СЕРЬЕЗНЫЕ ГЛУПОСТ�

Кирилл КОБР�Н

«Только между теми, которые в одинаковом зле и которые поэтому находятся в одном адском обществе, есть общее сходство, вследствие которого, как бы от общего источника, все лица этого общества кажутся несколько схожими»
Эмануэль Сведенборг «О небесах, о мире духов и об аде» (пер. А.Н.Аксакова)

Человеческая глупость, будучи опасной и смешной разом, еще и поучительна. Главное — понять, о чем эта глупость, не промахнуться, не счесть бред за буффонаду, а манифестацию напыщенного слабоумия за strong opinion. Примеров тому множество; никто, даже самый тонкий, артистичный, мыслящий, элегантный, талантливый, не застрахован от прилюдного произнесения глупости; наша задача — не надрывать животики и не тыкать пальцем в опростоволосившуюся персону, а попытаться понять истоки и смысл сказанной чуши. Ведь она, чушь, имеет отношение ко всем нам, она не с Марса прилетела, она выпестована нами самими — даже теми, кто, казалось бы, не имеет к ней никакого отношения. Достоевский вздор о народе-богоносце, набоковские кривляния по поводу философии и религии, честертоновская любовь к лысому дуче, лотмановская синергетическая загогулина, борхесовские шашни с мрачными генералами, расистский бред Бродского, да мало ли.

У каждой из этих прискорбных ситуаций свой контекст, своя персональная история, теснейшим образом связанная с цайтгайстом, с историко-культурным сюжетом, с тем, как думали (и поступали) тысячи, десятки тысяч (если не сотни или даже миллионы) в то самое время. Скажем, фоном к профашистским симпатиям искреннейшего, честнейшего автора «Человека, который был Четвергом» станет история интеллигентского социалистического движения в Британии, фабианские разговорчики, страдания английских католиков, заветы прерафаэлитов и многое другое. Странный обед слепого аргентинского литератора с чилийским убийцей объясняется событиями за тридцать лет до того, словами «Перон», «антисемитизм» и «хустисилианский социализм». Что же до Бродского и его позорных эссе о Стамбуле и писательских посиделках в Бразилии, то здесь не обойтись без отсылок к нравам ленинградских стиляг, а также — к политическим, религиозным и расовым установкам советских эмигрантов третьей волны.

В последние несколько месяцев всемирная сокровищница глупостей пополнилась несколькими примечательными образцами. Энн Эпплбаум — известная журналистка, бывший главный редактор британского “Spectator”, политический колумнист всех мыслимых солидных газет, специалист по СССР и постсоветскому пространству, лауреат Пулитцеровской премии, автор книги “Gulag: A History” — напечатала в “Washington Post” статью, в которой, как ей представляется, сделала удивительное открытие: оказывается, чем выше мировые цены на нефть, тем махровее внутренняя и внешняя политика русских. То есть, Кремля. То есть, и советского, и постсоветского Кремля, «Кремля» как символа вечного зловещего Третьего Рима. Я не буду указывать здесь на то, что идея сия была высказана давно — и не только в отношении СССР и постсоветской России; обращу внимание просвещенного читателя на несколько иную, казалось бы, частную вещь. Статья Энн Эпплбаум называется «Свобода в России бессильна, когда растут цены на нефть». Позволю себе процитировать один отрывок.

Речь идет о последнем кремлевском «закручивании гаек»: приговоре Ходорковскому и так далее. «Почему так изменился тон у российской власти? Почему именно сейчас?», — задается Эпплбаум вопросом и предлагает нехитрый ответ: «Нефть стоит уже больше 90 долларов за баррель». Автор продолжает: «� если это действительно главная причина, то ничего нового здесь нет. На самом деле, если проследить взлеты и падения советских и российских реформ во внутренней и внешней политике за последние 40 лет, то этот график будет удивительным образом соответствовать графику цен на нефть на мировом рынке. … В 1970-х нефтяные цены значительно выросли — вместе с ростом сопротивления реформам в Советском Союзе. Предыдущее десятилетие (когда нефть стоила от 2 до 3 долларов за баррель, не считая инфляции) было временем движения и эксперимента. Но после того, как ОПЕК подстегнула цены в 70-е и доходы от ее продажи выросли, СССР вступил в период внутренней стагнации и внешней агрессии. Советский лидер Брежнев инвестировал все больше денег в вооружение, отменил внутренние реформы и в 1979 году (когда нефть стоила 25 долларов за баррель) вторгся в Афганистан». Уффф… Что это? Внезапное помутнение сознания человека, который сделал громкую карьеру на советологии и изучении загадочной русской души? Забывчивость? Небрежность?

Как-то неудобно напоминать Эпплбаум, что 1970-е годы были временем «разрядки» в советской внешней политике, указывать на договоры о сокращении стратегических вооружений, на «Союз-Аполлон», на встречи Брежнева с Никсоном и Картером, на Хельсинкские соглашения, в конце концов. На то, что внутренние реформы были свернуты еще в конце шестидесятых, что ставка на продажу природных ресурсов была сделана только к середине семидесятых, что закручивание гаек во внутренней — и особенно внешней — политике СССР началось как раз под рубеж семидесятых-восьмидесятых, и так далее, и тому подобное. Вряд ли перед нами простое незнание материала, доступного каждому школьнику. Нет, это совсем другое — полное равнодушие к так называемым «историческим фактам», когда речь идет о сомнительной концепции, призванной объяснить все и вся — от неудачи косыгинских реформ до второго дела ЮКОСа.

