ПОЭТ � ТОЛПА: ВСТРЕЧА НА ЧЕРНОЙ РЕЧКЕ

Марина САВВ�НЫХ

Знаменитый русский поэт и критик Аполлон Григорьев сказал о Пушкине: «Пушкин — наше все». Современные молодые люди, чье восприятие поэзии — в лучшем случае! — воспитано переводами английских шлягеров и текстами популярных рок-групп — недоверчиво пожимают плечами, когда им приходится слышать эту фразу… Не забыта ли она давным-давно, эта, вчера еще бесспорная, истина? Что имел в виду Аполлон Григорьев, приписывая Пушкину столь всеобъемлющее значение в жизни русских людей? Только ли подвиг художника слова, собственно, и создавшего литературный язык, которым мы пользуемся по сей день? Только ли могучее деяние мудреца и философа, обогатившего мировую культуру бессмертными образами, к которым мы постоянно обращаемся, даже забывая иногда об их создателе? Только ли неоспоримое достижение поэта, возвысившего русскую лирику до возможности передавать чувства, подвластные прежде лишь музыке?

Пушкин — гениальный реформатор языка, один из самых ярких художников и самых смелых мыслителей в истории человечества. Но если следовать логике Аполлона Григорьева, « наше все» означает не только область творческих достижений поэта, но и всю его жизнь в литературе и вместе с ней. Пушкин, его друзья и недруги, враги и возлюбленные по существу и открыли в русской действительности «литературную жизнь» с ее борьбой, судьбами, победами и трагедиями. � одна из линий этой жизни, одна из тем, воплощенных Пушкиным в собственной судьбе, — «поэт и толпа».

На протяжении всего творческого пути Пушкин размышлял о месте поэта в обществе. Он уже в лицейские годы прекрасно понимал, что жизнь писателя не усыпана розами. Ему было всего пятнадцать лет, когда он написал о том, что ждет любого сочинителя на пути «служения муз»: «Поэтов хвалят все, питают лишь журналы; Катится мимо их Фортуны колесо… �х жизнь — ряд горестей; гремяща слава — сон…». ( «Другу-стихотворцу»). Молодой поэт вспоминает о горестных судьбах предшественников — о нищем Руссо, больном и одиноком Камоэнсе, о поэтах, живших на чердаках и в мансардах, разделявших кров и пищу с обитателями трущоб. Не всякого художника ждет слава, даже если он ее и заслуживает, но и прижизненная слава не гарантирует безбедное и благополучное существование поэта среди людей. Юный Пушкин знает эту истину в самом начале своего пути. Тем не менее, он выбирает «лиру». Она — его удел. Он готов служить искусству, жертвовать личным благополучием для высшей цели. Эта высшая цель — Прекрасное. Таким образом, поэт подобен жрецу. Он не властен в себе. По-человечески, он может быть слаб, ничтожен, жалок… он может совершать поступки, которые станут для всех предметом раздражения, насмешек или ужаса. Но, вступая в область своего служения, в мир творчества, поэт становится подобен Богу. Пушкин пишет об этом:

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботы суетного света
Он малодушно погружен.
Молчит его святая лира,
Душа вкушает хладный сон,
� меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь божественный глагол
До слуха вещего коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел,
Тоскует он в забавах мир,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы.
Бежит он, дикий и суровый,
� звуков, и смятенья полн
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы.

Пушкинский поэт похож на … сумасшедшего. Таким он и кажется обычным людям. Но именно в таком состоянии — отъединенности от мира, творческого одиночества — и вовлекаются душа и голос поэта в хор великих предшественников, именно в них, а не в современниках он обретает союзников и собеседников. По сути дела это и есть жертва — искусству, отказ от нормального бытия, от быта, который заполняет всю жизнь людей средних, обычных, тех, которых Пушкин очень рано стал отождествлять с «толпой», со светской чернью.

Поэт и толпа — вечные противники. Толпа хочет подчинить себе поэта, предъявляет к нему требования, не соизмеримые с его предназначением. � в этой борьбе поэт всегда погибает. Так случилось и с Пушкиным. Можно сказать, что Пушкин открыл в истории литературы трагический перечень русских поэтов — жертв толпы. Лермонтов… Есенин… Маяковский… Кто-то погиб на дуэли, кто-то решил добровольно оставить этот мир… Обстоятельства гибели разные, причина же в сущности — одна: невозможность сосуществования поэта и толпы.
Толпа высылает из своей среды — Палача. Это тот, чьими руками вершится ее неправедный суд. Размышляя о смерти Пушкина, молодой Лермонтов точнейшим образом описывает «технологию» такого убийства:

Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный смелый дар
� на потеху раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? Веселитесь… – он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок…
Его убийца хладнокровно
Навел удар… спасенья нет.
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
� что за диво? �здалека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..

