ШАМП�НЬОНЫ �З-ПОД АСФАЛЬТА

На вопросы отвечает Александр КАНЕВСК�Й

Говоря об эмиграции, мы употребляем самые различные эпитеты — удачная, неудачная, счастливая, драматическая... Но "смешная" применительно к столь серьезному событию до сих пор слышать не приходилось. Когда находишься на изломе судьбы, тут не до смеха. Однако сказал же американский писатель и композитор Нед Рорем, что видеть две стороны медали, черную и белую, — участь обычного человека, а юмористу дано видеть еще и третью сторону — смешную, которая присутствует в каждом явлении...
В общем, нет ничего особо удивительного в том, что Александр Каневский, писатель, драматург, автор многочисленных фельетонов и концертных реприз, считающий себя шутом и пересмешником (одна из его книг так и называется "Смейся, паяц"), начало своей репатриации связывает не с трудностями абсорбции, а с забавными, почти анекдотическими воспоминаниями...

— Впервые я приехал в �зраиль в составе российской писательской делегации в 1989 году, — рассказывает Каневский. — Жадно оглядывался по сторонам — идея отъезда в �зраиль уже витала над нашей семьей, и эта двухнедельная поездка была чем-то вроде разведки боем. То, что увидел, меня мало вдохновляло. Ландшафт непривычный, архитектура довольно примитивная, улицы, мягко говоря, не очень прибранные, жара адская, вокруг арабы, ортодоксальные евреи в их странных одеждах... Нет, сказал я себе, это антимоя страна. Даже запретил печатать в одном не самом грамотном издании мои рассказы. В общем, некоторое время пребывал в достаточно унылом настроении... А потом меня повезли в Нетанию, и передо мной открылась совсем другая картина. Я увидел беззаботных людей в кафе и ресторанчиках, они не спешно потягивали вино, явно наслаждаясь морем, солнцем, самим своим существованием. Вот это по мне, мысленно воскликнул я, это же мой любимый образ жизни! В общем, я стал на все смотреть иными глазами. Впечатления изменили знак — минусы превратились в плюсы.

— �ными словами, судьбу вашей репатриации, можно сказать, решили ресторанчики в Нетании...
— Не только они. Меня очень беспокоило, что я уже в том возрасте, когда по-настоящему выучить новый язык нереально. А как жить в стране, не зная ее языка, да еще писателю?! � вот как-то иду по рынку Кармель. Продавец-грузин громко рекламирует по-русски свой товар. Подхожу. Разговорились. На вопрос, как ему живется, он весело ответил: "Мои дела идут хорошо. Я здесь уже 17 лет. �врит не получается, зато русский выучил"... Отошел я от него озадаченный... Как интересно, думаю… Потом в центре Тель-Авива услышал, как возмущалась женщина: "У третьего человека спрашиваю дорогу — ни один не знает русского". Ура! — мысленно воскликнул я. — Если в �зраиле вызывает удивление то, что люди не знают русского, значит я здесь не пропаду даже если с языком не сложится. У меня будет своя аудитория! А вот еще зарисовка из того времени, — продолжает Каневский. — �дет навстречу человек, сердито ругается матом. Вдруг замечает меня, делает благостное лицо и вежливо раскланивается: "Шабат шалом!"… В общем, стало мне понятно, что со смешным в моей новой жизни тоже проблем не будет. Летом 1990 года я с женой, сыном, дочерью, тремя внуками, тремя собаками и несколькими чемоданами прибыл в �зраиль на ПМЖ.

— Саша, — спрашиваю, — вы по жизни веселый человек?
Отвечает как истинный еврей:
— А где вы видели веселого юмориста? Нет, я очень грустный. Наш национальный смех вообще грустноглазый. Но с детства, уж не знаю почему, всегда и во всем прежде всего замечал абсурдное, нелепое, забавное, даже в ситуациях трагических. Наверное, у меня мозги набекрень. Я был еще совсем маленьким, когда умер мой дед. В доме траур. На столе гроб с покойным. Бабушка плачет. Приходит родственник Рома. Бабушка бросается к нему с причитаниями, он гладит ее по плечу, утешает: "Ну, что делать? Бывает". На всю жизнь запомнил...