Эта глупость написана для того, чтобы продемонстрировать: ничего в этой России не меняется, все навечно замуровано в один и тот же цикл «оттепель-заморозка», причем чем дороже топливо, тем холоднее в бессмертном, как Кащей, русском ГУЛАГе. Все похожи друг на друга, собственно, являясь одним и тем же человеком: Хрущев есть Ельцин, Сталин есть Путин, все они, на самом деле, цари, московские старцы, правители империи мороза, кнута и водки — а теперь еще и нефтегаза. Точка.

В этой истории меня занимает не «ориентализация» (в саидовском смысле) России, а способ обращения с историческими фактами — причем не какими-нибудь там экзотическими, тайными или малоизвестными. С другой стороны, идеологическая брага, которой вспаивают благодарное население российские медиа, настояна на тех же дрожжах. Дело не в элементарном незнании событий прошлого — их сейчас очень сложно не знать, когда, слава Богу, существуют благословенные Амазон, Озон, Гугл и прочие спасители человечества, не говоря уже о не умерших пока библиотеках и книготорговле, — дело в полном равнодушии к прошлому и, я бы даже сказал, в тотальном неуважении к нему. Казалось бы, мир просто помешался на «истории»: книги, фильмы, компьютерные игры (однажды я провел со знакомым юным физиком поучительный час, обсуждая оружие и тактические приемы древних даков; когда же я поинтересовался, в чем причина столь странного внимания к одному из сотни-другой античных племен, оказалось, что есть такая игра, «Даки».

А я-то, наивный, грешил на старый советский румынский костюмированный фильм…), однако на деле акции «истории» упали низко, как никогда раньше. Собственно, сознание современного человека отказывается принять разницу между собой и людьми прошлого, ему кажется, что он и они — одно, что нет дистанции между офисной крысой 21 века и средневековым крестьянином, что нынешний способ мышления существовал всегда. Триста спартанцев — это американские «морские котики» времен войны в �раке, А.Д. Меншиков – олигарх типа того же несчастного Ходорковского, а византийскую империю сгубили диссиденты, протомасоны и либералы-западники.

Если так рассуждать, то Марк Твен — действительно несомненный расист, а нехорошее слово на букву «н» следует убрать из «Гекльберри Финна». Нашумевшая в последние пару недель история с посмертной цензурой знаменитого сочинения — по сути, не о «крайностях политкорректности», как любят порассуждать скрытые расисты из тех, кто всегда готов высказать свое мнение о наплыве эмигрантов в страну, где они сами не родились. �стория со словом на букву «н» о другом. Она о том, как — из лучших, конечно же, побуждений — человеку XIX века приписывают тип сознания, характерный для человека XXI-го. О том, как вместо того, чтобы объяснить школьникам разницу между американским обществом позапрошлого столетия и нынешнего, между эпохой рабства и началом аболиционизма и временем президентства Барака Обамы, жульнически хотят вписать старого писателя в контекст нынешнего времени, превратить умного, веселого, тонкого автора, чуть ли не первого настоящего американского писателя в поставщика безопасного благонамеренного чтива для школ штата Алабама. Задача историзма — показать дистанцию между настоящим и прошлым, сфокусироваться на различии, не раздавая направо и налево сегодняшних оценок позавчерашним событиям, проанализировать механизм формирования и функционирования ценностей отдаленных (и не очень) исторических эпох. � только после работы «различения» можно приниматься за робкие попытки поиска общего у них и у нас.

Если же все время было одно и то же, если разница только в костюмах, способах истребления себе подобных, диете и присутствии/отсутствии гигиены, то «мы» несомненно лучше и выше «их». Они — суеверные дикари, жестокие вонючки с редкими проблесками здравых мыслей. Мы — почти безупречные потребители девайсов/гаджетов, зубной пасты, поп-культуры и демократии — смотрим на них свысока, исправляем их фатальные заблуждения, приноравливаем их странную культурную продукцию к нуждам сегодняшнего дня. Мы, насмерть стоящие за всевозможные копирайты, частную собственность, свободу слова и проч., готовы ставить их имена на книги, которые они не сочиняли. Мертвые сраму не имут.

При том, что между циничным путинским пропагандистом и благонамеренным американским либералом зияет мировоззренческая бездна, ведут они себя примерно одинаково. Сегодняшний человек глубочайшим образом не уважает прошлое, считая его подготовительной работой к настоящему, своего рода гумусом, из которого выросли нынешние нехилые оранжереи. Его равнодушие к давно умершим людям так же сильно, как и культ предков во многих традиционных обществах. Вот эта интенсивность (пусть и противоположных чувств) объединяет нас с теми, кого в старые времена называли «дикарями».
polit.ru