Так кто же он, палач, осуществивший приговор толпы, которая осудила Пушкина?
Жорж-Шарль Дантес родился 5 февраля 1812 года. Жизнь его была весьма бурной. Будучи убежденным сторонником монархии, он участвовал в вандейском восстании — и это обстоятельство не позволило ему закончить образование. Семья Дантеса была разорена, и юный барон решил попытать счастья за границей. Судьбе было угодно свести Дантеса с голландским посланником в России бароном Геккерном, которому он приходился племянником по матери и который, в конце концов, усыновил его. Вот что пишет о голландском посланнике Петр Елисеевич Щеголев, автор знаменитой книги о дуэли смерти Пушкина:
« Не случись роковой дуэли, история, несомненно, не сохранила бы и самого его имени — имени человека среднего, душевно мелкого, каких много в обыденности. Но прикосновенность к последней пушкинской дуэли выдвинула из исторического небытия его фигуру».

В этой страшной истории — по воле «высшего света» — оказались замешаны еще, по крайней мере, две важнейшие в жизни Пушкина фигуры: его жена Наталья Николаевна и самодержец российский, Его �мператорское Величество Николай Первый.

Наталья Николаевна, по отзывам современников, отличалась необычайной красотой. Многие до сих пор склонны приписывать ей легкомыслие, глупость, чрезмерную любовь к увеселениям и празднествам, а самое главное — полную неспособность понимать и ценить своего великого мужа. Обе великие русские поэтессы — Анна Андреевна Ахматова и Марина �вановна Цветаева — дают этой женщине однозначно отрицательную оценку, хотя, возможно, здесь сказалась и чисто женская ревность — обе они отдали дань возвышенной влюбленности в Пушкина (так, наверное, сегодня девушки влюбляются в кумиров эстрады и кино). Не хочется судить строго несчастную Наталью Николаевну, жизнь которой в одночасье была перевернута вверх дном и которую впоследствии невозможно было упрекнуть хотя бы в одном из тех грехов, что приписывались ей в связи с гибелью Пушкина. Но, так или иначе, а именно Наталья Николаевна выступила в качестве орудия убийства (орудие ведь тоже может быть жертвой!). Что же касается императора Николая, то всем, более или менее близко знавшим Пушкиных, были очевидны те знаки внимания, которые он оказывал молодой красавице.

Пушкин с ранней юности был чрезвычайно влюбчив (его так называемый «донжуанский список» насчитывает более сотни имен), но он отличался так же и болезненной ревностью. Все об этом знали, и построить головокружительную интригу с крайне неблагоприятным для Пушкина финалом — было делом техники для знатоков светской политики. Участники драмы были у всех на виду. Оставалось запустить механизм…

