Л�ТЕРАТУРНАЯ СТРАН�ЦА

ДВА БРАТА

Александр ЛАПТЕВ

Едва ли не самое поразительное и, одновременно, обыденное явление — это разница характеров у родных братьев и сестёр. Просто диву даёшься — до чего непохожими бывают люди, родные по крови и воспитывающиеся в одинаковых условиях. Между прочим, эта непохожесть напрочь отметает все теории о расовом превосходстве и национальной исключительности. Какая, к чёрту, национальная исключительность, если родные братья и сёстры могут так сильно разниться своими способностями и свойствами души, настолько в разные стороны развиваться и строить свою судьбу — что поневоле руками разведёшь. Вот и получается, что сколько ни проводи селекционную работу, ни выводи людей порядочных, умных и энергичных — в любой момент всё может пойти насмарку. Это потому, что собственную природу мы не понимаем. Она (природа) настолько глубока и даже бездонна, что с нашими куцыми понятиями нечего к ней лезть. Не надо проводить за природу селекционную работу. Несколько миллиардов лет она прекрасно без нас обходилась и достигла, как можно видеть, потрясающих результатов. А тут мы выскочили со своими находками: эти плохие — провести им черту оседлости, тех вовсе нужно уничтожить; даёшь расу суперчеловеков! (Конкретно тех, кто лезет поперёд всех).

А природа молча отвечает: чёрта с два, нет никаких суперчеловеков, подите прочь со своими безумными идеями!
Нам в это дело нечего соваться. Дело даже не в гуманности и не в показном либерализме, согласно которому все люди, все племена и все государства имеют равные права на жизнь, несмотря на видимую разницу в уровне их развития и типе общественного устройства. �стинная причина заключается в том, что у нас отсутствует объективный критерий для оценки исторической значимости народов или даже конкретных людей. Ни один мудрец не объяснит толком, кто лучше, а кто хуже на этом свете, кто достоин жизни, а кто должен самоустраниться. Мы всё ещё не понимаем смысла собственного существования. Мы не знаем, для чего живём и куда движется эволюция. У нас нет критерия для оценки не только самих себя, но для оценки всего, что мы видим вокруг себя. Как мы смеем выстраивать нации и племена по ранжиру? С чего мы взяли, что какой-нибудь австралийский бушмен — с виду дикий и неопрятный — стоит ниже нас по уровню развития, а в особенности, по своему потенциалу? Какою мерой мы пользуемся? В масштабах геологических эпох, в колоссальных периодах видообразования — наши сиюминутные выводы есть полнейшая нелепица! Через десятки тысяч лет из неприметного племени может возникнуть новое качество — настолько отличное от нас, насколько мы сегодняшние отличаемся от неандертальцев. (Подобно тому, как весь отряд позвоночных, включая сюда и человека, развился из малоприметного зверка, жившего в юрском периоде — трёхбугорчатого и семипозвонкового — похожего на большую крысу и вынужденного прятаться от своих более развитых современников. А ну как съел бы его какой-нибудь диплодок — где мы все теперь были? Но у диплодока были для этого все основания! На его монарший взгляд этот зверок был тупиковой и совершенно никчёмной веткой на древе жизни. А оно вон как получилось!)
Наша задача состоит в том, чтобы сохранить и приумножить все ростки на могучем древе Человечества. Эти ростки, а лучше сказать — листья, образуют роскошную крону, где каждые листочек не случаен, самоценен и дорог. Потому что, повторяю, из этой кроны в своё время обязательно проявится новое качество — то самое, которое оправдает все затраты, все мучения, всю миллиардолетнюю борьбу. В каком месте появится эта драгоценная почка — никто не знает. Но для того, чтобы она появилась — все листья, все ростки и побеги должны быть сохранены. Симбиоз организмов, синтез усилий, единый порыв в новое качество — вот что необходимо для конечного успеха. Развитие Природы — от начала и до конца, сверху до низу — подтверждает этот незатейливый посыл.

Прошу прощенья за такое пространное вступление. Но мне все эти мысли покоя не дают. Сам не знаю — чего вдруг прицепилось? Меня лично никто не притесняет и в черту оседлости гонит. Но и не могу я смотреть, как люди с ума сходят. Это сумасшествие, между прочим, всем нам очень дорого обходится. Не надо далеко ходить за примерами — они вокруг нас во множестве. Этими примерами усеяна вся мировая история. Миллионы трупов, сотни тысяч замученных, целые народы, согнанные с насиженных мест и угнанные в рабство — вот плата за невежество и цена агрессии, под которую некоторые мудрецы умудряются подвести целую философию. Нет ничего страшнее человеконенавистнической идеи — идеи, овладевшей умами миллионов. Никакие катаклизмы природы и никакая чума не сравнятся с ней по своим последствиям. Чтобы исправить это моральное уродство — другие миллионы должны отдать свои жизни. Но не проще ли, что называется, договориться на берегу? Человечество, мне кажется, уже созрело для усвоения неких истин — очевидных истин. �ли вот-вот созреет. Пара-тройка тысяч лет — и всё войдёт в норму.
Не будем гадать, когда это произойдёт. Обратимся, лучше, к рассказу. Ещё раз извините. Обычно мораль и выводы следуют в конце повествования. У меня всё наоборот получилось. Выводы — отдельно, а рассказ как бы сам по себе. Ну и пусть. Пускай у меня всё будет шиворот-навыворот — точно как в жизни, в которой (как известно) нет ни справедливости и ни счастья, ни смысла и ни логики.

