Л�ТЕРАТУРНАЯ СТРАН�ЦА

ОТ СОСТАВ�ТЕЛЯ:
Людмила Коль живет в Финляндии. Она автор многих книг прозы, опубликованных в России и Финляндии; ее романы, повести, эссе, рассказы печатались в российской и зарубежной периодике. С 2003 года Людмила Коль является издателем и редактором историко-культурного и литературного журнала «LiteraruS», который выходит на двух языках: русском и финском.
Предлагаемый читателю рассказ — это фрагмент из новой книги, специально подготовленный автором для публикации на нашей литературной странице.
Семён Каминский, newproza@gmail.com
___________________________________________

Людмила КОЛЬ

КУР�НАЯ КОСТОЧКА
Отрывок из романа «�гра в пинг-понг»

Париж. Место, о котором мечтают…
— Вы были в Париже? О-о!..
� это «О-о!» объяснять не надо — в нем содержится все! Побывать в Париже значит примерно то же, что побывать в центре Вселенной.
Она бывала в Париже не один раз и, честно признаться, не очень стремилась туда, особенно летом: туристы сплошным потоком по улицам, озвученная проплывающими на речных катерах гидами Сена, бесконечная вереница желающих попасть в Лувр, толпа перед Нотр Дамом и — вверх, вверх, вверх по Эйфелевой башне, — а как же не взобраться? Что ответить, когда спросят? Она всегда задавала себе один и тот же вопрос: что делают французы? Где они, настоящие парижане, которым все это должно же надоесть? Пожалуй, она бы приходила каждый день в Лувр — смотреть на Мону Лизу, просто сидеть напротив и смотреть. Она бы не устала никогда! Но что они с ней сделали! Место, где она висит, отгорожено от остального мира плотно приставленными друг к другу телами и: щелк-щелк-щелк! — увековечить!..

В тот раз у нее была цель — попасть на русское кладбище.
Они с ее сыном �люшей долго блуждали по сумасшедшей карте пригородных поездов, боясь ошибиться и сесть не на ту линию, уточняли дорогу у дежурных в метро и, наконец, нашли электричку, которая должна была через тридцать минут высадить их в Сент-Женевьев де Буа.
Поднявшись на второй этаж, устроились у окна и стали жевать длинные бутерброды.
За окном сменялись пригороды, так похожие один на другой: серые, каменные, с высокой башенкой церкви, которые видно было издалека и по которым они определяли, что въезжают в новый городок.

РЭР довез их до маленькой, утопающей в цветах станции. По плану возле железнодорожного вокзала они отыскали место, испещренное крестиками. Рядом был указан бассейн.
— Скажем, чтобы высадили там, где бассейн, — предложил �люша.
У водителя автобуса спросили, доедут ли до места. Он кивнул и высадил там, где нужно, но показал рукой в прямо противоположную от бассейна сторону — туда, где было кладбище. Он знал, КУДА они ехали!

� они пошли вперед так, как будто сто раз приходили сюда.
Ворота были открыты. Они вошли. Было жарко, пустынно и тихо — тихо по-особому, как бывает только на кладбище. Вдоль ограды росла трава, которую давно не стригли, и она выгорела. Обычное муниципальное кладбище...
Она стала читать фамилии: Калашниковы, Шаховские, Романовы, Юсуповы, Смоленские, Волковы, Голицыны, Оболенские, уже на иностранный манер — Сладкофф... Фамилии, исчезнувшие в России навсегда...

Она заплакала. Просто слезы подступили, заволокли глаза и потекли... Почему они здесь? Зачем? Как это вдруг случилось? � почему она здесь? � где — она? Кто-то когда-то спросил ее: «Ты скучаешь по дому?» Скучает? Разве можно скучать по тому, чего нет? Больше нет?..
Они долго ходили среди берез и елей — совсем русских берез и елей. Тысячи могил… Где-то за памятниками стояли уборщики и поливали из шлангов цветы. Бунин... Лифарь... Греч... Добужинский... Чичибабин...

� вдруг за спиной — топот многих ног и голоса. Она обернулась: это шли, деловито оглядывая могилы, соотечественники.

— А туалет тут есть? Спроси! Чаю-то напились...
— Хорошо, что поели! У них тут все приспособлено: и чашки, и чай. На случай экскурсий, наверное... Памятник какой!
— Ну-ка посмотри, что написано? Хованские? Ой, да, во хоронили!
— Денег много, небось, увезти сумели, драгоценностей, знаешь, сколько было!
— Спроси про туалет! Как ее, Наташа что ли, экскурсовода-то? Как замолчит, спроси! Я так наелась, ужас просто!

