпаны, что росли на даче старой.
Ценители неброской красоты
Их покупали, мелочи хватало.
Жил-был старик, потом его не стало.
Пуская дым сквозь желтые усы,
На ящике стелил он покрывало
Садился поудобней под кусты –
В тени жара не сильно доставала.
Жил-был старик, потом его не стало.
Крутил в кульки газетные листы –
Из каждого три стебелька торчало,
И три бутона в капельках росы
Изданье "Труд" надежно укрывало.
Жил-был старик, потом его не стало.
Вблизи открылся павильон "Цветы",
Там роз, нарциссов, орхидей – навалом,
Но нет тюльпанов под конец весны.
Ни сквера, ни кустов – как не бывалo.
Алания Брайн (Москва)
В ДОЛИНЕ НЕЖНОСТИ
В долине нежности
Немного ветрено
И в неизбежности
Бесснежно бледная
В безбрежность белого
Иду несмелая
Что я наделала?
Венок терновый
Себе надела я.
Седая Светлая
Ищу сквозь снег тебя
По обе крайности
Небытия.
МОЦАРТ
Признание в любви, – От наваждения,
Слезами в катарсис и смертью вдоль полей,
Залитых кольцами сияющих огней, –
До пароксизма головокружения.
Слова безлики. Белые листы
Измученной тетради для набросков –
Моя душа. И опьяненным воском
Я растекаюсь на его черты
В льняную нить распущенного троса
Мне в эту ночь играет Вольфганг Моцарт.
...
Над невесомым танцем океана
Вселенная от forte переходит к piano.
Татьяна Касьянова (Ставрополь)
БЕРМУДСКИЙ САМОЛЕТ
Тот самолет из Сан-Хуан в Пуэрто-Рико,
Летевший над Бермудским и пропавший
Для нас давным-давно… Ау? Ни крика
В ответ. И только виды повидавший
Туман прядет совсем другую правду –
Синоптики, как вера, устарели
с учеными, смотрящими на карту
в попытке обнаружить измеренья
иные. Все они давно неправы,
А правда, не имея твердой плоти,
То левое попутает, то правое –
Весь мир упал. А мы – в том самолете.
ВРЕМЯ
1.
И этот век, и этот город,
И это длинное окно,
в котором мир по швам распорот,
а больше… больше – не дано.
И надо многое поправить
непоправимое на вид,
пока холодными губами
со мною время говорит.
2.
Столь многое не нами решено,
Что в череде случайных совпадений,
С горчичное и горькое зерно,
Не виделось тех взлетов и падений,
Которые придется пережить
Без права на легчайший путь обратный,
А только вверх и ввысь, как будто нить
протянута сквозь сердце через даты
Житейские. Нас тянет рыболов
За рваную судьбу на тонкой леске
И вынимает свой большой улов –
Бессмысленных, молчащих, бесполезных.
3.
Крещенские морозы. Холода.
На площади вождя метелит вьюга,
На институтской башне провода
В часах искрят, цепляясь друг за друга,
Соединяя время и тепло,
И не найдя опоры для смещенья
Мелькают цифры быстро на табло
Зеленым светом. Холодно. Крещенье.
Зеленый свет сияет, как маяк,
К которому когда-нибудь причалят
Опальный вождь, забросив свой пиджак,
и те, что к Иордану шли в начале
Пустынных и запутанных времен,
Запутанных не гуще и не чаще,
Чем нынешнее. Тянется, как стон,
В часах искрящий провод – настоящее...
Евгений Орлов(Рига)
ЛЮБОВЬ
так щенок не глядит да и женщина так не смеется
а на солнце нет пятен я сколько искал не заметил
и вообще что за дикость любое сравнение с солнцем?
светит так шелковица когда ее трогает ветер
и откроется плод черным блеском пьянящий и резко
я хмелею и млею от этого страшного блеска...
креативно сказал? вот и ладно - оставим потомкам
остальные сравнения чтоб не зарылись в верлибрах
в рифме все же есть краски которых в природе не сыщешь
рассыпаюсь на серое
и не могу возродиться
гасну как апельсин в холодильнике после надреза
и щенок мой истерзан
настойка горчит шелковицей
а на женщине – осень и мнется и трется и длится...
* * *
так улитки хрустят только женщина так и не плачет
а на солнце нет нищих – они бы сгорели и только
я наверное слишком несладкий подсолнечный зайчик
креативно сказал? вот и ладно – положим на полку
остальные слова ты и этим сыта до отрыжки
вельми слишком
рассыпаюсь на плоское
и направляюсь на паперть
говорят что отрекшись туда направлялись монахи
и блаженство на взмахе
на первое времечко хватит
а на женщине – платье и нет ничего кроме платья
EXIT
когда освободишься от любви
поэзия окажется ненужной
вот банка с одиночеством внутри
вот бабочка с усердием натужным
в нее переместится и умрет
заполнив пустоту своею массой
и так легко что слов не достает
из некогда словарного запаса
Игорь Джерри Курас (Бостон)
НЕЛЕПО СЛЕПЛЕННАЯ ТВЕРДЬ
Нелепо слепленная твердь
комком застыла в манной каше.
