ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Вера Зубарева — поэт, писатель, литературовед, преподаватель Пенсильванского университета, лауреат муниципальной премии имени Паустовского, победительница Пушкинского фестиваля в Лондоне ("Пушкин в Британии-2009"). Автор 14 книг поэзии, прозы и литературной критики. Её книга стихов «Трактат об ангелах» (Цюрих, 2002) награждена тремя дипломами и премией "Топ книга" на международной книжной ярмарке «Зелёная волна». Недавно мы опубликовали два рассказа Веры Зубаревой, а сегодня предлагаем вниманию читателей новые стихи автора.
Семён Каминский, newproza@gmail.com
________________
Вера ЗУБАРЕВА
ГАДАНЬЕ НА ЧЕРНИЛЬНОЙ ГУЩЕ
* * *
Что-то чайка на песке начертала
И унёс прибой письмо
В вечер,
Всколыхнулась глубина вдоль причала
С поплавком луны в звёздным вече.
То ль фрегатом, то ли греческой вазой
Облако росло в лунных складках.
Ветер дунул, контуры смазал,
Навсегда оставив загадкой.
Завихрили по песку тени
Улетевших птиц, мореходов,
А прибой беседовал с теми,
Кто зажёг по ним звёзды в водах.
* * *
Елене Скульской
То ли ночь за облаками
То ли космоса проём.
В медном солнце древний Таллинн –
В древнем солнце медный сон.
Ты плывёшь в его теченьях,
Разветвляешься строкой.
И янтарное свеченье,
Как медовое печенье
Над молочною рекой.
Округляются озёра,
Словно детские глаза,
Или губы фантазёра,
Что без страха, без разбора
Выдувают чудеса.
Шлейфом образы и лица
Изменяющихся форм.
И цветёт твоя страница –
Небывалая столица,
То ли космос, то ли сон…
* * *
Там в чернильнице дух мой витает в кромешных потёмках.
С этой жизнью двойной я вчера не покончила разве?
«Спи-усни», – говорю, а луна с завитками ребёнка
Сквозь чернильную скважину смотрит в чужие фантазии.
– Уходи, – говорю. – Мгла чернил не для глаз твоих детских.
Кто спустился туда, у того только ветер в груди да песок,
У того рассыпается тело на множество хрупких отрезков,
Теорема крошится под мелом, что, не дописавши, засох.
Это всё – черновик. Здесь ничто не напишется набело.
Кляксы звёзд заляпали свитки галактик.
Время огненным шаром по ним пронеслось –
Только свет их оставило.
Спи-усни. С тебя и иллюзии хватит.
* * *
А жизнь поэта – подневольная:
Что Бог пошлёт. Бери, не сетуя.
Чернильница – в виске пробоина
С засохшей кровью фиолетовой.
Стол – поле брани. На обочинах –
Вповалку книги баррикадами.
Пустые гильзы перьев сточенных
Да тёмные бинты тетрадные.
Смеркается в окопах ящиков.
Притихло дезертир-наитие,
Как будто без вести пропащее.
И нет конца чернопролитию.
* * *
Стеариновый оттиск луны.
Всплеск пера по чернильной волне.
Недописанных букв валуны
С затонувшей строкой в глубине.
И попутные мысли-ветра
Чуть ерошат тетрадную гладь.
Сотни лет стиховых до утра,
Коль удастся его написать.
* * *
Если вдруг к облакам добавляются крыши и статуи,
Запах сдобного хлеба, бензина, другие излишества,
Если ночь не исходит чернильными пятнами,
Это значит – вернулась. Это значит – не пишется.
Сколько так протяну на глюкозе бездумности
Безмятежной нахлебницей города с капелькой облака,
С одинокой извилиной медленно мыслящей улицы,
С опечаткой следа у двери, что не ждёт никого пока?
Хорошо тут и просто. Мечтают деревья о вечности.
Отражается в лужах невидимый мир запредельного.
Высота в глубине, словно рыба сферальная плещется,
В чешуе – мирозданье вихрит от потопа до Эллина.
Я к тебе прижимаюсь. Кругами во тьме кто-то движется.
Это время, как пудель в стремленье приблизиться к Фаусту.
Шлёпнув кляксой дождя, усмехается ночь-чернокнижница.
