ТАЙНЫЙ ПОКУПАТЕЛЬ

Елена ОСОК�НА

КАК АМЕР�КАНСК�Й МУЛЬТ�М�ЛЛ�ОНЕР Ф�НАНС�РОВАЛ СТАЛ�НСКУЮ �НДУСТР�АЛ�ЗАЦ�Ю

В конце 1920-х годов, подавив оппозицию, Сталин взял курс на форсированную индустриализацию, которая должна была резко повысить обороноспособность страны. �ндустриальный проект требовал огромных инвестиций, между тем золотые кладовые Страны Советов были пусты. Вопреки предсказаниям Маркса, судьба первого социалистического государства зависела не от мировой революции, а от презренного металла. Поиск валютных объектов обернулся распродажей шедевров Эрмитажа.
Большинство публикаций об «Операции Эрмитаж» носит обличительный характер. Авторы ругают Сталина и его Политбюро за разбазаривание национального достояния. �сследователи, которые настаивают на том, что СССР действительно нуждался в валюте, тоже объясняют случившееся лишь волей сталинского руководства. � обличители, и апологеты упускают из виду тот факт, что деловое предложение, сколь бы заманчиво оно ни было, не является достаточным условием для совершения сделки. Необходим также адекватный предложению платежеспособный спрос.

Начав индустриализацию с пустым кошельком, сталинское Политбюро действительно было готово распродать весь Эрмитаж с Зимним дворцом в придачу. Но не за любую цену. Некоторые сделки с полотнами выдающихся мастеров сорвались именно потому, что покупатель жадничал. Дважды, зимой 1928–1929 годов и в октябре 1930 года, ничем оканчивались переговоры со всемирно известным арт-дилером Джозефом Дювином. За 40 шедевров Эрмитажа он предложил СССР смехотворную цену — $5 млн. Да и сделки с первым покупателем эрмитажных ценностей Галустом Гюльбенкяном держались главным образом на «нефтяной подкладке».

Основатель �ракской нефтяной компании, Гюльбенкян использовал свои деловые связи, помогая дешевой неочищенной нефти из СССР пробиться на мировой рынок в обмен на выгодные условия при покупке советских шедевров. «Господин пять процентов» — именно такой долей в капитале нефтяной компании владел Гюльбенкян — жестко торговался с «Антиквариатом» (подразделением Наркомата внешней торговли СССР, отвечавшим за экспорт культурных ценностей), пытаясь извлечь максимум выгоды из своего положения первого и некоторое время единственного покупателя в Эрмитаже. Среди прочего ему достались «Афина Паллада» Рембрандта, «Портрет Елены Фоурмен» Рубенса, мраморная Диана Жана Гудона.

В разгар распродажи Эрмитажа в 1930 году «Антиквариат» вел переговоры сразу «на три фронта», желая получить за свой товар максимальную цену. К Дювину и Гюльбенкяну добавились три антикварные фирмы — берлинская Matthiesen, лондонская Colnaghi и нью-йоркская Knoedler. Как выяснилось впоследствии, за всеми тремя фирмами стоял один клиент — американский промышленник и финансист Эндрю Меллон.

Все указывает на то, что судьба главных шедевров Эрмитажа в начале 1930-х зависела от того, найдется ли коллекционер, способный профинансировать сделку века. Найти такого человека в разгар экономического кризиса, переросшего на Западе в затяжную депрессию, когда, по словам современника, бывшие президенты корпораций торговали яблоками на улицах, было непросто. Банки закрывались, счета были заморожены, получить кредит было практически невозможно. �стория возникновения «триумвирата» посредников, покупавших картины для Меллона, это подтверждает. Немецкий антиквар Франц Затценштейн, он же Франсис Маттизен, был первым из троицы, кто узнал о начавшейся продаже эрмитажных сокровищ. Он сразу же оценил перспективу, но у него не было ни денег, ни клиентов, способных выложить необходимую сумму, — первоначально речь шла о сделке на $2,5 млн. Поиски такого клиента привели главу Matthiesen в старейшую лондонскую фирму Colnaghi. У той тоже не было ни денег, ни подходящего клиента, зато был заокеанский партнер — нью-йоркская Knoedler. К счастью для национальных музеев США, у нью-йоркских антикваров постоянный и многообещающий покупатель имелся. Меллон потратил около $7 млн. на приобретение более 20 шедевров Эрмитажа.
Возьму на себя смелость утверждать, что если бы не Меллон, то по крайней мере самые ценные из проданных эрмитажных картин остались бы в России. Другого покупателя, готового выложить такие деньги, на примете у «Антиквариата» в то время не было, а время продаж было относительно коротким. С другой стороны, если бы Меллон в 1930 году предложил советскому руководству больше денег, то он смог бы купить все главные шедевры Эрмитажа, включая и упущенные им картины Джорджоне и Леонардо. �менно за непонимание уникальности исторического момента ругал Меллона в своей книге директор вашингтонской Национальной художественной галереи Джон Уолкер: мог, мол, все купить, да пожадничал. Уолкер, в частности, допускал, что «господин Меллон так до конца и не понял, что он торговался за произведения искусства, которым не было равных в запасах Дювина, Уилденстейна или любого другого дилера в мире».