Наташа, тоже вытирая губы салфеткой, шла вперед по дорожке от церкви Успения Богородицы, не останавливаясь, и показывала направо и налево. Они с �люшей невольно потянулись вслед за экскурсией.

— Времени у нас мало: пока ели, пока отдыхали, а закрывается в пять, поэтому я сокращусь, — повторяла у каждого памятника Наташа.
Но ей, видимо, все равно хотелось рассказать обо всем, что было и что она сама думала о той трагедии в русской истории, которая была похоронена здесь. Она говорила о героях-врангелевцах, о Белом движении, о генерале Кутепове, о героической судьбе Веры Оболенской.
— У моего папы даже белье было сложено, чтобы в любой момент ехать в Россию! Каждый день жили ожиданием: вот-вот позовут!

Все гурьбой протопали по аллеям, заглядывая в путеводитель.
— А Бенуа — кто такой? Она сказала?
— А Мережковского могилу показала? А, да, были... У меня уже все перепуталось.
— Надо сказать, чтобы к Тарковскому повела и к Галичу.
Наташа бежала вперед, переплетая события и биографии. Надорванные человеческие судьбы!
У могилы Тарковского сгрудились, сфотографировались — и группой, и по одному, запечатлев пять ступенек на памятнике. У могилы Нуреева ахнули от красоты флорентийской мозаики, застрекотали киноаппаратами, чтобы сохранить воспоминание на пленке, ничего не оставив душе. У могилы Волынина прочитали вслух:
— Партнер Анны Павловой.
— Балерины, да? Витя, не становись на плиту, сойди сейчас же, кому сказала! Это же кладбище!
— Казачью не забыли сфотографировать?.. А алексеевцам?
Группа растянулась. Голос Наташи доносился уже издалека, и многие слова терялись. � вдруг за спиной тихо:
— Слышишь, чего по телевизору было недавно: покойника похоронили, сфотографировались у могилы, а когда фотографию-то отпечатали, увидели: над могилой стоит его душа!
— Да ты что?!
— Сама видела — показывали: вроде как мужская фигура. Все, кто был там, сказали, что похожа на того, которого хоронили!
Потоптались у могилы Максимова, вздохнули, заглянули еще раз в путеводитель:
— Все, кажется.
В конце Наташа, которая говорила на литературном русском так, будто родилась в Москве, а не во Франции, читала наизусть стихи, которые писали простые эмигранты, обычные домашние стихи, но в них была неуемная, горькая тоска людей, не увидевших больше никогда своей родины. � не было ли в этом их собственной вины?..

Стихи слушали, уже поглядывая на часы, и обещали напечатать в местных газетах.
Наташа закончила свою речь на высокой ноте, подняв вверх руку:
— Мой отец не дожил до этого светлого дня. Но мы верим: коммунизм будет побежден!
Ей дружно хлопали.

На прощание сфотографировались, обнимались, целовались, приглашали в Свердловск и Сочи. Потом двинулись к автобусу. Они увидели, как Наташа тоже побежала за ними, размахивая записной книжечкой с новыми адресами:
— Напишу! Стихи обязательно пришлю!
А когда автобус тронулся, посылала воздушные поцелуи.
Потом вернулась в привратницкую.

Служительница уже собиралась закрывать ворота и недовольно смотрела на нее. Наташа поднялась по ступеням, поправляя растрепавшиеся волосы:
— Сейчас, сейчас, только сумку свою заберу!
Она нырнула внутрь и, появившись снова на пороге, сказала:
— Куриная ножка была вкусная — угостили они меня. Вот я и пообедала сегодня два раза. — � озабоченно роясь в сумочке, добавила: — А куда я косточку-то дела? Я же ее завернула для кошки!
� пошла к своей машине искать.

Они с �люшей повернулись и тоже пошли к выходу.
Светило уже по-вечернему солнце. Они шли обратно к автобусной остановке вдоль кладбищенской стены, оставив спать тех, кто лежал за ней, в тени французских русских берез и елей...

Это неожиданно вспомнилось сейчас, пронеслось в голове этакой мешаниной.
Была суббота, и в гости вдруг приехала целая компания — старые знакомые.
Сидели за большим раздвижным столом — у нее такого там никогда и не было: всегда ютились «в тесноте, да не в обиде», — в чужой стране, в чужом доме, среди чужих людей и говорили о той, ушедшей для них, оставленной навсегда, жизни. Вспоминали то, что было когда-то, спорили, шутили, смеялись, пили без разбору: водку, вино, пиво, шампанское — как умеют пить одни русские. Стол она задумала тоже русский: солянка, блины с брусничным соусом, грибы, клюквенный мусс. От каждого блюда приходили в восторг.

Окна были открыты, и чужие люди, не понимающие их чужой речи, удивлялись, наверное, чему можно так громко и часто смеяться.