Значит, снова уйду, чтобы всё переписывать начисто.
* * *
Край неба в складках облачных приспущен.
Бормочет время сонное в часах.
Опять гадаю на чернильной гуще
Под стук дождя, под качку в небесах.
Кто первым воплотится нынче в слове,
Преодолев чернил палеолит?
Что день не наступающий готовит?
Что ночь не проходящая сулит?
Гаданье – грех. Мне это отольётся.
Чернотетрадье не проходит зря.
Пойду ко дну чернильного колодца,
Откуда вытекают реки зла.
А в безмятежно звёздном зачернилье
Читатель спит, свернувшийся в клубок.
Его с рожденья правила хранили.
Он не грешит. И сон его глубок.
Он терпелив, надёжен и возвышен,
Он мой кумир, мой стержень и костяк.
Захлёбываться мне в чернильной жиже,
Где он меня отыщет, жизнь спустя.
Он – мой далёкий суженный. Наречьем
Он наречён мне. И обручены
Моя свеча здесь и его подсвечник
Голубоватым ободком луны.
Единством ночи связанная пара,
Они опять сливаются в маяк,
И принимая на себя удары,
Гадаю, пробуравливая мрак.
Чернильница – тоннель в мой день грядущий,
Первопричина радостей и бед.
Там зачинался мир в чернильной гуще,
Там Дух водил пером: «Да будет свет!».
* * *
Небу сумерки приснились.
В них деревья растворялись.
В них ручьи остановились,
Отражая тьму да слякоть.
Превратились кроны в тени
И шептали, и шептали
О всемирном тяготенье,
О разлуке и печали.
Ускоряли путь свой звёзды,
Осыпались, самоцветы.
И остов их, неопознан,
Остывал в пространстве где-то.
И никто их не оплакал,
И никто о них не вспомнил.
А заря багряным флагом
Вознеслась на небосклоне.
И спросонок спела птица,
Словно вырвавшись из плена:
«И не правда всё, что снится.
Жизнь – навечно, смерть – мгновенна!»
* * *
Снова день промелькнул вдалеке.
Он ушёл, как пришёл – налегке,
И оставил свой росчерк
Тонким солнцем над рощей,
Как письмо на простом языке.
И растаяла лёгкость вдали,
И осталась лишь тяжесть земли
Всем деревьям и птицам,
И ночным небылицам,
И ветрам, что сошли с колеи.
Это время полотен и книг.
Труден их отвлеченный язык.
Знает миропорядок
Их свинцовый осадок.
Это час размышлений твоих.
* * *
Тёмные улицы.
Низкие тучи.
Мысли отправлены,
Мысли получены.
Спущен, как лодка,
Стол на волну
Ночи, разлитой вширь-глубину.
Лист накреняется вправо и влево.
К строчкам прибьётся ль парусник белый?
Перьями стрелки в дальнем углу
Пишут по кругу свою Кабалу.
Сон заколочен. Стёрты созвездья.
Не долетают свыше известья.
* * *
Океан бормотал что-то во сне.
Колдовалась моллюсков лунная завязь.
Тихо парусник плыл на спине.
Облака сдвигались.
Нарастал чернильный прибой,
Стыл песок в иероглифах крабов.
Дальней чайки всхлипнул гобой,
Кого-то оплакав.
«Что с тобой?», – пробуждалась речь в камышах.
«Ни-че-го, ни-че-го», – кардинал уверял спросонок.
И ночная чадра разлезалась по швам,
А оттуда глазела луна-ребёнок.
* * *
За сентябрём потянутся дожди,
Размоют все пути и перепутья.
От них бы затворить мне часть души,
Чуть-чуть бездомней и бездольней будь я.
А так – пускай поют себе навзрыд.
Прошлёпаю по праздникам и будням
Под перебор ветров по древам-лютням,
Под коими корней ковчег зарыт.
А между звёзд, качаясь на ветвях,
Мечтает тихо дом, почти скворечник.
Там пишет мальчик, словно второпях,
В безбрежность обмакнув перо беспечно.
Пузырит дождь, и пишет он легко,
Как Лель свирелью капли выдувая.
И облаком бушует молоко
Над блёсткой алюминьевого края.