Ну, значит, братья. Двое их — Вовка и �горь. Фамилия самая подходящая — �вановы. С этими �вановыми я знаком уже четверть века. Девятнадцать мне было, когда я с ними познакомился. �горю (старшему) тогда семнадцать стукнуло, а Вовке — двенадцать (или около того). Сейчас мне сорок четыре. Считайте сами.

Родители наши в 1979-м году получили от государства двухкомнатные квартиры в новой девятиэтажке, в одном подъезде и на одном этаже. Справедливости ради скажу, что первые годы — лет пять примерно — я братьев словно бы не замечал. Этому есть объяснение. Я их старше был — в юности это имеет большое значение. А во-вторых, я учился в университете. �зучал квантовые поля и теоретическую физику. Диаматом увлекался. Чего не скажешь о братьях. Старший, �горь, выцарапав «белый билет» у призывной комиссии, пошёл вместо армии на релейный завод — учеником слесаря. А младший, Володька, закончив школу, надел-таки армейские сапоги. На два года загремел в сухопутные войска — честь по чести.
Я тем временем окончил университет и распределился в конструкторское бюро. Сошёлся там с приятной женщиной, переехал к ней жить, потом с этой женщиной (оказавшейся не такой уж и приятной) расстался и вернулся на время обратно к родителям. Вовка в это же время демобилизовался из армии, а �горя уволили с завода за пьянку. Тут-то я и познакомился с ними поближе. А почему это так — вы поймёте из дальнейшего рассказа.
Близкому знакомству способствовала архитектура дома, в котором мы проживали. Так удачно случилось, что комната, в которой я спал, соседствовала с комнатой, в которой спали оба брата. Общая у нас была перегородка — стандартная бетонная плита, обклеенная с двух сторон бумажными обоями. � вот я лежу возле этой плиты на кровати с книгою в руках — культурно отдыхаю после рабочего дня. А слух у меня всегда был хороший. � музыку я любил и до сих пор продолжаю любить. Но люблю я её до одиннадцати вечера. Максимум — до полуночи. А уж когда в четыре ночи меня громкими аккордами с постели поднимают — это мне не нравится. Но именно это стало происходить с завидным постоянством, то есть почти каждый день. Я, понятное дело, стал наведываться к братьям, стал разговаривать с ними — о музыке, об особенностях дома, об акустике полых форм, и ещё о том, что ночью полагается спать, а не веселиться; некоторые встают в шесть утра и едут на работу — не выспавшиеся и злые, — там попадаются на глаза начальству, тоже не выспавшемуся и злому (неизвестно, правда, отчего); а в результате не выполняется производственный план, инженерам не выплачивается ежеквартальная премия, и в целом обороноспособность СССР заметно ослабляется (я ведь работал на оборонном предприятии).
Беседы мои успеха не имели. Но не в этом дело. Я впервые тогда поразился тому, насколько братья непохожи друг на друга.

Вот я сейчас попробую нарисовать их портреты.
Сначала старший — �горь: коренастый, среднего роста, медлительный, подозрительный, нелюдимый, малоразвитый, грубый, агрессивный, алкоголик. Что ещё? Волосы русые, лицо круглое, припухшее. Голос хриплый, низкий. Глядит исподлобья и с таким видом, словно хочет в морду дать.
Младший, Вовка, не таков: стройный, подвижный, открытый, искренний, незлобивый, симпатичный, трезвенник и спортсмен (был). Лицо европейского типа, волосы чёрные, на лице всегда благожелательная улыбка. Глядя на него, я, сам не знаю отчего, вспоминал Джека Лондона в юности. Сходство виделось мне больше психологическое, чем портретное. Возможно, я ошибался. Но симпатию к Володе испытывал — за его непосредственность, незлобивость и какую-то детскую доверчивость. Он совершенно не походил на брата — ни внешне, ни, тем более, внутренним состоянием. Я порадовался, когда он женился на славной девушке. Сын у него родился. Всё было у него хорошо. Он уехал жить к жене, а �горь остался у матери, и я остался жить у родителей — через стенку от него. Ночные концерты продолжались. �горь нигде не работал и каждый день напивался. Я занимался спортом, вёл трезвый образ жизни, но чувствовал себя неважно — из-за постоянного недосыпания и злости.

