А П�ПЛ ВСЕ ХАВАЕТ � ХАВАЕТ

Станислав РАССАД�Н, обозреватель «Новой»

ВУЛЬГАР�ЗМЫ ВХОДЯТ В КОНТРАКТ ВЛАСТ� С ЭЛЕКТОРАТОМ

Юрий Тынянов в 1924 году опубликовал статью «Словарь Ленина-полемиста», академически бесстрастную; конечно, лояльную — и тем не менее нечаянно пояснившую страшную, разрушительную сущность Октябрьского переворота. Например:
«Предположим, что перед оратором тысячная толпа. Оратор призывает ее к немедленным активным действиям следующими словами:
— Экспроприируйте экспроприаторов!
…Здесь дана установка на «науку», на «книгу», на «газету», наконец, на «иностранное», — и эта лексическая окраска… отрывает слова от быта, от условий настоящего времени и места, выводит их из конкретного ряда и делает их отвлеченными; этот рычаг переводит весь призыв в самую неподходящую лексическую среду. Все это лишает его силы, динамики.
Предположим, что оратор говорит взамен этой фразы такую:
— Грабьте награбленное…»

Предположили — да, �льич так сказал, одним махом определив разницу между Февралем, революцией приват-доцентов и присяжных поверенных, и Октябрем, революцией «пролетарской», вздыбившей массу, толпу. Вот ему и надо было заговорить языком толпы. �бо, продолжает ученый-литературовед, «основной признак «грабить» ведет к нескольким значениям: сгребать что-то в одну кучу, отнимать силою, хватать руками («грабь руками»)». � сгребли, отняли, захватили, стащили и растащили: «Запирайте етажи,/Нынче будут грабежи…».

Не знаю, читал ли Путин эту статью (ой, вряд ли), но ленинское отношение к слову, да еще растолкованное Тыняновым, косвенно учел. Знаменитое, зацитированное «мочить в сортире», обернувшееся многообразным «мочиловом», конечно, куда выразительнее и действеннее, чем, допустим, «предупреждать террористическую угрозу». � рассчитано на всегда готовых «мочить» кого угодно и на кого укажут; на ту среду, где слова булгаковского �ешуа, что он не находит ничего обидного для себя в сравнении с собакой, разумным и добрым животным, — эти слова были бы признанием собственной постыдной слабости. На среду, где один другого — не сказать же друг друга, какие тут друзья? — обзывает «козлом», вкладывая в слово особенный, позорный, внедренный в массу уголовным обычаем смысл, и где немедля карают за словесное оскорбление действием. Короче, на тех, кого недавно и тоже не совсем заслуженно величали народом и кто становится и стал быдлом, сбродом, толпой.

Не клевещу на всех, но политик с опытом и умом знает, на кого он может рассчитывать.
Вообще язык другой власти заслуживает исследования.

На Первом съезде писателей �саак Эммануилович Бабель панегирически восхвалял язык Сталина (вероятно, хотел обезопаситься, чуя угрозу, хотя и цинически бравировал, говоря: с ним, дескать, никогда не произойдет ни одна из двух вещей — он не забеременеет и не будет арестован): «…Посмотрите, как Сталин кует свою речь, как кованы его немногочисленные слова, какой полны мускулатуры. Я не говорю, что всем надо писать, как Сталин… (� на том спасибо!) …Но работать, как Сталин, над словом нам надо».
На самом же деле, прочтите у Сталина хоть страничку незамутненным глазом — сегодня его речи удручают бедностью синтаксиса, тягучестью при, вот уж действительно, «немногочисленных» словах небогатого лексического запаса, склонностью к тавтологии. Пародийный пример: «Международные авантюристы и поджигатели войны потому по заслугам именуются международными авантюристами и поджигателями войны, что по самой сути своей являются поджигателями войны и международными авантюристами». В этом роде. Кто б возразил? Кто бы посмел возразить?!

Но я совсем не случайно оговорился: «удручают сегодня». Тогда эта имитация логики, это сознание непререкаемости — действовали. Действовали на «народ» и даже на многих высоколобых, на Чуковского, а то и на Пастернака, находившихся под цепенящим очарованием абсолютной власти. � Сталин тоже осознавал, кому и ради чего он внушает свои фальшивые истины. Не случайно с таким насмешливым неуважением был воспринят в массе говорливый «Никита», вдобавок лишенный магии властителя, все же слишком «из своих», наводящий на крамольную мысль: «А я чем хуже?».

