Л�ТЕРАТУРНАЯ СТРАН�ЦА

ОТ СОСТАВ�ТЕЛЯ
Галия Мавлютова — петербургский писатель, журналист, член Союза российских писателей, член Литфонда России. По основной специальности — юрист. Работала старшим воспитателем, инспектором по делам несовершеннолетних, старшим оперуполномоченным уголовного розыска, старшим инспектором по особым поручениям. Подполковник милиции. В настоящее время вышла на пенсию по выслуге лет. За период службы в органах внутренних дел многократно награждена престижными российскими и международными наградами, в том числе премией «За активную борьбу с наркоманией и наркобизнесом» и национальной полицейской премией Канады. Член Международной Ассоциации женщин-полицейских. Автор почти трех десятков книг, вышедших в крупных российских издательствах.
Семен Каминский, newproza@gmail.com
__________________

Галия МАВЛЮТОВА

ОШ�БКА ПР�РОДЫ
Р РђРЎРЎРљРђР—

�ногда в прошлом можно спрятаться, иногда в него можно окунуться, как в прорубь. Ох уж, эти далекие восьмидесятые, кажется, что все было только вчера. Кому-то эти годы покажутся далекими, прошловековыми, мне же они видятся близкими и родными, ведь это были годы моей боевой молодости. В то время я работала детским инспектором в одном из центральных районов города Ленинграда, хотя слегка кривлю душой — детские инспекторы были еще при Сталине и немного при Хрущеве и Брежневе. Службу детских инспекторов создали в тридцать пятом году для работы с детьми, насильно лишенными родителей — политических заключенных, являвшихся врагами народа. С детской беспризорностью было уже покончено, зато появились бесхозные дети врагов Великой империи. �менно они являлись личными врагами самого Сталина. � с ними нужно было работать, определять в детские приемники-распределители, в детские дома и приюты. � не просто определять, а так «устроить» ребенка, чтобы он навеки забыл своих родителей, свою фамилию, имя и отчество, и даже собственный день рождения.
Постепенно профессия прижилась, и, утратив политическое предназначение, стала принадлежностью правоохранительной системы со всеми вытекающими отсюда последствиями, а в восьмидесятые детский инспектор плавно трансформировался в инспектора по делам несовершеннолетних, словно кроме несовершеннолетних не существовало малолетних, грудных и других обездоленных детей. Дети, они ведь тоже могут являться потерпевшими, и защитить их гораздо сложнее, и судьба их трагичнее, чем у любого взрослого, будь то преступник, или жертва преступления.
Много детских судеб прошло через мои руки и сердце в те годы, и каждому я старалась помочь, безжалостно тратя собственные силы, время и здоровье. Судьба любого подростка становилась моей собственной болью, и я без всяких раздумий растрачивала себя, чтобы помочь обрести равновесие случайно оступившемуся ребенку. Случалось много казусов и курьезов, без которых никак было не обойтись в работе, ведь работала я с детьми!
Однажды в мое дежурство постовые милиционеры доставили в детскую комнату правонарушителя. Правонарушение было довольно странным — подросток в Гостином Дворе в отделе игрушек раздевал кукол. Никогда я не слышала о подобном правонарушении — ни до этого случая, ни после, в общем, странное правонарушение — раздевать несчастных кукол! Что это: кража, хулиганство, или то и другое вместе? Я с любопытством разглядывала безумно красивого мальчика лет двенадцати и молчала, не зная, что сказать. Ни на хулигана, ни на вора мальчик не похож, скорее он сам походил на дорогую и редкую игрушку, красивый, какой-то томный, таких мальчиков даже в рекламе детской одежды не встретишь.
После долгой беседы с ним мне стало ясно, что мальчишка не вор, и не хулиган. Правонарушение имело под собой неясную природу своего происхождения. Анамнез туманной этиологии. Картина не прояснилась и после того, как в детскую комнату вошел отец мальчика, оплывший и грузный прапорщик. Физиономия прапорщика была, что называется «бабьей» — круглая, румяная, вызывающе лупеточная. Такое лицо могло принадлежать только женщине. Глядя на грузную фигуру прапорщика, можно было представить его другим человеком — пышной и румяной бабой, бойкой и вздорной, но прапорщик, тем не менее, обладал чувством мужского достоинства и, почувствовав во мне заинтересованную сторону, стал изливать свою боль. «С малых лет любит переодеваться в девчоночьи платья. Таскает у двоюродной сестры, тайком переодевается, и никакими силами не снять с него платье», — плачущим голосом рассказывал прапорщик.
