Л�ТЕРАТУРНАЯ СТРАН�ЦА

Татьяна Кадникова живет в Пензенской области. Работает в литературно-художественном журнале «Сура», руководит объединением прозаиков «Гамбринус». Автор неоднократных публикаций в «Обзоре», в журналах «Новый мир», «Юность», «Северная Аврора», «Сура», «Кукумбер». Автор книг: «Я — Незнакомка», «Когда звезды падают», «Частное пространство», «Портрет дома №12», «Чистое время года». Член Союза писателей России.
Татьяна Кадникова стала одним из призеров конкурса «Живые истории-2011», недавно проведенном литературным объединением «Живой звук» (администратор Татьяна Китаева) совместно с медиагруппой «Континент» на популярном международном портале Литсовет.
Семён Каминский, newproza@gmail.com
_____________________


Татьяна КАДН�КОВА

ПЛАСТ�Л�НОВАЯ

Мне не советовали брать ее на работу, говорили: лентяйка и из рук все валится. � с приветом к тому же.
Но я сама знаю, что делаю. Пообещала уж бабушке ее, что возьму.
Работа у нас в гостинице не бог весть какая сложная. Лелю курьером брали: кому за сигаретами сбегать, кому – за газетами – постояльцам, я имею в виду, нашим, да и так, при мне, помощницей. Ноги у нее быстрые, и город знала, как ладонь свою.
Она и вправду чудненькая оказалась. Опаздывала все время. Меня побаивалась и бочком проскочить норовила.
Ботинки всегда чужие на ней. Штаны из солдатского сукна. Плащ старушечий зеленый. Может, бабушкин, она с ней тогда жила. Под брюками розовые рейтузы ниже колен. � не стеснялась раздеваться. У нас горничные молодые, Света с Юлей, не злые, и то со смеху покатывались.
А Лелька огрызалась тоже не зло:
– А что, спину лучше, что ли, застудить?
Юлька пуще смеется:
– Да, Лель, апрель сейчас. Вот гляди, Светка в футболке пришла.
А Света ржет:
– Юль, да у нее и телевизора нет… Что она знает-то…
Лелька привыкла, что на работе над ней смеются, над ней и в школе смеялись. Она все мне рассказывала. Садилась по-турецки на ковер, любила смотреть, как я в номере красоту навожу.
– В классе говорили, что я гулек дохлых ем…
– Это как? – удивлялась я.
– Это, теть �р, значит, отстой. Ну, бедная, значит, и дура…
Вот как у них теперь… Одежда у нее, правда, плесенью попахивала, может, в сундуках валялась. Но дурой она не была точно. �з мансарды мы с ней купола высматривали, где какой собор. Я ее как сопровождающую иногда давала, гостям город показывать. Бывало, целый день водит, только к ужину возвращается.
Еду Леля приносила с собой. Достает, а вместо термоса у нее сапог обрезанный, без колодки, а в нем в баночке литровой бульон горячий.
– А термос нельзя купить? – спрашиваю.
– А так горячее.
Ела она часа два, не меньше, беззубый быстрее бы управился.

� поручить ей, действительно, ничего нельзя было. Ухожу в город, говорю: сначала пропылесось. Работа тяжелая, а руки у тебя слабые. Потом все остальное. Звоню из города – она пылесосит под конец дня. Еле дышит. А до этого что делала? Пыль, оказывается, протирала – она на пол падает. Может, и впрямь мышление у нее такое?
Надо сказать, и к пылесосу я с трудом ее приучила. Боялась она его страшно. Что он гудит и трясется. Она сама вся нервная делалась и тоже тряслась.
Однажды слышу: грабельки у дворника нашего, Толика, просит. Толик – старик, сморчок на вид, а любопытный, как баба:
– Что делать-то собралась?
– Бабушкину могилу програблю, клумбу сделаю.
Бабка ее недавно умерла. Божий человек была. Муху пальцем не тронула. Даже Гитлера оправдывала. Силы, говорит, в нем мужской не было, вот и крушил все подряд.
– Да не сегодня ж. В субботу родительская… � ступай... – Толик ей наставление дает.
– Сегодня надо, луна прибывать начала, цветочки быстренько поднимутся.
� пошла в своем зеленом балахоне, и не чихнула, а время полседьмого.
К слову, на кладбище любила ходить очень. Памятники дорогие рассматривать. Живут же люди!…Придет, рассказывает шумно:
– Мужчин столько видела красивых… Эх! Жалко, мертвые все.
� смеяться неудобно. Она им и конфетки под фотографии клала, и печенье, если кто понравится.

С постояльцами у нее тоже всякое случалось. Однажды писатель у нас известный остановился… �з Питера, если я ничего не путаю.
А Леля чемодан ему дотащить предложила, с ее-то силенками. Он вошел в номер, сел на чемодан и стихи начал читать. Она руку к сердцу приложила и говорит:
– Я такое чувствую… вот здесь... �х, стихи эти ваши, можно даже в газете напечатать.
Он мне потом высказывал:
– Да я лауреат трех литературных премий…
А нам что до его премий? Ценил бы, что Лелька – не сухарь, как другие.