О Брежневе в этом смысле и говорить не стоит: читал по бумажке написанное референтами, имея отличкой только южный акцент, а впоследствии охотно пародируемое физическое косноязычие, «сиськи-масиськи». Правда, при нем окончательно сформировался шаблонный стиль партократии, так что когда после заговорили о «русификации» украинского или иного «братского» языка, мне всегда становилось обидно: считать языком Карамзина и Толстого обкомовский сленг?!

Придется ввиду необъятности темы миновать Горбачева, Ельцина. Хотя есть что сказать и подумать.

Наконец, Путин с его набором, интеллигентно выражаясь, «вульгаризмов», настолько часто повторяемых цитирующими, что воспроизводить их еще раз — утомительно (и отчасти Медведев с инфантильными подражаниями патрону: «ни хрена», «ни фига»). Что здесь примечательно: точный и очень холодный расчет на отобранную аудиторию, на электорат, которому это по сердцу и по вкусу. Эмоции имитируются именно вольностями языка, и прорывы их, то есть эмоций, редки. Многократно вышученное: «Она утонула» — что это, как не прорыв, он же срыв, непосредственной и очень искренней обиды? Ты пришел на почтительную беседу, может быть, продолжая заботиться о рейтинге, а этот Кинг лезет с неприятным вопросом. Что с подлодкой? Сам, что ль, не знаешь? Зачем настроение портишь? Она утонула — и точка.

Правда, вроде бы срываться стал почаще. Плохой это симптом или хороший?
…Между прочим, Бабель все же не угодил. На следующий же день (срочный позыв подхалимажа? прямое ли указание?) на трибуну вылез критик Аросев, которому, кстати, это тоже не зачли: репрессирован, как и Бабель… Который поправил «товарища»: «…Если предыдущий оратор говорил о том, что мы должны учиться, как обращаться со словом, у т. Сталина, то я поправил бы его: учиться так художественно подмечать новые типы, как это сделал т. Сталин».

Гоголь, блин!
Собственно, примерно то же у Путина: впечатляющие «художественные образы». Рыжков ли, укравший миллиард; трясущиеся «бороденки» протестующих либералов; людоед Ходорковский с руками по локоть в крови… � так далее. Своя мифология — сугубо своя, как бы позволяющая автору, подобно любому творцу, не зависеть или почти не зависеть от «первой», не преображенной его воображением, фактической реальности. Но по причине своей общедоступности и наглядности мифология, многих устраивающая…

Закончим все же новым цитированием Тынянова, может быть, и не сознававшего (хотя как знать?), какой такой образ основателя «государства рабочих и крестьян» он создает. (Да рабочих, кроме тех, кого его преемник отправит в ГУЛАГ; крестьян, исключая наиболее талантливых и успешных, за талант и успех подлежащих раскулачиванию.)

�так: «Ленин пишет: «Поменьше болтовни о «трудовой демократии», о «свободе, равенстве, братстве», о «народовластии» и тому подобном; сознательный рабочий и крестьянин наших дней в этих надутых фразах… отличает жульничество буржуазного интеллигента…»

Ленин-полемист занимается последовательной ловлей благородных слов, которые, «по всей вероятности, мошенники».

Уж этим-то ленинским инвективам Тынянов, как-никак сам «буржуазный интеллигент», не снискавший у власти титула лучше «попутчика», сочувствовать вряд ли мог. Не больше, чем известному утверждению �льича, что интеллигенция — не мозг нации, а говно.

А те, на кого прежде всего рассчитывал выходец из нее же, Ленин; те, кто поклонялся и поклоняется неудачливому стихотворцу, отпрыску горийского сапожника-пьяницы; те, наконец, кто опять, глядишь, приведет к власти Путина (что говорю? как будто он сейчас не в ней?!), — кому из них невнятен недвусмысленный призыв «грабить награбленное»? (Отнюдь не считая в снова люмпенизирующейся стране, что грабить, хоть и награбленное, как-то не комильфо.) Словом, весь этот «пипл», согласно присловью отставного поп-идола, с удовольствием «хавает» то, что ему предлагают.

Пожалуй, с одной только разницей. Учитывая наступившие «рыночные» времена «грабит» не «пипл», как было в Гражданскую, а тот, кто избран, отобран, приближен. � грабит этот самый «пипл».

«Новая газета» — «Континент»