— Когда это случилось в первый раз? — Осторожно спросила я. Мне казалось, что я касаюсь тонкой материи чувств, случайно вмешиваясь в недоработку самой природы. Почти что трогаю руками тайны мирозданья! Ничего не поделаешь, даже Всевышний имеет право на ошибку.
— В два года! — Воскликнул прапорщик и всплеснул при этом руками. Получилось совсем по-бабьи…
— А сколько раз он надевал платья? — По-прежнему осторожно продолжала спрашивать я.
— Да так все время и напяливает! — Обреченно махнул рукой прапорщик и
облокотился на мой стол. Мы, пригорюнившись, посмотрели на мальчика. Женя, так звали красавчика, смотрел в окно, и желания разговаривать с нами у него не наблюдалось.
— � что нам делать? — Спросила я несчастного прапорщика. — Продавцы Гостиного Двора жаждут крови. �м ответ надо давать. Ну, в смысле, что я предприняла по отношению к вашему сыну, типа — какие меры воспитательного воздействия, — терпеливо объясняла я.
— Да какие там меры, он же ошибка природы, — вздохнул отец, — может, убить его!
— Убивать не надо! — �спугалась я. — Мы его перевоспитаем. С вашей помощью, конечно. � ваш сын нам поможет. Женя, ты согласен перевоспитываться?
Паренек злобно взглянул на меня. От его взгляда меня передернуло. Слишком взрослый взгляд у этого красивого мальчика. Я помрачнела и, собрав волю в кулак, произнесла «железным» голосом: «Женя, если ты не согласишься на мое предложение, мне придется оформить твое правонарушение, как кражу. � до конца своих дней ты останешься вором. Судьба твоя пойдет наперекосяк. Согласен?»
— Нет! — Словно передразнивая меня, произнес «железным» голосом Женя.
— Значит, будем перевоспитываться! — Обрадовалась я. — Будешь приходить ко мне на беседы раз в месяц. �ли я сама тебя буду вызывать. Одного, без родителей. Согласен?
— Согласен. — Произнес он с тяжелым вздохом.
Я проводила их до дверей, мысленно желая мальчику и его отцу обрести равновесие в этом шатающемся мире. В суете милицейских будней я забыла про паренька со странными привычками.
Прошло два года. Как-то меня вызвали по рации в дежурную часть, что явилось нарушением моих личных планов, только что я хотела улизнуть с работы пораньше. Но не вышло, фокус не удался! Мысленно чертыхнувшись, я помчалась в дежурку. Еще у двери меня оглушил хохот, смеялись все, постовые, дежурные и даже их помощники.
— Что у вас здесь? — Разгневалась я. — Цирк приехал?
— Какой цирк, Сергеевна, тут нам подростка доставили.
— � что, в первый раз подростка видите? — Больше всего на свете мне хотелось домой, а тут смех и слезы вперемешку. Разбираться в этом не было никакого желания.
— Да нет, не в первый, — хохотал дежурный, — этот больно дикий. Он в баню подглядывал.
— � что? — Разозлилась я. — От женской бани их доставляют ежесуточно, а мне потом всех на учет ставить. Что тут смешного?
— Да он в мужскую баню подглядывал! — Схватился за живот дежурный.
— Не может быть! — Прошептала я побледневшими губами.
Я уже догадалась, кто это может быть…
Весной и осенью детские инспектора стонут от лавины подростков, подсматривающих в женские бани. Эти ранние пташки облепляют запотевшие окна питерских женских бань и торчат часами, разглядывая в расплывающемся тумане обнаженные женские тела. Но на сей раз случилось что-то из ряда вон выходящее — бывало такого случая, чтобы подросток подглядывал в мужскую баню! Да и что там может быть интересного?
Я прошла вглубь дежурной части и увидела съежившегося от страха Женю Смирнова. Он подрос, вытянулся в длину и стал еще красивее, чем был два года назад. После знаменательного инцидента в Гостином Дворе в течение года я проводила с ним душеспасительные беседы, и, убедившись в том, что с Женей ничего подобного случиться не может, с профилактического учета его сняла. Ни много ни мало, с исправлением! Почти что медаль вручила.
— Женя, ты зачем подглядывал в мужскую баню? — Зачем-то спросила я.
