�НФЕРНАЛЬН�ЦА

От составмтеля:
Виктор Бердник — прозаик, автор романа «Между двумя континентами», опубликованного в Москве, публикаций в русскоязычных изданиях «Панорама» (Лос-Анджелес), «Слово/Word» (Нью-Йорк), «Побережье» (Филадельфия), «Эдита» (Германия), «Наша Канада» (Торонто) и в литературных журналах России. Живет в Лос-Анджелесе.
Семён КАМ�НСК�Й, newproza@gmail.com
____________________________________________

Виктор Бердник

Наверное, у каждого эмигранта возникала мысль вернуться туда, откуда уехал. Не на совсем, конечно. Просто однажды, преодолев сомнения, собраться и отправиться поглазеть: а как оно там теперь без меня? � сделать это, повинуясь едва осознанному импульсу, чтобы уже раз и навсегда избавиться от ностальгии или, не избежав её ремиссии, ощутить новый мучительный приступ. Прошлое не забыть. Вот и остаётся гнать от себя воспоминания, если они угнетают или лелеять их как святыню, когда те единственный островок радости. Не говоря уже о том, что прошлым можно жить. Да и заканчивается ли прошлое, вообще?

Алик был, пожалуй, единственным среди своих друзей, кто после приезда в Америку так и не посетил ни разу Одессу. � это он — человек, покинувший город с разбитым сердцем и со слезами на глазах? Ну, ладно, никуда бы не выбирался и сидел бы сиднем в Нью-Йорке. Так ведь нет! Что ни отпуск, так сразу за океан — отдышаться от американской действительности и глотнуть европейского воздуха. Да уж, вот они странности эмигрантской натуры.

— А чего ты не полетишь в Одессу? — удивлялись знакомые в Бруклине, встречая Алика, — Там сейчас класс! А с зеленью ты и подавно везде желанный гость.

Алик не без интереса слушал рассказы очевидцев, улыбался, не возражал, но, тем не менее, туда не ехал. Почему? По разным причинам. �з боязни разочароваться, например. Так, во всяком случае, он объяснял собственные мотивы особо надоедливым землякам и в том же старался убедить себя самого. Однако дело состояло совершенно в другом. Алик элементарно стеснялся появиться в Одессе бедным. То есть он не видел для себя моральной возможности возвратиться на родину обыкновенным неудачником. Ему хотелось пожаловать победителем на белом коне и с весомыми трофеями, а не наведаться втихаря незаметным визитёром — одним из тысячи муравьёв-тружеников, поменявших, в итоге, шило на мыло. Это ведь раньше, в середине восьмидесятых, любой оборванец, прикативший в Одессу из Штатов, мог заливать какой он там за бугром весь из себя капиталист. Стоило такому удальцу привезти в подарок ошалевшим от счастья родственникам видеомагнитофон и чемодан дешёвого тряпья, как о нём уже слагал легенды весь квартал. «Миллионэр»! Да Алик и сам ещё совсем недавно, открыв рот, глядел в Одессе на редких бывших советских граждан, рискнувших отправиться на побывку в СССР.

В Америку он подался как раз накануне развала Советского Союза и сразу понял, что за океаном связка — отдельная квартира и собственная машина, отнюдь, не индикатор материального успеха. Даже роскошная шуба, которую Алик прикупил жене Людмиле к зимнему сезону, не стала свидетельством процветания семьи. В Одессе его Людочка смотрелась бы в ней барыней-боярыней, а здесь, где в натуральных мехах щеголяла чуть ли не половина Брайтона, она выглядела как все. � вообще, самооценка Алика в Америке понизилась, как гемоглобин в крови от неправильного и малокалорийного питания. Оттого, вероятно, и врастал он в американский быт с превеликим трудом. Короче, втайне страдал. Не то, что его некоторые приятели, не знавшие как благодарить судьбу, даровавшую им шанс малярить не в Одессе, а в Нью-Йорке. Один из них — Додик, прославившийся на всю мижпуху полоумными баснями о дяде ювелире, изготовившим на заказ серьги самой супруге президента, чувствовал себя, не в пример Алику, абсолютно счастливым. А признайся ему Алик в смятении и растерянности, так тот просто покрутил бы пальцем у виска:

— Малахольный!
Жизнь Додика изменилась ровно в той степени, что свиные битки он покупал теперь не у «своего рубальщика» на Привозе, а шёл в «�нтернэшэнэл» и брал там отборную вырезку. Впрочем, не только. Ещё при знакомстве тот, протягивая руку, ныне величал себя мистером.

Алик мистером себя не ощущал. Как и вообще, никем. Его дни плавно чередовали друг друга, уныло-одинаковые: работа, дом да русский ресторан в дни именин родственников. Никаких достойных событий и сплошной гармидер в душе — это всё, чем Алик мог похвастаться в тот момент, когда его отыскал привет из Одессы. � как обычно бывает, произошло это совершенно неожиданным образом.