— � все же, Саша, что подтолкнуло вас, материально обеспеченного человека, писателя, чьи книги издавались одна за другой, а пьесы репетировались по всей стране, вдруг все бросить и уехать из с трудом завоеванной Москвы в полную неизвестность? Была дополнительная причина, помимо тех, что подняли Большую алию: антисемитизм, разруха, страх перед голодом?
— Нет, антисемитизма я не боялся. К этому мы люди привычные. Ходил с монтировкой по Москве, случись что — пустил бы ее в ход. О голоде в то время тоже не думал. Жил вполне благополучно. У меня был замечательный дом, друзья, с которыми и не думал никогда, что придется расстаться...

— А кто был ваш ближний круг?
— Многие хорошие люди... Горин, Арканов, Никитины, певица Жанна Бичевская, Успенский... Для них стало настоящим шоком, когда они узнали, что уезжаю... Таня Никитина все допытывалась: "Как можно вот так, в один миг, все отрезать?" Я пытался объяснить: мол не могу жить без завтра... — Каневский помолчал, задумавшись, потом сказал: — Может быть, если бы Горбачев, с которым, я, как и многие другие, связывал определенные надежды, обратился тогда к евреям, сидящим на чемоданах, с призывом: "Не уезжайте, вы здесь нужны", как это сделал Ярузельский в Польше, не исключено, остался бы. Но этого не произошло. Да и моя жена Майя подливала масла в огонь: "Ты же патологически самолюбивый человек, как ты можешь жить в стране, которая тебя не любит?"…

— Но многие творческие люди уезжали в Америку, понимая, что в огромной стране можно скорее восстановить свой статус, чем под жарким солнцем маленького �зраиля… У вас не было мысли об эмиграции в Штаты?
— У меня была реальная возможность остаться там. Все в том же 1989 году Ролан Быков, Эльдар Рязанов и мы с моим братом Леней побывали в Америке. На русскоязычной радиостанции мне предложили вести отдел юмора, даже определили зарплату — на первых порах 30 тысяч в год. Сережа Довлатов говорил: "Зачем тебе возвращаться? Ты уже здесь, в Америке! Семью заберешь при помощи Красного Креста. Через год будешь получать 50 тысяч"... Нет, не соглашался я, у меня не хватит времени, чтобы завоевать эту страну. Сейчас работа вроде есть, завтра ее может не быть, и что тогда делать? Не могу же я петь "Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой"...

— Вы быстро приняли �зраиль?
— Довольно быстро. Даже помню момент, когда это произошло. До того я, как и многие репатрианты, говоря "у нас", имел в виду Россию. А произошло вот что... Собственно, ничего особенного, но я вдруг почувствовал, что бесповоротно оторвался от прошлой жизни. Вскоре после того как стал выходить журнал "Балаган", я поехал по издательским делам в Киев, мой родной город, затем в Москву. Со мной был издатель, в �зраиле он жил давно, но русский язык помнил. К слову, потом он меня обобрал и умотал в Америку. Но тогда у нас были большие совместные планы. Как-то в Киеве мы с ним зашли в универмаг "Украина". Очередь там стояла вдоль лестниц чуть ли не с первого до последнего этажа, такая бесконечная покорная очередь. Ватик полюбопытствовал: "За чем это они?" Оказалось, за электрическими лампочками. Заинтригованный ватик спросил: "А почему они так любят лампочки?" Что было ответить! С грустью и жалостью смотрел я на бывших соотечественников: что их ждет?.. В Москве я побывал в гостях у Пахмутовой и Добронравова. Принимали по высшему разряду. Оказалось, в Москве все есть, вплоть до черной икры. Поделился с Добронравовым своим удивлением и услышал: "Знал бы ты, на какие унижения я шел, чтобы собрать этот стол!"… Тогда, в начале девяностых, у людей было ощущение полного развала всего. � дело не только в материальных трудностях — атмосферу пронизывали разобщение и страх. Это была уже совершенно чужая для меня страна. Словом, когда я поднялся по трапу самолета и услышал "шалом", с облегчением почувствовал, что лечу домой...