К счастью, я помирился с приятной женщиной и опять уехал к ней жить. А года через два снова вернулся в свою комнату. �горь всё пил, не работал, слушал музыку по ночам. Он видимо отяжелел. Лицо потемнело и оплыло. Глаза стали мутными. Он перестал бриться и следить за собой. Ходил в каких-то обносках, питался, в основном, водкой. Но не это удивило меня. Никак не ожидал я увидеть рядом с ним Володю. Он был всё такой же улыбчивый и незлобивый, но, во-первых, он разошёлся со своей женой, а во-вторых, стал попивать вместе со своим братом.
Я пытался его увещевать. Хвалил жену и сына, советовал наладить отношения. Оставаться с братом ему было нельзя. Жалко было парня.

� вот вам второе наблюдение: при всей разнице характеров и свойств души, люди, поставленные в одинаковые условия — одинаково кончают. Я не желал этого, противился как мог — но Вовка спился в конце концов. Десять лет сосуществования со старшим братом — тунеядцем и неудачником — и жизнерадостный здоровый парень превратился в алкоголика. �горю было легче — он и не искал судьбы иной. Сразу стал пить и пить, так что организм его перестроился, и водка стала ему заменять практически весь набор продуктов. У Вовки не то! Натура была здоровая, организм отчаянно сопротивлялся. Но силы были неравны. Алкоголь всегда побеждает человека. Сначала Володя заболел гепатитом. Потом воспаление лёгких схватил. А после отравился. Тяжёлые отравления случались не однажды. Он весь как-то угас, ушёл внутрь себя. Лишь улыбка, в основе своей, осталась неизменной. Но видел я её всё реже.

Оба брата живы до сих пор. Я в очередной раз сменил место жительства и встречаюсь с ними раз в полгода. Братья, судя по всему, уже никуда из своей квартиры не уедут. �, несмотря на неодинаковость природных качеств, кончат одинаково. Мать их, семидесятилетняя женщина, гипертоничка и сердечница, метёт дворы и берётся за любую работу, чтобы помочь своим великовозрастным детям. Превозмогая усталость, разочарование, гнев, она ухаживает за ними, готовит пищу, выдворяет особо злостных собутыльников, периодически устраивает своих сыновей в больницу.

Сколько их — таких вот мучениц было, есть и ещё будет в нашем распрекрасном государстве? � чем, собственно говоря, все мы должны гордиться? Такими вот братьями? �ли их несгибаемыми матерями? А может, особой духовностью, которая не мешает нам воровать и убивать, плутовать и насмехаться над всем миром? Необыкновенным умением нашим выискивать врагов, обнаруживать их во всяком встречном-поперечном, этой параноидальной подозрительностью, нетерпимостью к иному строю мыслей и образу жизни?

«Россия – великая страна!»
«Москва – третий Рим!»
«У русских свой, особый путь!»
«На русских почивает божья благодать!»
«Россия – для русских!»

Не надо. Перестаньте. Надоело.
Давайте будем скромнее. Будем просто жить и выполнять свой долг. � не будем никого поучать — ни друг друга, ни, тем более, убогих иностранцев, этих «нехристей», которые всё делают не так, как следует, но которые, к изумлению нашему, живут и в ус не дуют, и уж конечно не представляют, до какого ужаса мы тут доходим со всей нашей образованностью и претензией на исключительность.
Мне горько об этом говорить. Я вырос здесь. Здесь живу. � здесь умру. Но я готов назвать братом своим любого человека нашей прекрасной планеты — если только он не станет подозрительно смотреть на человека другого цвета кожи и говорящего на непонятном языке, но протянет руку для приветствия и ободряюще улыбнётся.

В конце концов, все люди — братья. Братья по разуму. По общему дому. По родословной своей — той самой, которой миллиард лет. � это родство гораздо глубже, крепче и нерушимее пресловутого национального и расового единства. Чем скорее мы это осознаем, тем проще нам будет жить, тем легче и скорее пойдём мы по неизведанной дороге, сулящей впереди сияющие вершины и неизречимое блаженство — предуготовляющей тот самый рай, о котором грезили столько поколений людей. Место это, пока ещё не существующее в природе, нам предстоит построить собственными руками. � будет оно отражением наших душ, со всеми их достоинствами и недостатками, ослепительным блеском и тёмными безднами. Так что, стоит постараться. � начинать эту многотрудную работу нужно с самих себя — в том, примерно, направлении, на которое я так неловко указал.

P.S. Рассказ этот был написан в 2005 году. А теперь, в 2011-м — обоих братьев уже нет в живых. Старший, �горь, выпал из окна и разбился насмерть на каменных ступеньках — это случилось весной 2008 года. Младший, Володя, умер от цирроза печени — летом 2009 года
г. �ркутск