— А ведь здорово было! Весело! Представляете, жизнь какая была — ночью останавливаешь такси: «Отец, бутылка есть?» Он открывает багажник, а там — два ящика водки! � стоила каждая бутылка на рубль всего дороже! �ли сигареты, например. Он предлагает: «“Беломор-канал” только»!» — «Нет, проезжай, нам с фильтром!» А теперь приезжаешь в Москву и видишь: все хмурые ходят.

— Не хмурые, а озабоченные.
— Вот именно! А чем, спрашивается, — в магазинах все есть!
— Как — чем? Деньгами!
— Да разве это жизнь?! Жить весело надо! � не в деньгах дело. Даже если их мало, можно организовать свою жизнь.
— А если их нет?
— Я не имею в виду крайности. Но ведь те, кто с голоду не умирают, только о них и говорят!
— А сам-то ты чего здесь?
— А что там делать таким, как я? Там теперь крутые только, бизнес теперь в моде, а не наука. Не востребованы мы теперь там. Поэтому.
— На чужую науку работаете!
— За что ты, собственно, выступаешь? Чтобы опять были пустые полки? Когда семью кормишь, не до водки в багажниках — чего-нибудь посущественнее достать бы!
— Нет, я, конечно, не за это. Ужасно было! Но жизнь-то кипела, несмотря ни на что! А теперь приезжаешь, зайдешь в университет — а там сплошные «коммерческие структуры». � у студентов тоже какой-то коммерческий вид. Наплевано во всех углах, бутылки из-под «пепси» и «фанты» горой...

— А в Европе что, по-другому, что ли?
— Анекдот про «новых русских» хотите?..
Потом она вышла проводить их.
Вечер был теплый и свежий после дождя. Люди укрылись за светящимися окнами, и в тишине лишь навязчиво шуршал гравий под ее каблуками, когда она шла назад. Она вдруг зябко поежилась, запахнула куртку и скрестила на груди руки. Ей не хотелось возвращаться назад в пустую квартиру, хотелось еще хоть на несколько минут удержать в себе то, что сейчас уже ускользало, иллюзию неодиночества, иллюзию того, что ушло навсегда из жизни: веселого застолья с хорошими друзьями, тостов, анекдотов, споров. Это было давно-давно, там, в молодости, и оставалось теперь лишь в воспоминаниях. �ногда она вынимала фотографии, разглядывала. Друзья детства... На Пасху... Они все там же, в тесной и плохой двухкомнатной хрущобке. А это ее подруги... Ее день рождения... Вертятся.

Кто-то в Америке: дом, машина, бизнес... В чем-то, основном, не успели, теперь зато бизнес и дом с бассейном. Это ведь самое главное, в конце концов! Разве не так? Куда все делось? Как получилось, что все вдруг разлетелось, перемололось? � она сама заброшена в чужую страну, где у нее, по существу, нет ни работы, ни денег, ни крыши над головой?

Сегодня все вдруг неожиданно вернулось вновь.
Она шла по темной дорожке, осторожно ступая, чтобы не так сильно разносились звуки.
Сколько их будет бросать по свету? Каждое новое поколение — снова? Русский мир уже объял, кажется, весь земной шар. �х дедушки и бабушки... Как они жалели потом, что вовремя не уехали! Потеряли все, что нажили! Родители еле-еле выкарабкались после войны. А им не пришлось пережить войну, слава Богу! Скопили, собрали — и бросили! А их дети: или учатся за границей, или мечтают уехать при первой возможности. Она приезжала теперь туда, как чужая, — оторвала от сердца! � теперь надо было любить что-то другое. Ведь без любви нельзя!
Она подняла голову вверх. Там было темно и бездонно, и с высоты спокойно смотрели на нее безмолвные холодные голубые точечки, перемигивались, исчезали и возникали вновь.
� вдруг одна покатилась!

Медленно и плавно отделившись от других, она описывала длинную дугу. Обычно они падали слишком быстро; возникая неожиданно, тут же проваливались и пропадали навсегда. Она не успевала ни о чем подумать, чтобы загадать желание. Это случалось обычно в августе, в безветренные теплые ночи. Потом придумала — стала готовиться заранее: «Я загадаю вот это: самое-самое свое заветное! �сполнится или нет?» Это было как игра. С надеждой выходила на улицу. � каждый раз звезды досадливо равнодушно смотрели вниз и не двигались.
� вот она падала сейчас.

Медленно отделившись от других, уплывала по небу и, наконец, скрылась где-то за крышей соседнего дома. Она остановилась, провожая ее глазами, долго еще смотрела вслед. Надо же! Так медленно летела!..
Потом повернулась и пошла назад.
Хельсинки