СМЕРТ� МОЕЙ ХОЧЕШЬ

Евгений Якубович

Ешь Давай и Смерти Моей Хочешь жили вдвоем в двухкомнатной малогабаритной квартире с крошечной кухней, совмещенным санузлом и низкими потолками. Последнее обстоятельство их мало беспокоило. Смерти Моей Хочешь была женщина невысокая, можно даже сказать совсем маленькая. Ешь Давай был пацан восьми лет отроду, и ему все потолки казались недосягаемо высокими.

Три года назад муж Смерти Моей Хочешь вышел вечером выносить мусор и вернулся только через неделю. Под истерические крики жены он собрал в чемодан свои вещи и ушел опять, теперь уже насовсем. После суда Смерти Моей Хочешь стала получать от него алименты. Деньги это были небольшие, и она затыкала дыры в семейном бюджете продажей сигарет. Каждое утро она провожала сына в школу, а сама отправлялась на оптовый рынок, где покупала несколько блоков сигарет со скидкой. Эти сигареты по одной — две пачки она продавала стоя возле станции метро. В сумме переводов от мужа и доходов от торговли сигаретами хватало впритык. С каждым годом этот притык становился все уже. Смерти Моей Хочешь надеялась, что ее бывший муж со временем найдет себе приличную работу и станет платить больше. Однако, если бы перед ней однажды появилась добрая фея и спросила: "Хочешь я сделаю так, чтобы твой бывший муж получил должность менеджера в крупной компании и стал получать большую зарплату?", то женщина затруднилась бы ответить. С одной стороны большие алименты могли избавить ее от необходимости стоять на улице и торговать сигаретами. Можно было бы купить сыну новый костюм в школу. Да мало ли на что нужны деньги. С другой стороны, Смерти Моей Хочешь была так зла на бывшего мужа, что вполне вероятно ответила бы фее: "Черта с два. Пускай помучается, как мы мучаемся!".

Виделись мать с сыном мало. Смерти Моей Хочешь возвращалась домой поздно, иногда от нее пахло спиртным. "Постой-ка на морозе с мое, и не так к бутылке приложишься!", — обычно говорила она в ответ на невысказанный упрек сына. Потом она принималась возиться по хозяйству. Удивительно как много домашних дел скапливается у хозяйки, даже если все семья — она да сын. Единственная радость в жизни это уложить сына спать пораньше, а самой сесть перед телевизором, вытянуть уставшие ноги в старых домашних тапках и забыться в любимом сериале.

Но ужинали они всегда вместе. Это была последняя семейная традиция, сохранившаяся в семье после ухода мужа. За ужином Ешь Давай пытался рассказать матери все свои новости, накопившиеся за день. Новостей было много, и мать только кивала головой, особенно не вслушиваясь, а стремясь побыстрее расправиться с ежевечерней обязанностью. Поэтому основной репликой с ее стороны во время разговоров с сыном было: "Ты ешь, давай". Эти слова в доме звучали даже чаще, чем его собственное имя. Поэтому мальчик так и стал мысленно именовать самого себя, то ли в шутку, то ли всерьез. Свое же имя женщина заработала другой фразой, которую произносила почти так же часто. Каждый раз, когда мать узнавала о новых похождениях сына, она кричала: "Да что ж ты, подлец, вытворяешь, смерти моей хочешь?!". Вслед за этим обычно следовал подзатыльник, на чем воспитательный процесс и заканчивался. А фраза так въелась мальчику в память, что про себя он мать иначе и не называл.

В этот день все начиналось как обычно. Когда стали пить чай Ешь Давай с гордостью заявил:
— А я сегодня занимался любовью с �ркой из третьего "Б"!
— Смерти ты моей хочешь, — автоматически отозвалась мать. Затем информация просочилась в мозг, и она переспросила, надеясь, что ослышалась. — Чем ты с ней занимался?
— Любовью. Три раза!
— Постой, постой, ничего не понимаю, — остановила его мать, все еще пытаясь разобраться, что произошло. — Ну-ка рассказывай все по порядку.
— Ну, знаешь, у нас за школой есть сарайчик, там никого нет. Мы туда пошли после уроков: я, Мишка Перегудов и �рка.
— Что, втроем?! — Смерти Моей Хочешь схватилась за сердце и побледнела так, будто и в самом деле собралась умирать.
— Ага. �рка сказала, что с одним получается слишком мало. Но Мишка только один раз �рку любил, а я целых три.
Мальчик гордо замолчал, явно ожидая похвалы от матери. Та, однако, не торопилась. Женщина молча размешивала ложечкой сахар в стакане с чаем. Наконец, она решилась.
— Ну и как вы занимались любовью? Расскажи, пожалуйста.
— Ну как? Как все. Заплатили �рке сколько она сказала и поцеловали ее по очереди.

Услышав о поцелуях, мать облегченно перевела дыхание. Мальчик тем временем продолжал.
— �рка сказала, что поцелуй стоит десять рублей. У Юрки было только восемь, но он сказал, что два рубля принесет завтра. А �рка сказала, что тогда пусть завтра и целует, а бесплатно она целоваться не станет. Тогда я сказал, что заплачу два рубля за Мишку, потому что он мой друг, и �рка согласилась. А потом у меня еще осталось на три поцелуя.
— Ох, — только и смогла произнести мать, борясь с голубыми и розовыми кругами, которые плавали перед ней в воздухе. — А у тебя-то, откуда такие деньги взялись?
— Мам, ты только не сердись. Ты же мне дала деньги на проездной. А я подумал, что мне пора уже стать настоящим мужчиной. Вот я этими деньгами и заплатил �рке.
Упоминание о том, что мальчик потратил деньги, выданные ему на проездной билет, вернуло женщину к жизни. Чайная ложечка, которой она во время всего разговора механически крутила чай в чашке взмыла в воздух и с треском опустилась на макушку сына.
— Смерти ты моей хочешь! Весь в отца пошел. Как только завелись деньги, тут же их на проституток потратил. Подонок! Вот высеку тебя, будешь знать, как со всякими шлюхами по сараям лазить.

Женщина схватила кухонное полотенце, свернула его в жгут и начала лупить сына по голове, по плечам, по чему придется. Мальчишка заревел в голос, выскочил из-за стола и спрятался в ванной, где закрылся изнутри на задвижку. Некоторое время мать стояла под дверью, оглашая квартиру однообразными воплями про грязных шлюх и подонков мужчин. Постепенно ее крики утихали, становились все более несвязными. Наконец, успокоившись, она расплакалась и ушла на кухню.
Мальчик осторожно вышел из ванной и заглянул в кухню. Мать сидела, плакала и что-то объясняла невидимому собеседнику. Мальчик не стал подходить к ней, по опыту зная, что той нужно время, чтобы придти в себя после истерики. Он осторожно притворил дверь и отправился в свою комнату.
Вечер для маленькой семьи закончился необычно. Уложив сына спать, мать не ушла, как всегда, в большую комнату смотреть телевизор. Вместо этого она взяла стул и села возле его кровати, как делала это давным-давно, когда у нее была настоящая семья, а сын был просто сладким малышом-колобком. Мать протянула руку к его голове, и мальчик сжался, ожидая нового подзатыльника. Но рука мягко опустилась на макушку и погладила непокорные, вечно лохматые кудряшки. Мать смотрела на мальчика и молчала, пытаясь собраться с мыслями. Ей так много нужно было сказать сыну.