Л�ТЕРАТУРНАЯ СТРАН�ЦА

ОТ СОСТАВ�ТЕЛЯ
Валентина Криш родилась в 1976 году в Западной Украине, закончила факультет иностранных языков. Живет в Германии. В "Обзоре" публикуется впервые.
Семён Каминский,
newproza@gmail.com
_________________


Валентина КР�Ш

ПОД МОЛ�ТВУ КОЛЕС
Мягкий блеск позолоты. Муаровый шелковый шарф
на покатых плечах. На коленях – перчатки да веер.
За окошком купе отсиявшее солнце ржавело
и рассеянный свет был горяч и как будто шершав.
Он – безмолвен и робок.
Она – безыскусно тиха
и немного кокетлива. "Завтра мы сходим к обедне -
помолиться за папеньку. Только бы выжил!..
Намедни
приезжала кузина. Расплакалась – от жениха,
говорит, ни словечка. Даст Бог, все вернутся к зиме.
К холодам всё закончится, правда ведь? Что ж Вы молчите?"
Пальцы слепо метнулись в беспомощном жесте защиты
(Сохрани и спаси!) и упали...
А он не посмел
прикоснуться к руке. Промолчал. � всю ночь напролет
под молитву колес "к-хо-ло-дам-к-хо-ло-дам-все-вер-нут-ся"
новый китель одёргивал нервно мальчишка безусый.

Было лето.
�юль.
Беспокойный семнадцатый год.


МЕДОВЫЕ МЕДНЫЕ СНЫ
Еще пара вдохов – и город ленивым линём
нырнет в междумирье, в мерцанье и шорох волны.
Давай расседлаем усталых своих вороных
да выпустим в ветер и вечер, а сами шагнём
на край волнореза, за край, за дрожанье ресниц,
за дверь в междудневье, за корочку снов? А давай,
присев у порога дремоты, как глупый Шалтай,
тихонько болтать и, шатаясь, поглядывать вниз,
как спит королевская рать?
Засыпай же и ты,
и пусть тебе снятся медовые медные дни
да рыжие рыбы, что дремлют в морях желтизны,
скрывая от всех золотые свои животы,
да шалый закат, что мгновенье спустя отгорит
и выплеснет на небо ржавое воинство сна,
да то, как в безсонье луны охряная блесна
цепляется тонким лучом за остывший гранит...


К�НОВАРЬ � КАРМ�Н
В моем городе снег и слякоть. Но каждый день,
рыжеватый загривок вздыбив, под дребедень
ежеутреннья входит солнце:
"Давай, корми!"
А в урчании (слышишь?) киноварь да кармин,
сквозь картавость ручья, укрытого в меди трав -
летний ливень, гречишный мёд да напев литавр.
Молока наливаю в блюдце. Дрожит стекло –
нынче ветер тревожно-взвинчен и бестолков.
Но когда затихает мир наш (на жизнь? на миг?)
сонный Солнечный кот мурлычет у ног моих.


* * *
Ты видишь? Девочка. Слеплена из ребра,
но как-то наскоро, Боже. Сойдёт и так?
Как завязь липкая. Сколько того добра
летит, как ком гуттаперчи, на Твой верстак?

Как завязь – вырастет, выплетется, взойдет.
На пьедестал ли? На грех? Наугад? На спор?
Таких, из серой земли, отстреливать влёт –
любому, кто хоть немного хитёр и спор.

Таким – пластичным, пластмассовым, молодым -
любая форма по силам и по нутру.
Смотри – за окнами стелется стылый дым,
смерзаясь в небо промозглое поутру.

Смотри же: в наледи зеркала – так легка -
смеется, вертится, мается пустота.
� кружит женщина – слепо, как снег в силках.
� душит суть свою. Походя. Просто так.


ГЛ�НА, ВОДА � ЭФ�Р
Хрупкая.
Нежная.
Господи, тонкая! –
кожа ребенка под ветхой пеленкою,
шелест дождя за оконною пленкою –
женская суть.

Резкая, Господи,
шорсткая,
жёсткая –
дикая кровь под лоснящейся шёрсткою,
быстрая, легкая, вёрткая, хлёсткая -
вечная сыть.

Господи, сирой ли?
Ссыльной ли?
Стылой ли?
Ветреной быть мне?
Прожжённой? Бессильною?
Ни власяниц, ни мехов не просила я...