Впрочем, Меллон и без этого заслужил признание американцев — как патриот, который приумножил художественное достояние своей страны, и меценат, показавший, что может сделать для своего народа человек с деньгами. Меллон передал американскому народу 125 картин, 23 скульптуры, а в придачу и деньги на строительство мраморного здания музея. Его коллекция составила ядро Национальной галереи, куда стали передавать свои собрания и другие американские богачи-коллекционеры. Меллон настоял на том, что ни музей, ни его коллекция не будут носить его имени. Фигура Меллона сродни таким российским меценатам, как купец Павел Третьяков — собиратель русского изобразительного искусства, передавший свой музей городу Москве, или Дмитрий Татищев, который в бытность свою посланником России в Европе собрал, а затем передал русскому императору коллекцию, более 180 картин.

Сын банкира из Питтсбурга, преуспевающий предприниматель Эндрю Меллон не был знатоком искусства. Министр финансов США при трех президентах — Гардинге, Кулидже и Гувере, — Меллон до конца жизни оставался дилетантом, порой не помнившим имен художников, картинами которых наслаждался. Вкус Меллона формировали дилеры, подобные Дювину, носившему говорящее прозвище Милый пират. Эти люди сделали себе имя и состояние благодаря открытию простого факта: Европа была богата произведениями искусства, а Америка — деньгами. С их помощью Меллон, как, впрочем, и другие американские богачи-коллекционеры начала прошлого века, открыли для себя и для Нового Света старых мастеров.

Семейная жизнь Меллона сложилась неудачно, и не будет большим преувеличением сказать, что его частная жизнь ограничивалась коллекционированием. Меллон был человеком немногословным и даже нелюдимым. По словам современника, «он выглядел как счетовод, ведущий двойную бухгалтерию и боящийся потерять работу, — изнуренный постоянным беспокойством и усталый, усталый, усталый». Отдых и утешение Меллон находил в своей коллекции. Есть немалая доля истины во мнении Дювина, который говорил, что коллекционирование для Меллона важнее, чем обязанности министра финансов.

Однако эрмитажные полотна Меллон покупал уже не для себя лично. К моменту завершения сделки в 1931 году ему было 76 — подходящий возраст, чтобы задуматься о вечности. На заданный ему в то время вопрос, почему он покупает картины, Меллон ответил: каждый человек хочет связать свою жизнь с чем-то, как он считает, вечным. Меллон покупал эрмитажные картины для задуманной им национальной галереи — об этом говорит и то обстоятельство, что не все купленное отвечало его личному вкусу. Он, например, не любил темную живопись, картины с неприятными сценами, обнаженными телами и зловещими лицами. В живописи Меллон-человек искал успокоения. Его «светлому» вкусу более всего отвечали импрессионисты, но их живопись была слишком молода. Для национальной галереи Меллон-коллекционер, порой вопреки предпочтениям Меллона-человека, должен был покупать шедевры, проверенные временем, заботясь о подлинности и именитости мастера.

Меллон-коллекционер не вмешивался в дела Меллона-чиновника, а тот в свою очередь не использовал свой высокий пост, чтобы помочь Меллону-коллекционеру выторговать у СССР картины подешевле. А мог бы! Сталин не отказался бы иметь своего человека в американской администрации, тем более что в начале 1930-х судьба советско-американской торговли во многом зависела от Меллона. Он отвечал за практическую реализацию решений Конгресса США о защите отечественной промышленности и внутреннего рынка от дешевых советских товаров и сырья. Учитывая нефтяную подоплеку продаж Гюльбенкяну, а также жизненную важность для СССР валютных поступлений от экспорта, можно с большой долей уверенности сказать, что советское руководство пошло бы на уступки коллекционеру, если бы министр финансов поспособствовал экспорту советского сырья в США. Но Меллон не дал «красным купцам» и намека на возможность подобных сделок.

Меллон никогда не встречался с представителями «Антиквариата». Он выбирал шедевры по каталогу картинной галереи Эрмитажа, изданному в Париже в 1909 году. Переговоры, экспертизу, передачу денег, транспортировку купленного осуществляли посредники. О своих покупках Меллон хранил гробовое молчание, которое не нарушили ни шумиха вокруг распродажи Эрмитажа, поднятая в западной прессе, ни обвинения в сотрудничестве с Советами, ни укоры в трате миллионов на картины в то время, когда Америка была парализована массовой безработицей и отчаянием. �мея дело с таким клиентом, советское руководство могло уверенно утверждать, что исчезнувшие со стен Эрмитажа картины отправлены в какой-нибудь Магнитогорский музей для повышения культурного уровня рабочих на стройках коммунизма, а у Меллона, если что и есть, то лишь жалкие копии.
Молчание Меллона закончилось вместе с длительным республиканским правлением и приходом в Белый дом демократов. Весной 1934 года Меллона обвинили в неуплате налогов и привлекли к суду. Предметом разбирательства стали именно картины Эрмитажа, часть стоимости которых Меллон списал с налогооблагаемого дохода на основании того, что картины были переданы в благотворительный фонд. Только на суде Меллон и фирма Knoedler подтвердили покупку эрмитажных шедевров. Эксперты назвали приобретения Меллона лучшей частной коллекцией в мире.

