ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ.
Наталья Крофтс — поэт, переводчик. Побывала в пятидесяти странах — от Америки до Австралии — и жила в семи из них. Родилась в г. Херсоне (Украина), закончила МГУ им. Ломоносова (г. Москва, Россия) и Оксфордский университет (Англия) по специальности классическая филология. Автор ряда журнальных публикаций, а также поэтических сборников «На маскараде душ» и «Осколки»; последний вошёл в коллекцию библиотек отделений славистики Оксфорда и Кембриджа. Занимается переводами с английского (В. Коуп, О. Нэш), итальянского (Фабрицио де Андре) и новогреческого (А. Пападиамантис. «Мечта в волне», изд. «Эдиториал УРСС», г. Москва); призёр конкурса художественного перевода «Музыка перевода — II». Английские стихи вошли в альманах «Speaking of love», Forward Press (UK). В настоящее время живёт в г. Сиднее (Австралия).
Семён Каминский, newproza@gmail.com
____________________________
Наталья КРОФТС
НЕВЕРНОСТЬ
Что такое неверность? Проклятье в крови?
Иль мечта о свободе? Иль жажда любви?
Пульс, стучащий в виски? Смесь вины и тоски?
Иль распущенность, низость? Дрожанье руки...
Как стаккато, шаги... Красный след на губе...
Иль неверность другим – это верность себе?
МОЯ ОДИССЕЯ
Рассеян по морю, по миру рассеян
Мой путаный, призрачный след.
И длится, и длится моя Одиссея
Уж многое множество лет.
Ну что, Одиссей, поплывем на Итаку –
На запад, на север, на юг?
Нам, в общем, с тобою не в новость – не так ли? –
За кругом наматывать круг.
И знать хорошо, что по волнам рассеян
Наш жизненный путаный путь.
Слукавил поэт – и домой Одиссея
Уже никогда не вернуть.
ОСКОЛКИ
Разбиваются – опять – на куски
Все мечты, что я держала в руке.
Барабанит горечь грубо в виски
И болтает – на чужом языке.
Поднимаю я осколки с земли –
Может, склею – зажимаю в кулак.
И мечты теперь – в дорожной пыли…
И не там я – и не с тем – и не так…
И, как вишенка, на рваных краях –
На кусочках – тёмно-красным блестит
Капля крови – от мечты острия,
От осколка, что сжимаю в горсти.
ПИСЬМА С МЁРТВОГО МОРЯ
Хочешь, я привезу тебе соль из далекого моря?
Белоснежно-сверкающий, твёрдый, искристый кристалл.
Он впитал
Столько слёз и веков, столько воли и боли...
Даже доли солёной той соли
Ты в Европе, поверь, дорогой, никогда б не сыскал.
Я ее соскребу с валуна возле Мёртвого моря,
Где на вязкой воде – столько лет! – Иисуса следы.
Чувство лёгкости – не утонуть! –
Чувство смерти и горя,
И содомову муть,
И предчувствие – где-то под боком – беды –
Всё впитала в себя эта соль. А тебе стоит только кивнуть –
Привезу я в подарок плоды
Этой вязкой воды.
Хочешь, я привезу тебе древний светильник из Петры?
Освещал он палаты царей или плечи цариц.
Здесь теперь – только замки в скале, что взлетают на многие метры,
Выше птиц,
И за ними летишь – каждым взмахом ресниц.
Я б хотела любовь привезти. Ты такую не сыщешь.
Я её просолила на спинах пяти континентов, на вечных ветрах,
И в скалистых горах,
Где лишь ветер отчаянно свищет.
А ещё просолила её я в своих нескончаемо-грустных стихах.
Привезу я в подарок тебе – в общем, что ни попросишь...
Вот – Жар-Птицы перо, или – шёлк, о котором мечтала Ассоль.
Я б хотела любовь привезти, но её – поиграешь и бросишь.
Ну а соль... Пригодится.
С тобою останется
Белая соль.
* * *
Кого боги хотят погубить, того они лишают разума.
Софокл
Боги неразумных поразят…
…В телефон я глупости шепчу.
Ум твердит: «Оставь его. Нельзя».
Сердце властно требует: «Хочу».
Сквозь провал континентальных плит
Я за сотни вёрст к тебе лечу.
Сквозь «нельзя», которое болит,
К одному желанному «хочу».
И сомкнувшись так, что не разнять,
Не унять, и не остановить,
Не понять запретов, не принять –
Пьём одно кипучее «любить».
…Но уводит прочь моя стезя
От тебя. Ты куришь. Я молчу.
Глотку жмет суровое «нельзя»
Веру потерявшему «хочу».
Всё. Рука пуста. Реванш не взят.
По закону чести я плачу:
Падаю на остриё «нельзя»
C выси недоступного «хочу».
* * *
Ты оставил рубаху. Наверно, чтоб было теплей
Мне в морозную ночь
(Этот город прохожих не греет).
Ты налей мне. Да нет –
Просто чаю покрепче налей.
И рассвет
Мне неловко крадётся в зрачки –
И алеет.
Повезёт? Повезёт.
