ПОД СТУК ВАГОННЫХ КОЛЕС

ОТ СОСТАВ�ТЕЛЯ
Леонид Шифман родился в 1950 г. в Ленинграде. Окончил ЛЭТ� по специальности «ЭВМ». В настоящее время проживает в �зраиле, частный предприниматель. Публиковался в периодической печати России, �зраиля, Беларуси. Редактор и коммерческий директор сетевого журнала «Млечный Путь».
Семён КАМ�НСК�Й, newproza@gmail.com
_________________________

Леонид Ш�ФМАН

Это давняя история. Лет тридцать назад я жила с родителями в небольшом, забытом богом и даже дьяволом, приморском городке Н. В нем никогда ничего не происходило. По крайней мере, мне так казалось, и я просто умирала в нем, как непотребная муха, задыхаясь от раскаленного влажного воздуха и от скуки.

�ногда мама посылала меня в Адлер за покупками. Это были мои праздники. Я приезжала туда как можно раньше, пока не оставляли силы бродила по городу, набиралась впечатлений, вглядывалась в лица людей — они приезжали сюда со всего Союза — и, не знаю насколько успешно, пыталась отгадать, откуда они родом.

Вот и в тот раз, погуляв по городу, я отправилась на рынок, наполнила различными вещами и продуктами согласно маминому списку две огромные сумки и потащилась с ними на вокзал.
Поезд отходил через две минуты. Набит он был до отказа, ведь стояло жаркое лето, и приезжие захватили все близлежащее побережье, а впрочем, легко можно догадаться, что и лежащее далеко тоже. Народ плотно стоял во всех тамбурах, но в одном из них пожилой усатый джигит немного сдвинулся назад, приглашая меня на освободившийся пятачок. Я бросила сумки ему под ноги. От джигита несло чачей, и я невежливо повернулась к нему спиной.

В последнюю секунду, когда створки автоматически закрывающихся дверей двинулись навстречу друг дружке, в вагон запрыгнул откуда-то взявшийся парень. Влетев в тамбур, он оказался лицом к лицу со мной. Был он моего роста, и мы слегка соприкоснулись носами. Отпрянуть мне было некуда — сзади меня плотно подпирал джигит, у парня тоже не нашлось места для маневра — с противным шарканьем сомкнувшиеся двери отрезали пути к отступлению.

В тамбуре царил полумрак. Сквозь грязные узкие окошки, встроенные в двери, свет почти не проникал. Мне вспомнилась где-то подслушанная и привязавшаяся ко мне фраза: «Лицом к лицу лица не увидать».

Мне было восемнадцать, и я, втайне от всех, вела что-то вроде дневника, куда старательно записывала понравившиеся мне фразы. Брала я их в основном из кинофильмов. По пятницам Серега, мой тогдашний ухажер, заезжал за мной на своей гордости — горном велосипеде, и мы, наслаждаясь молодостью, мчались в кино, разумеется, на последний сеанс…
Но, вернемся к нашим бананам. Парень этот стоял спиной к свету, так что рассмотреть его я смогла лишь, когда поезд въехал в туннель, и в тамбуре зажглась тусклая лампочка, криво вделанная в потолок.
А ничего, симпатичный. Чуть старше меня, студент, наверное. Приехал отдыхать на юг и потерял электробритву — недельная небритость. Пахнет, правда, не очень. Дня два душ не принимал. Зато не пьет и не курит, хотя с зубами непорядок. Что же ты перед поездкой к зубному не сходил? А если тут прихватит? На меня пялится, нравлюсь ему что ли. Сейчас «клеиться» начнет. Впрочем, и так уже склеились. Мои волосы липнут к его щетине, а он не отваживается смахнуть их. В тамбуре еще жарче, чем на улице, воздуха не хватает, да он не очень-то и нужен, все равно как следует не вздохнуть.

Глаза красивые, с длинными ресницами, не то, что у Сережки. �з Москвы такой, наверное. Что-то сказать хочет, но не решается. А что, вот сейчас познакомимся, и уеду я жить в Москву. Нарожаю ему детей, и он меня бросит. Ну уж нет, лучше я в Н. со своим Сереженькой, да и мама с папой, если что, помогут. Впрочем, пусть бросит, возьму детей и вернусь в Н.. А Сережка меня всегда примет, детей усыновит. Но он все молчит, немой что ли. Не мой немой. Немой не мой. Мой немой, руки помой!
Я улыбнулась своим мыслям. Сережка говорит, что улыбка мне очень идет.