— Но дома ведь тоже не все было слава Богу.
— Да... Тем не менее, впервые за всю жизнь у меня была своя собственная страна. � даже если кто-то видел во мне чужака, я сам так не считал. Очень забавная случилась у меня встреча с журналистом Яроном Лондоном. Я в то время о нем даже не слышал. Это потом мне объяснили, что он в первых рядах израильской журналистики... Лондон попросил дать ему интервью. С первой минуты он буквально набросился на меня: "Ата мишуга? Чего ты приехал? Я о тебе все знаю: ты имел там высокий статус, у тебя был свой театр, газеты, ты был знаменит. А кем ты, без иврита, без английского, будешь здесь? Я отвечу за тебя, почему ты приехал. Ты думал, что сюда репатриировались евреи элиты? Тебя ждет очень большое разочарование. Ну, скажи, на что ты рассчитываешь?"… Свой ответ я начал издалека: "Когда мы жили в Киеве, у нас во дворе росли шампиньоны. Жена их жарила, было очень вкусно. Потом дворик заасфальтировали, с шампиньонами пришлось распрощаться. А через какое-то время возвращаюсь из командировки, смотрю — на столе явно наши дворовые шампиньоны... Спрашиваю, откуда. Сын говорит: а они пробились сквозь асфальт. Так вот... Мы как шампиньоны. Это очень упорный гриб"... Ярону Лондону очень понравилась моя притча.

— Судя по тому, что вы успели сделать за двадцать лет жизни в �зраиле, иллюстрация к притче налицо. Даже сложно сказать, чем вы не занимались за эти годы: издавали газету "Неправда", журналы "Балаган" и "Балагаша", кажется, девять книг написали...
— Десять, — поправляет Каневский.

— Плюс грандиозные фестивали смеха, театр "Какаду", Центр юмора. Утрата этого Центра для меня лично — особая печаль. Центр возник, как оазис, посреди замусоренной старой тель-авивской таханы мерказит. Чудесно декорированное помещение на два этажа с барельефами ваших друзей — талантливых художников, мужа и жены Кармелли... Там была особая атмосфера, привлекавшая творческих людей и гостей страны... Но почти все ваши прекрасные начинания в конечном счете имели тяжелые последствия. Так, издатель "Балагана" обманул вас и сбежал. Центр юмора отобрали, безжалостно разрушили, отдали под полицейский участок, еще и счета вам предъявляли за какие-то мифические долги... Насколько помню, было еще немало разочарований. Вы все это с удивительной стойкостью переносили. Едва оправившись от очередной истории, бросались осуществлять новую идею... Как удавалось не терять присутствия духа, не впасть в депрессию?
— Да, все это было нелегко пережить. Тот же "Балаган" лопнул, когда журнал был в самом зените. На него подписывались читатели в Америке, Канаде, Бельгии, Англии, даже в Японии. Как-то я получил из Японии чек и письмо такого содержания: "Честное слово, у нас тоже есть евреи. Зай гезунд!". � вдруг нет журнала, нет издателя… Прихожу утром в редакцию — двери заперты. Было от чего прийти в отчаянье. Но я, понимаете ли, привык держать удар. Жизнь в Союзе, особенно в киевский период, хорошенько закалила. Меня начали закалять сразу же после окончания школы, которую я закончил с золотой медалью. В Киевский университет не приняли, хотя золотая медаль давала право на зачисление без экзаменов. Я никак не мог смириться с такой несправедливостью. Мой друг, отец которого работал в ЦК, помог мне устроить встречу с проректором университета, которому я по молодости лет хотел задать наивный вопрос: почему меня не приняли? Проректор, барбос со щеками на плечах, посмотрел мои документы и сказал на украинском: "Что ж, будете свою медаль внукам показывать. В наш университет вас не примут". Кровь у меня отлила от лица. У "барбоса" на столе стояла тяжелая мраморная пепельница, я схватил ее и бросил ему в рожу. По касательной она задела ему ухо, полилась кровь. Вызвали милицию. Я мог загреметь в тюрьму надолго. Спас высокопоставленный отец друга. Университет был моей первой встречей с антисемитизмом. Потом я таким встречам потерял счет. Рассыпали наборы книг, уже готовых к печати, снимали спектакли, которые с аншлагом шли в более чем ста театрах страны... Убивали именно за успех. Но я не сдавался. � книги в конце концов выходили — мной издано 22 книги. Некоторые спектакли и мюзиклы удавалось восстановить... А в годы перед отъездом у меня в Москве был свой театр. Я стал лауреатом многих международных премий, так сказать, признанным мэтром. Но какой путь пришлось пройти! Так что в �зраиле я ничему не удивлялся и ни от чего не падал в обморок. Уяснил для себя: жизнь репатрианта-эмигранта состоит здесь из трех этапов. Первый — ощущение, что ты на курорте. Второй — сплошной негатив и разочарование. � третий — трезвая адаптация к реальности. Я прошел все этапы.