До меня дотянуться легко:
Присылаешь в подарок пакет –
По мобильным частотам.
Далеко? Да плевать. И пускай далеко-далеко...
...И со злостью рассвет бьёт палящим мячом по воротам.
Я ВЕРНУСЬ. ОБЯЗАТЕЛЬНО ВЕР…
Таврии, земле Херсонеса и Херсона
Черноморские дали.
Дикий храп кобылиц.
Звон отточенной стали.
Кровь.
Я падаю ниц.
И на тунике белой –
Темно-липкий узор.
Принимай моё тело,
Херсонесский простор.
Белокаменный град мой,
Смесь народов и вер,
Я вернусь. Я обратно
Обязательно вер...
Полонянок уводят
Босиком по стерне
На чужбину, в неволю.
Крики.
Топот коней.
Уж и ноги ослабли,
Не шагнуть мне, хоть вой.
Янычарские сабли –
Над моей головой.
Я крещусь троекратно.
Всё. Кончай, изувер...
Я вернусь. Я обратно
Обязательно вер...
Вот и всё. Докурили.
Чай допили. Пора.
Расставания, мили...
Может, это – игра?
Полсудьбы – на перроне.
Путь веревочкой свит.
И – без всяких ироний:
«Приезжай». – «Доживи».
О измученный град мой,
Смесь народов и вер,
Я вернусь. Я обратно
Обязательно в-е-р...
* * *
Ю.В.
Поцелуи капель
Стерев со щёк,
Он пошел в тот край,
Что, как сон, далёк,
Где ручьи молчат,
И молчит трава,
Где едва звучат
Возле губ слова.
Он побрёл в тиши,
В темноте пустынь,
Он забыть решил,
Что такое синь,
Что такое грусть,
Что такое боль,
Какова на вкус
На ресницах соль,
Что такое смех,
Что такое друг,
Что такое грех
На губах подруг.
Небытья покой
Был в дороге с ним.
Он шагал, тоской
Позабыт. Гоним
Пустотой глазниц
Той, что слева шла,
Да бездушьем лиц,
Небытьём тепла...
А в другом миру
Загрустили вдруг
Поцелуи капель
И мокрый луг.
* * *
Это мерзкое, серое время.
О невзгоды мы души протрём...
Что мы делаем, чувствуем? Дремлем.
Вот подремлем чуть-чуть – и умрём.
ОТЗВУКИ ВОЙНЫ. СИЦИЛИЯ
Стихотворение в прозе
В маленьком итальянском городке,
где улицы карабкаются по склонам,
возбуждённо, как крыльями, размахивая бельём на верёвках…
В маленьком итальянском городке,
где усатые старики, одетые в чёрное,
сидят на стульях перед кафе
и поворачиваются всем телом,
чтобы проводить взглядом каждого прохожего…
В маленьком итальянском городке
мы пили кофе из маленьких белых чашек
под звуки вечно оживлённых разговоров
на певучем и сочном языке…
Разговор за соседним столиком вдруг прервался, один резко встал и вышел, а другой, потеряв собеседника, оглядел кафе в поисках нового.
– Какие все стали нервные из-за этой войны, – сказал он, помахав газетой.
Завязался разговор, и на него тотчас, как мухи, налетело человек десять, рассаживаясь вокруг нас: все почтенного возраста, в пиджаках. Говорили все сразу, и о войне в Югославии, и об Италии, о правительствах, о деньгах…
Один оживился, узнав, что я с Украины, его круглое лицо расплылось в радостной улыбке, и даже тощий стул от удовольствия крякнул под его грузным телом.
– А я ведь был на Украине. И по-украински говорить умею, – сказал он, – хлiба нема. И песни помню, – и он запел что-то весёлое про дiвчину чорнобриву, лихо пристукивая палочкой. – Столько лет прошло, а я помню.
Вопрос: «А что вы там делали?» – завис на губах:
– А… в каких городах вы были?
– До Сталинграда дошёл. Холодно было. А потом – назад. Домой, на Сицилию на два месяца. И только вернулся в часть – Муссолини капитулировал, и нас всех – в немецкий концлагерь. Самое жуткое время было.
– Так, наверное, под Сталинградом было не лучше, – заметил мой спутник.
– Нет, там хоть было чем заняться, – он весело посмотрел на нас и несколько раз нажал пальцем на невидимый курок.
Мои старики встретились под Ленинградом. И если бы не война, меня бы не было. И если бы тогда кто-то с весёлым азартом нажал бы на заледеневший курок – настоящий, железный – меня бы тоже не было.
Круглое лицо улыбнулось нам, и под выгнувшимся от жары сицилийским небом опять заплясала песня про дiвчину чорнобриву, убегая прочь по узким гнутым улочкам.
А он сидел, улыбчивый человек, воевавший за фашистов и сидевший у них же в концлагере; человек, в которого стреляли русские и который сам стрелял в них; человек, которого морозили снега Сталинграда и грело солнце Сицилии, и в котором уже полвека жила песня про дiвчину чорнобриву, сплетённая с леденящей памятью о том, что хлiба нема.
А мы сидим и пьем горячий кофе.
И обсуждаем новую войну.