Неужели и после этого не заговорит? На ногу ему наступить что ли? «�звините». — «Ну что вы». — «Вам не больно?» — «Нет» — «А откуда вы?» � так далее…

Осталось две остановки. Любая из них может оказаться Москвой. Да что это я? Вот Нинка, встретила москвича, курортный роман называется. Он уехал в Москву, телефон не отзывается, наверное, просто цифры из головы выдумал, а она теперь с брюхом ходит…

Нет, дудки, я не Нинка, не такая дура. � не смотри на меня, похотливый козел, моргалы твои лохматые повыколю! Знаю я вашего брата. Столичная штучка. Кучу красивых слов наговорит, бдительность притупит, наобещает гор золотых, а потом ищи ветра в поле. Впрочем, где эта куча красивых слов? Он и буквы произнести не может, а мне уже готовиться к выходу надо. Ну? У тебя последний шанс! Вот сейчас спрошу: «Вы сейчас не выходите?» Если выйдет со мной, навьючу его, как миленького, сумками — никуда не денется. А если нет, позвоню вечером Сережке, хоть и надоел он мне.

Поезд притормозил и более-менее плавно подкатил к платформе. Когда он дернулся в последний раз, я наклонилась за сумками. Студент, сообразив, что я собираюсь выходить, то ли вжался в угол, то ли размазался по стене, даже не помог мне сумки выгрузить. Пришлось самой их на платформу выволакивать, а затем на нее спрыгивать. На студента, осла этого, я даже не взглянула, чему их только в университетах учат!

Постояла немного, перевела дыхание, пот со лба носовым платком утерла, а затем потащилась по платформе в сторону вокзала. Через минуту вагоны на стыках лязгнули, колеса пришли в движение, и поезд медленно двинулся дальше. Вскоре меня обогнал мой вагон.
Я опустила сумки и долго смотрела в след уходящему поезду, пока он не превратился в точку, а затем не исчез и вовсе. Мне казалось, что это, громыхая по ухабам жизни, удаляется моя несостоявшаяся судьба.

Как же глупа я была тогда…
Спустя год я уехала в Москву, выучилась на врача, вышла замуж за коренного москвича. У нас уже подрастают два внука…
Не реже одного раза в год я смотрю в Мишкины черные глаза с длинными седыми ресницами и спрашиваю: «Ты никогда не пользовался адлеровской электричкой?», а он, обнимая меня и целуя в лоб, клянется, что никогда не бывал за пределами Садового кольца. Но я не очень ему верю.

* * *

«Наша память — просто памятник нашему прошлому, от которого со временем, к сожалению, откалываются все большие и большие куски, превращаясь в пыль и тлен.
Вероятно, разрушение памятника происходит равномерно и произвольно. Мы обращаем на него внимание, лишь когда отламываются важные части. Поэтому нам кажется, что кто-то управляет этим процессом (Мнемозина?), метя в самое основание памятника…

Пример. Любимым предметом в институте у меня была теория вероятностей. �мел по ней все пять баллов. На днях открыл учебник и ахнул: сплошные формулы! Неужели когда-то я все это помнил и даже понимал? Сейчас не помню толком ничего из этой премудрости, зато как сейчас помню Владимира Владимировича �голинского, сутулого, не по возрасту седовласого, совершенно невзрачного на вид, но блестящего лектора, умело разбавлявшего сухие формулы остроумными примерами, увы, как и теория вероятностей, уже обратившимися в пыль и тлен…