Они часто жили здесь, за городом, артисты эти приезжие, начальники, да и просто богатенькие. С придурью и без. Десять мест всего в гостинице, и не надо больше.
Лес со всех сторон зубчиками. Глушь. От тишины иной раз уши болят.
Так вот. Она мягкая, как пластилин, была, Лелька. Не отказывала, если кто звал, не за деньги, конечно, а по убеждению. � без претензий. Я на это глаза закрывала, если честно.
В начале лета приходит она ко мне и говорит серьезно:
– Я мужчину своей мечты встретила.
Мечту звали �ван �ваныч. Подвез ее до гостиницы. У него рядом ресторан был. Свой бизнес, получается. Оказался он женатым аж восьмой раз, и, как всегда, удачно.
А мне-то что? Я рада, если Лельку кто оценил, приласкал, не хватает ей этого, по всему видно.
�ван �ваныч стал заезжать к ней домой.
Раз в месяц. Минут на двадцать. Бабушки уже в живых не было. Придет, сделает свои дела и назад в машину. Она рассказывает мне и видит, что я не оправдываю поспешность эту. Но слушать не хочет возражений:
– Зачем сюси-пуси какие-то? Целоваться он не любит, он – человек деловой.
Раз, помню, пришла Лелька полумертвая. Сказала, что он, мужчина мечты, в больницу попал. Я начала выяснять, что случилось.
Веселая история! Напился дома до чертиков, водолазный костюм надел и за женщинами стал бегать. Упал с лестницы. Ребра сломал.
Откуда, спросите, костюм? Это у него увлечение такое есть, Леля рассказала, – дайвинг, когда под водой ныряют, кораллы всякие рассматривают. Надо ж богатым деньги куда-то кидать...

Лелька к нему в больницу каждый день ходила и еду носила в своем сапоге.
Она за полгода похудела – любовь. Зеленый плащ ее совсем поистрепался, покоричневел, как осенний лист, но синева из глаз прямо брызгала.
А потом и возлюбленный ее ко мне явился – Лелю спрашивал. Качался, кривлялся, подмигивал. Сам весь в коже, как конь, ноздри раздувает, только копытом не бьет. А мне что подмигивать? Я Лельке в матери гожусь.
А вечером обрадовала меня моя Леля: она ему не только сердце отдала, но и ключи от квартиры.
– Какие ключи?! Ему почти пятьдесят, внуки уже. А у тебя своя жизнь, – ругаюсь.
– Своя?! Он же любимый. Пусть когда хочет, тогда и приходит.

Однажды мы с ней в магазин по хозяйственной части отправились: за цветочными горшками. Смотрю: денежку на счет кладет, а телефон с бумажки считывает.
– Это ты кому? – подхожу. – Может, опять мертвецу какому?
– Это любимому, а то он мне третий день позвонить не может.
Я просто возненавидела ее в эту минуту:
– А он тебе что принес? А? На день рождения?
– Да он и не знает, что у меня день рождения был…Я не стала говорить.
…Так ведь и зовет его – Любимый. Любимый то. Любимый се. Девчонки наши, Светка с Юлькой, языки чешут, у них нет любимых, хоть женихов – пруд пруди. Да я и сама, положа руку на сердце, даже мужа бывшего любимым не называла, нужды в том не имела. А сейчас задумалась: может, и жизнь по-другому бы повернула?
Потом в книжный магазин Леля дорогу протоптала. Книжки покупать. Образовывать клоуна своего вздумала. Но, на первый взгляд, он и «Войну и мир»-то не прочитал. Она по философии штук пять купила, кто-то посоветовал ей. По каталогу еще прислали. Уж так она радовалась этому! Он даже «здравствуйте» и «до свидания» по телефону научился говорить – не иначе как философия повлияла.

Вот тут-то мои опасения насчет ключа подтвердились. Как в воду я глядела!
Подходит Лелечка как-то к своей двери, а �ван �ваныч с девицей выходит, по рассказу, наглющая, в очках.
– �ван, а это кто? – глядя на хозяйку, нахалка эта спрашивает.
Знакомит он их. Девица очкастая – кандидат наук, филолог. Оказывается, они в чужой квартире о смысле жизни спорили.
– Ну а ты-то что?! – я аж задохнулась от возмущения. Если бы сама на месте Лельки была, такое бы устроила! Тушите свет!
А подопечная моя, представьте только, плечами пожала: «А я свечку, что ли, держала?»
Поверила им Леля – и девицу в приятельницы взяла. Святая простота! Я разубеждать не стала.

…Мне она тоже книгу притащила. На юбилей. А я уже день рождения свой с родней отгуляла, даже дочь приезжала из Москвы, месяц прошел.
Пришла она ко мне домой торжественная, улыбка от уха до уха, и книгу мне обеими руками протягивает:
– Нате вот Вам подарок! Только не спрашивайте ничего!
Я думала – по философии, а там салаты разные. Это я, неумная, язык при ней распустила, что готовить люблю. Книженция рублей на пятьсот тянет. Только состряпать по ней ничего нельзя: у нас в городе и продуктов таких нет.
Говорю:
– Вот ты мне подарила дорогущую такую книжку, а у тебя самой в кармане сколько?
Она отвечает, не поднимая глаз:
– Десять рублей.
– А зачем же ты купила?
– Вы, теть �р, не парьтесь, я ведь дарю для себя. Мне ничего и не нужно от вас. � от него не нужно. Я Вас люблю. Вы – наша звездочка ясная…
А сама на туфли свои глядит, а туфли Юлька ей отдала, у них один размер.
Отвернулась я, чтоб слез ей своих не показывать.

Два года подряд я ее уволить мечтала. Эх, и доведет иногда! Но уж больно она за работу нашу болеет. � вот подумала я, подумала и дала ей повышение.
Вроде, чудная Лелька, а все про нее спрашивают, если выходная. Прицепиться, что ли, не к кому? Такие люди, как она, словно прорехи в мире затыкают – душой своей пластилиновой. Чтобы холодом оттуда не сквозило. Я еще одного такого человека знала, Лелькину бабушку. А больше нет, врать не буду.