В один прекрасный день в Нью-Йорке объявилась Майечка. С ней Алик был знаком когда-то близко и даже очень... Очевидно, именно поэтому та не увидела препятствий ему позвонить.

— Вот приехала на экскурсию, так сказать, в частном порядке, — прощебетала она задорно. — А заодно и друзей навестить.
Последние слова Майечка произнесла так, что у Алика как-то нехорошо ёкнуло сердце и предательски кольнула печёнка.
— Ты мне не рад?
— Почему же? Рад, — он, едва совладея с охватившим предчувствием чего-то неминуемого, терялся в догадках о целях её звонка.
— Как поживаешь? — невинно поинтересовалась Майечка.
— Нормально. Как ты? Надолго в Нью-Йорк?
— На недельку, дней на десять. Как получится. Хотела показать дочке её отца.
Майечка вдруг замолчала, выдерживая многозначительную паузу.
— � ты не спрашиваешь, кто он?
— А почему я об этом должен спрашивать? — Алик ощутил противную сухость во рту, как предвестницу негаданного дурного известия.
— Ну... Я не знаю, — замялась его нежданная собеседница. — Ведь и у нас с тобой теоретически мог быть ребёнок.
— Майя, — жёстко перебил её Алик. — Мы же всё тогда решили.
— Ты решил.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, люба моя дорогая, что ты дал денег на аборт и умыл руки. Вот только аборт я делать не стала.
У Алика на секунду пропал дар речи, словно он поперхнулся куском отварной индюшачьей грудинки, неделю пролежавшей в холодильнике.
— Ты это серьёзно?

Представить, что молодая особа захочет родить без мужа, не укладывалось в его голове.
«� почему же она всё время молчала, — мелькнуло естественное подозрение. — � чего хочет добиться сейчас?»
— Да ты не нервничай, — Майечка, будто прочитав беспокойные мысли, возникшие у Алика, рассмеялась в трубку. — Я без претензий. Захочешь увидеть дочку, позвони. Я у подруги остановилась.

Майя не спеша и чётко продиктовала номер, уверенная в расторопности бывшего кавалера. Она не ошиблась. Алик судорожно записал телефон и пребывал теперь в полной прострации. Да и какие ощущения посетили бы ответственного мужчину, который не злостный неплательщик алиментов, а добропорядочный супруг?

Ночью Алик не сомкнул глаз. Ворочался с боку на бок, но так ни до чего не додумался. �стория ему виделась крайне странной. Его давняя подружка всегда была хорошо себе на уме. Даже пообщавшись с ней недолго, Алик без труда разглядел, с кем имеет дело. � вдруг выясняется, что деловая Майечка — мать-одиночка? Ведь даже про беременность та сообщила тогда совершенно невозмутимо, с твёрдым намерением избавиться от неё. Сказала, что есть надёжный доктор и за двести рублей спроворит аборт. Взяла деньги, на том и расстались.

Жену Алик решил ни во что не посвящать. Впрочем, и Майечке он не поверил безоговорочно, но, тем не менее, предложил встретиться. На его счастье, Людмила работала в ближайший уикенд, что давало Алику удобную возможность провести пару часов с новоявленной дочкой и с её мамой. Решили сходить вместе на ленч.

Майечка сильно изменилась, превратившись из смазливой барышни в представительную даму. � выглядела теперь отнюдь не хуже той девушки, с которой появилась в ресторане, куда Алик их пригласил. Обе, стильно одетые, намарафеченные, они вовсе не производили впечатление обиженных жизнью женщин. Да и в глазах юной особы — по логике вещей, дочки, Алик не заметил терзающего совесть упрёка ребёнка-безотцовщины.

— Ну, вот, �риша, можешь с полным правом называть этого человека папой, — представила Алика Майя. Тот смутился и вдруг поймал себя на мысли, что ищет в лице девушки собственные черты. Какой-нибудь внешний признак, который как опознавательный знак подскажет ему их кровное родство. Внимательно разглядывать девушку Алик постеснялся, но потом, время от времени, бросал на �рину пристрастные взгляды, как бы примеряя на себя новый статус.

— Здравствуйте, — чинно поздоровалась девушка.
— �менно таким я вас всегда и представляла, — тепло добавила она.
— Каким? — наконец, прервал молчание Алик, воодушевлённый её доброжелательным тоном.
— �мпозантным мужчиной, с которым мне хотелось бы появиться перед друзьями. Я наверняка испытала бы гордость, представив вас как своего отца, — виновато улыбнулась �рина, не скрывая сожаления о том, чего до сих пор была несправедливо лишена.