Вокруг дуэли Пушкина и Дантеса до сих пор ходит множество легенд. Но есть и документальные свидетельства, которые позволяют более или менее точно воспроизвести «раскручивание» этого «механизма». В самом конце своей жизни князь Александр Васильевич Трубецкой записал свои воспоминания о Пушкине и Дантесе. Оказывается, в 1834 году Дантес был определен в Кавалергардский полк, стоявший в Новой Деревне, под Петербургом. В 1836 году там жили и Пушкины. «Дантес часто посещал Пушкиных, — вспоминает Трубецкой, — Он ухаживал за Наташей, как и за всеми красавицами (а она была красавица)… Частые записочки, приносимые Лизой (горничной Натальи Николаевны), ничего не значили: в наше время это было в обычае. Пушкину… Дантес был противен своею манерою, несколько нахальною, своим языком, менее воздержным, чем следовало с дамами, как полагал Пушкин… манера Дантеса просто оскорбляла его, и он не раз выказывал желание отделаться от его посещений. Натали не противоречила ему в этом. Быть может, даже соглашалась с мужем, но, как набитая дура, не умела прекратить свои невинные свидания с Дантесом. Быть может, ей льстило, что блестящий кавалергард всегда у ее ног…». Трубецкой рассказывает дальше о назойливости Дантеса, о раздражении Пушкина, о странной — вызванной, по мнению многих, желанием Дантеса приблизиться к семейству Пушкиных — женитьбе Дантеса на сестре Натальи Николаевны Екатерине… «Теперь Дантес являлся к Пушкиным как родной, он стал своим человеком в их доме». Его ухаживания за Натальей Николаевной не только не прекратились, но становились все настойчивее. Пушкин же в своей ревности (по выражению того же А.В. Трубецкого) становился все «невыносимее». � тут происходит событие — вполне в духе светских развлечений тогдашней «золотой молодежи». Несколько «шалунов», как их называет Трубецкой, стали рассылать анонимные письма мужьям-рогоносцам. В числе многих получил такое письмо и Пушкин. По форме это был шуточный Диплом об избрании Пушкина коадъютором великого магистра и историографом ордена рогоносцев. Этот Диплом, объявляя Пушкина рогоносцем, наносил обиду чести его самого и его жены. Косвенно Диплом содержал намек не только на измену Натальи Николаевны, но и на участие в этом деле… Его �мператорского Величества. Пушкин знал об интересе царя к Наталье Николаевне, хотя в отличие от истории с Дантесом, слухи об ухаживаниях царя передавались шепотом. По Петербургу расползаются мерзкие сплетни… Пушкин пытается выяснить, куда ведут нити от безобразной анонимки, — и начинает подозревать барона Геккерна и самое ближайшее его окружение, связанное с салоном графини Нессельроде. О круге Геккерна сохранились воспоминания князя Вяземского: «Старик Геккерн был известен своим распутством. Он окружил себя молодыми людьми наглого разврата и охотниками до любовных сплетен и всяческих интриг по этой части…».

Затравленный сплетнями, ухмылками и колкостями светской черни, поэт, в конце концов, не выдержал и написал резкое письмо барону Геккерну, в котором, по воспоминаниям Вяземского, «он излил все свое бешенство, всю скорбь раздраженного, оскорбленного сердца своего, желая, жаждая развязки, и пером, омоченным в желчи, запятнал неизгладимыми поношениями и старика, и молодого (то есть самого Геккерна и его приемного сына Дантеса). Письмо было нужно лишь как символ нанесения неизгладимой обиды, и этой цели оно удовлетворяло вполне — даже в такой мере, что ни один из друзей Пушкина, ни один из светских людей, ни один дипломат, ни даже сам император не могли извинить Пушкину этого письма».

Но вызов на дуэль Пушкин получил не от самого Геккерна, а от Дантеса, защищавшего в данном случае честь своего приемного отца. Это случилось 26 января 1837 года (по старому стилю). На следующий день, отправляясь на дуэль, Пушкин случайно встретил по дороге экипаж, в котором ехала на гулянье Наталья Николаевна. Она была близорука и не узнала мужа. А он ее разглядел… можно себе представить, что чувствовал в эту минуту поэт, всегда веривший всевозможным приметам и предсказаниям. Дуэль состоялась на Черной речке. Дантес стрелял первым и смертельно ранил Пушкина. 29 января от полученной раны Пушкин скончался…

Ему было всего 37 лет… он был полон творческих замыслов. Трагический исход его жизни можно было предотвратить. Но этого не случилось, потому что земной жизнью поэта управляли не законы творчества, а законы толпы. Сам он бессилен был с ними справиться, а друга, столь мощного, чтобы не допустить трагедии, уберечь художника от преждевременной гибели, у поэта не нашлось.
«Власть, убившая поэта, // всегда неправедная власть…» — строчки из стихотворения, написанного лириком ХХ века. Власть «общественного мнения», расхожих взглядов, социальных привычек… как часто мы идем у нее на поводу, оценивая поведение и образ жизни «странных» людей — художников, поэтов, музыкантов, философов, мучеников веры! Оглянитесь вокруг, подумайте — не растворилась ли ваша живая, единственная, неповторимая душа в безликой холодной трясине, именуемой толпой? Готова ли она услышать, понять, а если придется — и защитить Поэта?!

Марина САВВ�НЫХ — известный писатель, поэт, литературовед, главный редактор литературного журнала «День и Ночь», создатель и директор Красноярского литературного лицея, автор шести книг и множества журнальных публикаций.