Тонкая сеть
падает под ноги –
облаком,
шёлково,
семь покрывал распадаются в щёлоке -
страсти? любви?
� выходит из кокона -
глина, вода и эфир -

Ева.
Мария.
Эсфирь.


НЕЭВКЛ�ДОВОЕ
Ты видел? На ржавой ладони крыши
сегодня опять ночевали тучи.
Закат, словно чай, был кирпично-рыжим.
Рассвет будет мятен и свеж. Летучий
Корабль мелькнул и исчез на юге.
А завтра опять в новостях расскажут,
что шарик трещит, но еще упруга
полоска экватора. С демонтажем
пока подождут. Что (престранный случай!)
мы все еще живы. На ветхий пояс
ложатся стежок за стежком – Летучий
Корабль при деле. А мы с тобою
рисуем маршруты. Рассвет неслышен,
проворен и гибок, как кот саксонский...

Ты видишь? На теплой ладони крыши
разнежилась сонно облатка солнца.


* * *
Семена сквозняков хоронятся по пыльным углам,
набираются сил в узкой щели под дверью закрытой.
� старухой скупою над ветхим ненужным корытом
я торгуюсь с судьбой.
Видишь?
Небо отмыв добела,
серой тушью рисую привычный рассветный узор:
дребезжанье трамвая и тишь занавешенных окон,
и седую соломинку шпиля в проулке далеком,
и прозрачную дольку Венеры...
А свет бирюзов
и рассеян...
Нелепые споры, забывшись на миг,
разрастаются снова – и холодом тянет от двери.
Ветерок отчужденья
(не слышать! не видеть! не верить!)
незаметно крепчает – бездушен и глупо безлик.
Р�
(не думать!)
я снова пишу по продрогшей канве
заметенных трамвайных путей.
Словно спелые ноты,
выдыхаю слова.
...A внутри бесприютное что-то,
повторяет все тише: "увидь же! почувствуй!.. поверь..."


Р�СУНК� НА СТЕКЛЕ
Как там муза? Привыкла. Хотя втихомолку
смотрит в небо. О чем-то задумавшись, чертит
по стеклу. Видишь? Ангельски смирные черти
сбились в кучку на кончике хрупкой иголки.

Сосчитаешь их? Множатся уровни смысла.
Быстрый росчерк – и тучи уходят на нерест.
� дождинок мальки, слепо ветру доверясь,
улетают от дома. Отныне и присно,

забывая слова и фальшивя безбожно,
на соборе замшелая пара горгулий
распевает хоралы. Застыл в карауле
сонный вечер. � ангел в хламиде дорожной,

помянув и своих, и противников всуе,
тронет бусинку мира. На нитке суровой
быль и небыль качнутся – и первое слово,
словно имя Его не назвав, напишу я:

и чертей, присмиревших на паперти стылой,
и лихих серафимов в мазуте и саже...
� пойму: как светло (как чертовски отважно!)
тени строк на замерзшем стекле проступили.


* * *
Отпустить, как бриз с поводка ручья,
как лавину и листопад.
Разметать, как стайку смешных грачат
с телеграфных рук. Наугад
разбросать дождем – и пускай растут
мухоморы чужих зонтов.
Отстучать не в такт, прочертить маршрут
поперек. Поделить на сто
"надо-жить-по-правилам" всех мастей
и свернуть набекрень луну.
Отучить от рук, отлучить от стен,
обрести, и на миг вдохнув,
отпустить – слова.
�, листком шурша,
помолчать.
� –
за ночь шагнуть,
распустив рассвет, как ненужный шарф,
чтоб в клубок смотать тишину.


РАССКАЗАТЬ ТЕБЕ СКАЗКУ?
Рассказать тебе сказку? За тысячи-тысяч миль
На окраине ночи по краешку суеты
Часовыми – во фрунт – застывали во тьме мосты,
А под ними по серому небу корабль плыл:

�з дневного сияния соткан и в день рожден,
Расплавляя касанием киля волны сургуч,
Протирал сквозь прорехи на небе остатки туч,
Засевал сонный город то ль снегом, то ли дождем.