Как-то на лекции он произнес: «Не надо думать» и… превратился в соляной столб. Он стоял у доски, с занесенным над ней мелком, устремив взгляд на какой-то график. Мы записали слова лектора, многие даже добавили запятую и, забегая вперед, написали: «что», терпеливо ожидая продолжения мысли. В аудитории стало так тихо, что было слышно, как под кафедрой возятся мыши. Владимир Владимирович задумался, вероятно, как раз о том, о чем не надо думать, забыв про наше существование и утратив всякую связь с внешним миром. Минуты через три он пришел в себя и закончил фразу самым неожиданным образом: «Впрочем, и этого достаточно». От хохота мы лежали на столах.
Кто-то сказал, что лучший способ забыть — это записать! Согласен. Но ведь в этом случае забывание не столь безвозвратно, если, конечно, не забыть, где записал…

Поэтому хорошо бы записать еще несколько оставшихся баек студенческой поры, уже отделенной фьордами забвения от сегодняшнего меня…»

Поставив точку, я перечитал написанное, остался не очень довольным им и решил завтра заняться правкой. Но воспоминания обладают определенной инерцией, и я вспомнил небольшой эпизод, имевший место во время летних каникул по окончании третьего курса.
Это давняя история. Я отправился отдыхать «дикарем» на черноморское побережье Кавказа.
Как-то раз я возвращался из Адлера в переполненной электричке. Подобную давку я испытал лишь однажды во время какого-то рок-концерта на Дворцовой площади.

Вплотную ко мне оказалась прижата девушка. Я уже не помню черт ее лица, что позволяет мне предположить, что красавицей ее не назовешь. Помню лишь, что волосы ее были цвета спелой соломы и дивно благоухали. Я был погружен в этот аромат буквально: мой нос затерялся в локонах ее свободно ниспадающих волос. Я явственно ощутил упругость ее грудей и преисполнился всяческих желаний. Грузин, прижимавшийся к девушке сзади (негодяй, как мне хотелось выщипать по волоску его шевелящиеся от удовольствия усы) еще дышал. Он дышал перегаром девушке в затылок, отчего ее волосы приятно щекотали мою правую щеку, то и дело прилипая к ней.
Мне хотелось обнять девушку, прижать к себе еще сильнее, но сделать это можно было лишь вкупе с обладателем мерзких усов, а вот этого мне не хотелось.
Много чего мне еще хотелось…
Девушка делала вид, что изучает что-то за моей спиной, лишь изредка бросая на меня оценивающие взгляды. Я назвал ее Юлей.
Я долго размышлял, что бы ей такое сказать, чтобы сразу поразить и увлечь. Разумеется, я отмел все банальности, типа: «Не подскажете, который час?» или «Вам уже говорили, что у вас красивые глаза?»
Сначала я остановился на: «Давайте сойдем с поезда и будем счастливы до гробовой доски!», но, испугавшись сам такого развития событий, решил ограничиться предложением: «Я провожу вас домой, если завтра вы проводите меня на поезд!» Патент принадлежит Саше Фридману, одному из моих институтских приятелей. Он предлагал девушкам подобную сделку: «Если вы позволите, я провожу вас домой, а завтра вы проводите меня на автобус». � что вы думаете, он часто приезжал в институт на автобусе!

Не успел я раскрыть рот, как девушка взглянула на меня и улыбнулась, отчего я утратил дар речи. В ее милой улыбке мне померещилась усмешка, и я воспринял ее как ответ на не прозвучавший вопрос. Я осознал его неуместность и начал лихорадочно придумывать новый. От жары и духоты мои мозги окончательно расплавились. Пока я туго соображал, поезд остановился, девушка ухватилась за сумки, и я пропустил ее к раскрывающимся дверям.

Как только двери за ней сомкнулись, я понял, что должен был просто сойти вместе с ней на этой неизвестной мне станции, помочь ей справиться с сумками, а дальше как повезет! Осознав это, я под насмешливыми взглядами грузина, ухватившись за резиновые прокладки, пытался раздвинуть двери, но было уже поздно — поезд медленно набирал ход. � я сдался, оставив все попытки изменить судьбу.

Я часто мысленно обращаюсь к этому эпизоду, особенно, когда мне предстоит принятие важного решения. Этот случай всегда напоминает мне, что мы хозяева собственной судьбы. � еще. Если перед нами трудный выбор сделать что-нибудь или не сделать, то предпочтительнее сделать, так как лучше раскаиваться в сделанном, чем жалеть о несделанном, ибо первое проходит со временем, а второе остается навсегда!