Ответ я уже знала. � снова начались душеспасительные разговоры. День за днем целых два года я наставляла на путь истинный малолетнего любителя голых мужских тел. Я потратила на него уйму времени, эмоций, нервов. Особенно я не щадила времени — тратила часы, дни, недели… Мне было жаль красивого мальчика. Красота у него была редкая, невиданная и в природе не часто встречающаяся. Дивные ресницы, длинные и густые, как опахала. Но больше всего поражал его взгляд синих бездонных глаз. Это были необычные глаза. Они напоминали море перед бурей, когда все еще тихо, но уже где-то в глубине зарождается шторм, и уже все вокруг дышит тревогой. Все в пареньке было красивым и тонким, губы правильной формы, в меру алые, трепетные, и нежный румянец на щеках… Кожа тонкая и просвечивает, будто кровь, пульсирующая внутри Жени сияет изнутри фосфоресцирующим светом, освещая его лицо, томное и надменное. Сейчас я понимаю, что Женя уже тогда осознавал свою красоту, и от этого осознания презирал все человечество в целом. В том числе и меня! Меня, кстати, он презирал больше всех. В конце концов, он надоел мне хуже горькой редьки. Его красота раздражала меня. Его презрение забавляло.
— Короче, Женя, если тебя доставят еще раз от бани, — сказала я однажды своим знаменитым металлическим голосом, — жди от меня гадости. Не прощу! Тебе нравится, что над тобой смеются одноклассники? Нет, тебе это не нравится… Поэтому, если хотя бы еще раз ты переоденешься в девчоночье платье, или будешь торчать у мужской бани, я опозорю тебя на всю округу. Давай заключим сделку — ты выполняешь мои условия, а я, в свою очередь, оберегаю твою неприкосновенность. От родителей, от одноклассников, и от всех остальных, разумеется!
Я попыталась убедить Женю, что его красота не принадлежит ему лично. Это — редкий дар природы, и он обязан передать его по наследству своему сыну. Мне казалось, именно этот довод возымел свое воспитательное воздействие на красивого мальчика. � я снова потеряла его из виду. Он выполнил все мои условия, и я сняла Женю с учета, и, как водится у идеалистов, снова «с исправлением!».
Прошло еще несколько лет, заканчивались бурные восьмидесятые годы, приближались лихие девяностые. В стране кипела перестроечная работа! Уже появились в продаже первые порнографические журналы, в видео-салонах крутили эротические фильмы. Словно кто-то пробовал первые шаги: мол, скушает ли советское население лакомый кусок сладкой отравы, проглотит или осудит искусителей нравственности? Все еще только начиналось, как любит приговаривать на телеэкране одна не очень талантливая певица.
Однажды я мчалась по летнему и душному городу по каким-то срочным делам. Муторно находиться летом в городе, все время хочется срочно отбыть на природу, чтобы понежиться на солнышке, повялить на травке косточки. Мимо меня прошли двое. Я встрепенулась и убавила шаг. Оглянулась. А могла бы спокойно пройти мимо! Да, это был он — мой недоперевоспитанный красавчик. Боже, каким она стал красивым! Его красота ослепляла. Самые известные внешности мира не могут сравниться с редкой красотой этого мальчика. Ален Делон, Жан Марэ, Жерар Филипп — куда им всем до моего бывшего подопечного! Женя и его спутник тоже оглянулись и тупо уставились на меня. Очевидно, Женя посвятил своего друга в тайны своей прошлой жизни. Спутник Жени — молодой тридцатилетний мужчина, невысокого роста, надменный и красивый, но не той редкой красотой, что у Жени, а красивый несколько по-иному. Так бывают красивы многие надменные мужчины, презирающие всем своим нутром всю женскую половину человечества, да и все человечество в целом.
Мы стояли и смотрели друг на друга. Пустая улица. Я одна — несколько растерянная от встречи, ошеломленная. Они вдвоем — уверенные в себе и надменные, наполненные чувством, весьма основательно стоящие на этой шатающейся земле.
То, что они давние любовники — у меня не было никаких сомнений.
— Ему слегка за тридцать, Жене уже восемнадцать — какая красивая разница, — подумала я, — да и пара они красивая. Вот тебе и ошибка природы. Ради чего, собственно говоря, я так убивалась? Видимо, судьба у него такая.
Я уныло поплелась по душному и пыльному городу, забыв о своих срочных делах.

Санкт-Петербург, Россия, 2002 год