Вот день, готовый умереть,
в закатный обморок окрашен.
Вот – убежавшим молоком,
на пламени танцует время;
а вот тоска (о ком? о чём?)
(х)ранима, как младенца темя.
Свой рот в улыбке расплетя,
(как будто это понарошку)
над манной кашею дитя
уже облизывает ложку.
И липнут буквы, а с лица
строка свисает, как с кастрюльки.
Сын превращается в отца,
отец играется в бирюльки.
Над талым снегом наклонён,
он шепчет медленное слово,
и фокус-крокус вдруг явлён
на свет легко и бестолково.
Цветок младенец подберёт,
как будто кролика за ушки.
В улыбке расплетая рот,
старик застынет на подушке.
И день, готовый умереть,
в закатный обморок окрашен:
как плоть нелепая, как твердь –
комком застрянет в манной каше.
МОЙ ЧИЖИК
Мой чижик, мой белый пушистый птенец –
мой ангел залётный: недолгий, невечный.
Не ты ли – коварный и ловкий хитрец –
оставил мне в сердце рубец безупречный?
А я наслаждался твоею росой –
нет – сладостным мёдом твоим наслаждался,
как вдруг обернулся ты яркой осой
и звонко звенел, и вонзался, вонзался!
Возьми моё сердце и кровь мою слей,
мой ангел, мой чижик, мой птенчик пушистый.
Твой смех посреди кукурузных полей
влетал в моё ухо неистов, неистов.
И шёпот, и стон, и дыханье твоё,
мой ангел залётный, мой птенчик, мой чижик,
росою и мёдом меня до краёв
заполнили, как ядовитою жижей.
Я умер, мой чижик, я – пепел внутри.
Мой ангел, ты выжег меня без остатка.
Раскрой свои крылья – взлети, посмотри,
как больно мне, чижик, как сладко, как сладко.
Светлана Галкина (Москва)
ДЕВОЧКА ТЫ МОЯ
Он говорил: «Девочка ты моя, мы убежим в солнечный Суринам, там корабли в бухтах своих стоят и мотыльки бегают по волнам. Там иногда папоротник цветёт, хочешь себе целый букет нарвать? Время течёт тихо, из года в год, так хорошо – можно не умирать».
Он говорил: «Девочка, не молчи. Видишь, луна – тонкая, словно шёлк? В пальцах твоих тают её лучи, да, я с тобой, тише, я не ушёл. Лодку я сам выточил из былин и потому не налечу на риф. Мир наш, увы, соткан из паутин, может быть, он поэтому так красив?»
Он говорил: «Девочка, жди весны. Это недолго, не навсегда, поверь. Лучше скажи, что за мечты и сны в доме твоём светлом живут теперь? Я принесу запах вечерних гроз, жаль, он уже многими позабыт. Очень хочу солнца, луны и звёзд – здесь у меня вечно туман стоит».
Он говорит: «Девочка, как же так?». Твёрдым комком в горле гудят слова. В доме пустом ходит немой сквозняк, горький апрель входит в свои права. Надо бежать, чтоб не сойти с ума, душу до дна выкричать, не тая...
Он всё смотрел в пасмурные дома и повторял: «Девочка ты моя».
СЕГОДНЯ ВСЕ, ЧТО БЫВАЕТ В МИРЕ...
Сегодня все, что бывает в мире, я отправляю на все четыре,
я – странный гость у тебя в квартире,
давно и без вести приглашен,
я – пешка, вечная потеряшка, ношу твой взгляд и твои рубашки,
просыпан пепел, немыты чашки,
неистолкован вчерашний сон.
Здесь нет терактов и эпидемий, здесь встало время – да к черту время,
мы первым делом порвали с теми, кто ловит время на циферблат.
А мы медлительны, как эстонцы, а мы за руки хватаем солнце,
а кто последний – всегда смеёется,
а кто не спрятался, тот крылат.
***
Мы не спрятались, мама, мы, кажется, снова водим,
Мы такие, как все, но с каким-то кривым прицелом,
Нас, конечно, завербовали печатью «годен»,
Но мы очень неплохо отмазались, если в целом.
Мы успели свернуть наугад перед самым фронтом,
Огневым рубежом получения аттестата,
И бежали, бежали, бежали за горизонтом,
И он лег нам под ноги истертым куском каната.
Мы смешные гимнасты, плохие эквилибристы,
Это так тяжело – научиться держаться прямо.
Но зато начинается утро и небо чисто,
Я нигде не увижу такого рассвета, мама.
Я не знаю, зачем мы, куда, и к кому, и к тем ли,
И иду наугад, одурманенный, звуков полный,
Ведь мы слышали, мама, как рожь раздвигала землю,
Как в засохшие камни с шипеньем впивались волны.
***
Это странное, тихое место – твоя квартира,
Перемешаны марты, апрели и декабри.
Закрывая окно, укрываем себя от мира,
Чтоб спасти этот мир от того, что у нас внутри.