Во время ленча никто никуда не торопился, и в перерыве между закусками Майечка решила ненадолго отлучиться. Она, словно нарочно оставила Алика с �риной наедине, а когда вернулась, нашла их подружившимися. Отец с дочкой что-то живо обсуждали. На прощанье они даже обнялись.

Последующие дни Алик продолжал оставаться под не проходящим волнением от трогательной встречи, но ещё под более сильным от объяснения с Майечкой:
— Ты так быстро тогда согласился, — горько усмехнулась она, когда Алик завёл разговор обо всём происшедшем.

— Будто испугался, что я надумаю рожать. Ах, Алик, ты даже не представляешь, насколько предупредительная готовность мужчины заплатить за аборт может быть для женщины оскорбительной. Мне показалось, что этим ты меня предал. А как я хотела услышать твой протест.

В глазах у Майечки навернулись крупные слёзы.
— Потом узнала, что ты с кем-то встречаешься, но не стала мешать чужому счастью. Ведь со мной оставалась частица любимого человека. Его плоть и кровь! Ну, как я могла решиться лечь под нож?
Алик слушал её, терзаясь и позабыв о прежних сомнениях. � пусть он уже давно ничего не чувствовал к этой женщине, его честь и достоинство сразу же подтолкнули предложить Майечке посильную помощь.
— Ведь ты не будешь возражать? — пряча взгляд и краснея, спросил Алик её, растревоженную воспоминаниями. — Я хочу это сделать для �рины. Пожалуйста, не отказывай мне.

Незаметно прошёл месяц, и однажды вечером Людмила за ужином поделилась с мужем свежими сплетнями, принесёнными ею из «Мэйсиса» — универсального магазина, где та работала в отделе посуды.
— У меня сменщица, тоже русская. Да я тебе говорила о ней. Лилька! Одесситка. Помнишь?
— Угу, — машинально кивнул Алик. К новостям о личной жизни соотечественников он испытывал полное равнодушие.
— Слушай, такое рассказала! У неё подруга из Одессы гостила. Не поверишь, что вытворила. Комедия!
— Гастролёрша?
— Не то слово! � вроде чудачке уже хорошо за сорок, но за какую-то неделю та успела раскрутить здесь сразу двух мужиков. Причём, по полной программе.
— Способная, — отметил Алик, продолжая жевать и слушать вполуха.
— � чем же она их прельстила? — усмехнулся он.
— В том то и фокус, что не тем заветным ласковым местом, о котором ты думаешь. Она им успешно работала раньше, — расхохоталась Людмила. - А теперь всё больше — башкой. Развела этих дурней мулькой о взрослой дочери.
— В смысле? – Алик ощутил, как у него в пищеводе на пути к желудку застрял кусок непрожёванного голубца, подобно лифту, внезапно остановившемуся между этажами.
— Наплела, что когда-то переспала с ними, забеременела и потом одна растила ребёнка.

— Чьего ребёнка?
— Алик, ты что, не врубаешься? Просто как всё гениальное. Разыскала телефонные номера бывших ухажёров, с которыми куролесила в молодости, и каждому преподнесла сюрприз, мол, у тебя, дорогой товарищ, дитё имеется. А найти в Нью-Йорке кадра с рыльцем в пушку, знакомого по Одессе — плёвое дело.
— � те поверили? — упавшим голосом спросил Алик, уже догадавшись, о ком конкретно идёт речь.

— Как тут не поверить, если и доцю предъявили в качестве вещественного доказательства. Лилькина подруга какую-то местную оторву надыбала и платила ей стольник за свидание с любимым папой. Ну, там слезу пустить для пущей убедительности или на шею, расчувствовавшись, кинуться к родителю. В общем, действовать по обстоятельствам. � что ты думаешь? Оба схавали. Как миленькие! Ещё и в кабаки водили. Поили, кормили по первому разряду.
В тоне Людмилы послышалось невольное уважение к разбитной бабёнке, умудрившейся столь элегантно облапошить наивных простачков. � хоть поступила та довольно подленько, сострадания к её обмишурившимся жертвам Людмила не испытывала.

— Я так полагаю, что эта находчивая красотка и на аборт в своё время с каждого получила. Который, кстати, никогда и не делала.
— Нет? — Алик потеряно смотрел на поквецанный остывший голубец у себя в тарелке. Аппетит у него пропал начисто.
— Естественно! Лилька знает её как облупленную. Для той подобные мансы были всегда в порядке вещей.
— � где она теперь? — пытаясь оставаться безучастным, полюбопытствовал Алик.
— Кто? Лилькина подруга? Да намылилась уже благополучно. Погуляла вволю в Нью-Йорке, скупилась, отбила поездку, благодаря своей сообразительности, и обратно домой. В Одессу.