— Саша, у вас в нынешнем году был юбилейный день рождения и 20 лет репатриации. Как вы воспринимаете эти даты?
— Во-первых, у меня в этом году был обычный день рождения. Бенефис же был устроен в честь выхода в свет в 2010 году двух книг — "�дущие на смех" и "Кровавая Мэри", моя первая попытка написания детектива. А вообще я не люблю юбилеи. О возрасте стараюсь не думать. �тоги, во всяком случае, не подвожу. А что касается 20-летия алии... Это непростая и очень интересная часть моей жизни. Были невыносимо горькие потери, но были и обретения. Я считаю, что прожил эти годы достойно и кое-что сделал. Наверное, можно было сделать лучше и больше, но лучшему и большему предела нет. Я в гармонии с собой. Со мной рядом близкие люди, у меня есть дети, внуки, которых я обожаю, брат, которым горжусь. Недавно на его день рождения я написал такие стихи:

Виски седые,
валидол в кармане,
и без очков читаешь невпопад.
Но это только простаков обманет:
пока я жив, ты вечный младший брат.
С тобой прогарцевали мы по жизни,
то разъезжаясь, то съезжаясь вновь.
В социализме и в капитализме
не растерявши братскую любовь"...

� так далее... Мой младший брат — особый подарок судьбы.

— Саша, вы недавно впервые издали подборку стихов — в основном посвящения близким и друзьям. Собираетесь публиковать и другие поэтические сочинения?
— Нет, у меня иные планы. Хочу вернуться к тому, с чего начинал писательскую карьеру, — к эстраде. Эстрада — моя первая любовь. Жанр предельно лаконичный, но по густоте заложенных мыслей никакой другой не сравнится с ним. Я изменял эстраде с прозой, с театром, даже с балетом на льду и мультфильмами. � вот после многих десятилетий возвращаюсь к истокам — работаю над сборником "Мои эстрадости". В общем, как сказано в одном моем стихотворении,

Я годы погонял: скорей, скорей!
� мчался вверх по лестнице долгов...
Я приобрел там преданных друзей
� еще больше преданных врагов.
� вот, когда бы стричь проценты,
Когда б сидеть и греться у причала,
Как памятник, слетевший с постамента,
Я начинаю жизнь свою сначала...
— Саша, пусть у вас будет бесконечное множество новых начал и возвращений к старым! Спасибо за беседу.

Предлагаем вашему вниманию несколько рассказов из книги Александра Каневского "�дущие на смех"