Он шепчет, как осипшая листва,
И першит осень алая в гортани,
И дождь кипит на ветках и устах,
И небо разбивается на грани.
А я иду – как будто нипочём
Мне дождь его над древом с колокольней,
Как будто не свирель меня влечёт,
Как будто бы не я всего бездомней…
* * *
Вот и ветер задул в свой осенний гобой,
И заплакала птица над стылой водой.
И заплакала птица,
И дрогнул листок,
Оборвался,
Поплыв с тишиной на восток.
И светила ему на прощанье звезда,
Пока он исчезал
Навсегда, навсегда.
* * *
Ирине Савицкой
Ну, вот, запела,
Тронула струну
Гитары ли,
А может лёгкой ветки.
И утро хмурится,
И осень запахнулась
В платок ажурный
Из листвы дырявой.
В стекляшке лужи север отразился –
Челнок кленовый по нему скользил.
Агатовыми пуговками глаз
Ночная бабочка смотрела подо льдом,
Как он кружил, кружил…
И призрак-ветер
Гудел в дупле осиновой гитары.
Зачем с утра ты пела эту песнь?
ПОЛОСА НАВОДНЕНИЙ
Вадиму Зубареву
Стихи, как дожди – приходят с небес и льют.
И ночью, и днём… Не спится душе под их рокот.
Ты слышишь, как барабанят каплями букв?
На время и ты от меня наводненьем отторгнут.
Где струйка была между нами, уже – океан.
Его перейти – человеческой жизни не хватит.
Вот так и растём по обеим его сторонам,
И носит нам вести по небу читатель-лунатик.
Ты думаешь, это всё к лучшему или – к зиме?
Уж сколько таких выпадало на долю нам ливней,
А всё сомневаюсь… И даже вернёшься ко мне,
И тот океан зарастёт – не расторгнуться с ним мне.
Всё капают, капают… Ночи и дни. Напролёт.
Навылет. Как пули. Чтоб выйти в другое пространство...
Там дух упирается в вакуум вечный и лёд,
И Бог там не судит, а просто царит беспристрастно.
Всё там не как в книгах, всё там не как в жизни… Прижав
Меня к подбородку, ты дремлешь под пульсы фантазий.
Когда бы ты знал... Перекрыл бы мой доступ к дождям,
Построил бы дом нам из ливнеустойчивых связей.
А так – всё размылось опять, растеклось.
Обжито «вчера», а «сегодня» – опять беспризорно.
Пространство с пространством и время со временем – врозь,
И стороны света бегут за черту горизонта.
Не веришь ли? Веришь ли? Правды – ни строчки в стихах,
А также в природе, и в снах, и в предчувствиях ливней.
Всё есть побужденье собою заполнить размах
Бессмертья, чей образ бессонницы смертных заклинил.
Не веришь ли? Веришь ли? Скоро об этом прочтёшь,
И выпадут листья на тайно лысеющем древе.
«Уже?» удивишься. И перепишу это в дождь,
Чтобы снова вернуться к тебе полосой наводнений.
ОТПУСК
Здесь – как в раю:
Время стоит в зените,
Россыпи света вокруг голов,
Ни единой тени,
Капли воздуха с эликсиром сна…
По его орбите
Совершается вечный круговорот материй.
От земной до небесной тверди –
Полшага с пирса.
Тело движется со скоростью
Прямолинейного равномерного.
Душа – никогда. Поэтому ей не спится.
Тело с душой –
Всё равно, что пространство со временем.
То ли небо над морем,
То ли море над небом повисло здесь.
Серебро от взлетающих рыб… Им завидуя,
Гребни волн облаками запенились.
Что влилось то и вылилось
На равнину песка,
Там, где дюны взошли пирамидами.
Здесь сильней ностальгия
По неразрешённости вечера,
По живому текущему небу,
По оползням строчек.
Под зонтом абажура
Тетрадь обсыхает. До вечного –
Только мыслью подать. Но какой?
Вот вопрос, что сознание точит.
Я смещаюсь туда.
Фиолетовых сумерек выжимка,
Быстрый сон о тебе,
На песке – окаёмка грусти
От волны откатившей,
Где чайка прошлась обиженно.
Вот и всё, что осталось
От отпуска длинной рукописи.