Советское руководство почти до самого конца сделки пребывало в неведении о том, кто конечный покупатель. Прозрению не помог и визит в Ленинград весной 1930 года для ведения прямых переговоров главы фирмы Knoedler Чарльза Хеншела. Между тем руководству «Антиквариату» было впору задуматься: ведь наиболее влиятельным и постоянным клиентом этой фирмы являлся Меллон. Несмотря на прямые указания в западной прессе, кому и за сколько проданы эрмитажные шедевры, советские продавцы упорно отказывались признать тот факт, что их обвели вокруг пальца и что они, коммунисты, позволили капиталистам-посредникам нажиться за счет СССР. В октябре 1930 года — к этому времени Меллон купил в Эрмитаже уже пять картин — председатель «Антиквариата» Николай �льин писал: «Благовещение» Ван Эйка продано (фирме Маттизена. — Forbes) за 90 000 фунтов. Но во всех газетах за границей сообщается, что эта вещь перепродана в Америку Меллону за 800 000 долларов». Заместитель �льина Георгий Самуэли горячо оспаривал факт покупки «Благовещения» Меллоном: «У нас есть все данные, доказывающие, что это сообщение исходит от Дювина, желающего: 1) компроментировать (так в документе. — Forbes) Меллона 2) разыгрывать нас тем, что мы дешево продали...»

Но факты говорили сами за себя, и, убедившись в том, что картины действительно уходят министру финансов США, советские гонцы немедленно помчались в Нью-Йорк. �льин и член коллегии Наркомата внешней торговли Борис Краевский, минуя посредничество немцев из фирмы Маттизена, на заключительном этапе сделки в апреле 1931 года привезли в США три последние из купленных Меллоном картин — «Распятие» Перуджино, «Венеру перед зеркалом» Тициана и «Мадонну Альбу» Рафаэля. Официальная цель поездки состояла в передаче картин фирме Knoedler. Но стоило ли ехать так далеко лишь за этим? Очевидно, что представители «Антиквариата» имели задание лично встретиться с главным покупателем. �х незатейливые визитки остались на хранении в архиве Национальной художественной галереи в Вашингтоне. Но Меллон не имел ни малейшего желания вести переговоры с коммунистами. Встреча не состоялась.
В то время как Меллон-коллекционер покупал картины у СССР, Меллон-чиновник установил эмбарго на ввоз дешевых советских спичек, древесины и асбеста. Правда, в феврале 1931 года он отказался ввести эмбарго на советский марганец, но это решение скорее объясняется интересами Меллона-сталепромышленника, чем желанием потрафить Сталину.

Продажи Меллону лишь одна из многих печальных страниц в истории сталинского экспорта произведений искусства. В общей сложности от продажи музейных ценностей в первой половине 1930-х «Антиквариат» выручил порядка 40 млн. рублей (около $20 млн. по официальному обменному курсу). В сравнении с потребностями индустриализации эта сумма была ничтожно малой. Гораздо большую роль в финансировании «Большого скачка» сыграли сбережения советских граждан — валюта, золото и серебро, на которые в магазинах Торгсина можно было приобрести продовольствие и другие товары в голодные годы первых пятилеток. Общий доход Торгсина с 1931-го по 1935 год составил почти 300 млн. рублей! Незатейливые золотые колечки, серьги, царские червонцы, нательные крестики, ордена дедов и другие семейные реликвии финансировали индустриализацию лучше, чем распродажа шедевров из национальных музеев и библиотек России.

Капитал Меллона пошел на пользу Америке. А что же Россия? В 1920-е годы Эрмитаж, хранивший не только коллекции русских монархов, но и множество прекрасных коллекций российской аристократии, реквизированных после революции, мог считаться лучшим в мире художественным музеем. Сталинские распродажи, продолжавшиеся более четырех лет, обескровили Эрмитаж. Впрочем, есть ли другой музей, который выдержал многолетнее насилие и все же остался в ряду лучших в мире?

forbes.ru
Автор — доктор исторических наук, профессор русской истории Университета Южной Каролины (США)
Автор благодарит Центр изучения изобразительного искусства Национальной художественной галереи США за предоставление именной стипендии Эйлсы Меллон Брюс на проведение исследования.