АНЕКДОТ
Поужинали, посмотрели телевизор. попили чаю. Гостья не уходила. Сидели молча.
— Хотите анекдот? — предложила дочь и стала рассказывать. — Жил человек, имел дом, жену и детей. Надоело ему на Земле, захотелось в космос. Он построил за домом ракету, влез в нее, поджег пороховой заряд. Ракета взлетела и упала. Человек потерял сознание. Очнувшись, он решил. что это уже другая планета. Встал, огляделся. Увидел дом. очень похожий на тот, который он оставил на Земле. �з дома вышла женщина, очень похожая на его жену, выбежали дети. похожие на его детей. Ему предложили войти, перевязали ушибы.
Он остался в этой семье, в этом доме и прожил до старости. Все было бы хорошо, но до конца дней своих он тосковал по той женщине, которую оставил на Земле...
Посмеялись. Потом снова помолчали.
"Этот анекдот про меня. — думал хозяин. — Я все еще тоскую по другой женщине".
"Этот анекдот про меня, — думала его жена. — Я живу с ним, но знаю. что он тоскует по другой".
"Это про меня, — думала гостья. — Я все еще жду, что он вернется".
Стали прощаться.
— В следующую субботу мы тебя опять ждем, — предупредила гостью хозяйка. — Придешь? — спросила она с тайной надеждой, что та вдруг ответит отказом.
— Спасибо, приду, — ответила гостья, презирая себя за безволие.
Мужчина молчал.
Дверь хлопнула.
— Ушла, — виновато проговорила жена. � робко предложила: — Пойдем спать?
— Пойдем, — покорно согласился муж.


РћРќ Р� РћРќРђ
Он был юн и безрассуден. Она — молода и прекрасна. В нем кипела кровь. Она мечтала о принце. Он увидел ее. Она увидела его. � пришла любовь.
Целый год они были счастливы. Вместе ели, вместе спали, вместе по утрам плавали в реке. Они не верили в Бога, но тайком молили его продлить это счастье до конца их жизни.
Но однажды он обидел ее. Она в ответ обидела его. Он хлопнул дверью. Она, вслед ему. разбила об эту дверь тарелку. � пришла ненависть. Она написала жалобу в его дирекцию. Он оскорбил ее прилюдно. Она вывезла из квартиры свои вещи. Он повесил объявление о продаже квартиры. Она назло ему вышла замуж. Он назло ей женился.
Они вили новые гнезда, растили детей, устраивали семейные вечеринки, ездили за границу, имели любовников и любовниц, благоустраивали свои дачи. оздоравливали там внуков...
� пришла старость.
Она страдала от ревматизма. Он сдавал анализы. Она возмущалась маленькой пенсией. Он писал жалобы на соседей. Она осуждала молодое поколение. Он протестовал против рока... � только во время мучительных бессонниц, оба вспоминали то единственное, что явилось оправданием их прихода на эту Землю — вспоминали свою Любовь. � вспыхивал румянец на увядших щеках, и синхронно стучали их сердца, и тянулись руки друг к Другу... но все это уже в разных постелях, в разных городах, в разных жизнях.


КОЛЫБЕЛЬНАЯ
...Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю...
Баю-баю, баю-бай,
Поскорее засыпай...
Спи, моя маленькая девочка!.. Пусть тебе приснится твой старый плюшевый зайчик, которому ты подрисовала усы. и он стал похож на грузина... Пусть веселый разноцветный попугай влетит из твоего детства в твой сон и обляпает тебя своей радугой. Пусть сердитый серый волк примчится к тебе утром и унесет тебя к себе. � папа будет счастлив.
— Счастлив?
— Да. Потому что когда ты миришься с мужем, папа очень радуется. Но и немножко радуется, когда ты с ним ссоришься.
— Почему?
— Потому что тогда ты идешь не к подругам, не к маме в ее новую семью, а прибегаешь в нашу старую, запущенную квартиру, ложишься на свою маленькую тахтушку и слушаешь песенку, которую я пел тебе в твоем детстве:
Баю-баю, баю-бай,
Поскорее засыпай...
Придет серенький волчок
� ухватит за бочок...
— Папа, а он точно придет?
— Конечно. Это только женщины уходят, а мужчины возвращаются. Придет твой волк и заберет тебя. � я опять буду молить Бога, чтобы у вас не было ссор, и тайком надеяться на одну, не серьезную, самую маленькую, потому что тогда ты снова прибежишь к папе, и я спою тебе твою любимую песенку:
Баю-баю, баю-бай
Поскорее засыпай!
Спи, моя взрослая маленькая девочка. Спи!..
�нна СТЕССЕЛЬ. "Новости недели" — "Континент"