Семена превращались в иголки, вшивали свет
В черепичные лоскуты ломких промерзших крыш.
� в чердачных окошках косых – конопат и рыж –
Прыгал солнечный "зайчик". За тысячи-тысяч лет

Вырастали в степи то дома, то опять – ковыль.
Но, из солнца весеннего соткан, в весну рожден,
Тот же "зайчик" в окне. Значит, мы не напрасно ждем.
Рассказать тебе сказку? По небу корабль плыл...


ЭТО ТАКАЯ �ГРА

В тучи привычно впечатан размытый диск.
Падают мерзлые клочья на скаты крыш.
Это такая игра. Ты не спишь, Малыш?
Купол над нами сегодня высок и льдист.

Это такая игра. Нарисуй звезду,
и отпусти ее – вверх улетит ли, вниз...
Стенки пиалы небесной на наш карниз
давят сегодня особенно сильно. Дух

прошлых Хануки, Навруза и Рождества
снова являлся немногим. Рисуй рассвет
для не сумевших согреться. Тяжел и сед
груз февраля на плечах моих. � черства

Солнца лепешка – пылится в углу. Малыш,
лучше лекарства от взрослости нет - рисуй!
Может, у них и сурки, а у нас – барсук
тень свою ловит за хвост. Если ты не спишь,

кистью коснись невесомых ночных стропил –
выгнутся своды, как мыльный пузырь. Поверь
в эту игру. Нарисуешь на крыше дверь –
Будет весна. Ах, Малыш мой, не спи! Не спи...


ПРОМАХНУВШ�СЬ МАРШРУТОМ
Написать:
"Мой хороший, прости, я, как прошлой зимой,
промахнулась маршрутом, сезоном, столетьем и миром.
Заплатив за дорогу к тебе полновесную виру,
пропускала вагоны – десятый, девятый, восьмой –
и, закутавшись в ветер с дождем, представляла, как ты
улыбнешься сквозь грязные стекла: "Ну, здравствуй. Узнала?"
�звини, но я снова ошиблась развилкой, вокзалом,
январем и вселенной."

А город под вечер затих,
проплывая в февраль – под конвой белогрудых ночей,
в вереницу кофейных закатов, ползущих по стенам.
Я слагаю себя из десятка чужих переменных.
Мне – промерзшей, усталой, нелепой, ненужной, ничьей -
множить солнечный свет и смотреть, как истаявший лед
превращается в жизнь.
� писать: "Ты не сердишься, правда?"

�, опять просчитавшись рассветом, рекой, переправой,
Приходить на перрон. Свято веря, что все совпадет.


ЖЕНЩ�НА
– Бог, не суди! – Ты не был
Женщиной на земле!
М. Цветаева

В кармане – обрывки бумаги да несколько крон,
а плащик на рыбьем меху не по-зимнему тонок.
� хрупкая женщина – солнце забывший ребенок –
стучит каблучками. Пусть в городе этом сыром

покорно читают молитвы уставшие петь.
Воробышек сизый летел за ключом журавлиным,
но снова отстал. Вы протянете руку, Марина?
Он серый? Он синий? А церкви угрюмая клеть

по-прежнему рядом. Горяч и чуть-чуть бестолков,
срывается стих – бесприютен, свободен, бездомен –
� грешная женщина вверх поднимает ладони,
чтоб крошками слов накормить равнодушных богов.


МАТЕМАТ�ЧЕСКОЕ
Сбиваю до крови костяшки счетов.
В плюс – сумасбродство, в минус – неуместность
пустячных ссор. Для галочки. � что-то
устало давит слева. Если честно,
привычка заносить все "за" и "против"
на чистый лист – из детства.
Как ни странно.
Быть вечно юной нынче модно вроде?
Что ж, инфантильность – в минус.
В плюс – спонтанность.
Тружусь прилежно от звонка до звона
церковного. Потом – в толпе – с работы.
В плюс – скорость бега. В минус – то, что снова
иду со всеми в ногу. Отчего-то
одна и та же мина (и не скинуть!)
к любой игре – как мягкий старый свитер.
В плюс – предсказуемость.
Держите спину, мадам!
Улыбочку!
Удар держите!
Что там еще?
Ровесники все старше,
чужие дети – все взрослей и строже.
� все длиннее лестничные марши,
и голос мой – на мамин все похожей.

� в этом суть, пожалуй.
Всем в цепочке
бессмертие – в рассрочку и на вынос.
В делимом – жизнь.
В уме – хотелось дочку б.
В остатке – я.
Обычная.
Плюс-минус.