СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Наум Сагаловский
КУРОЧКА РЭБЭ
Была у рэбэ курочка,
ой, курочка была,
нивроку, как снегурочка –
кругом белым-бела!
Как песня, задушевная,
росла врагам назло,
нежирная, кошерная,
примерно два кило.
Свежа, подобно персику,
хоть ножки отрубай!
Метель ей пела песенку:
спи, курочка, бай-бай!..
Притом, совсем не дурочка,
без лишних мелодрам
носила яйца курочка
для рэбэ по утрам.
А тот, как под копирочку,
с утра, когда вставал,
в яичке делал дырочку
и тут же выпивал.
Но вдруг случилась паника:
кошерный, как маца,
наш рэбэ утром раненько
не смог разбить яйца!..
Уменья много всякого,
и силой не иссяк,
и так его, и сяк его,
об стол и об косяк!
С яйцом никак не справятся
ни тесть – на что уж дюж,
ни рэбэцн-красавица,
ни дети – восемь душ,
то молотком, то гвоздиком
колотят мал-мала!
Позвали мышку с хвостиком –
и та не помогла.
А тёща рэбэ – Сурочка –
сказала мышке: "Цыц!
Зачем нам носит курочка
небьющихся яиц?
Мы что – играем в жмурочки?
Большой тебе поклон!
Сварю-ка я с той курочки
жаркое и бульон".
Ой, курочка, ой, белая,
твой век – не сладкий торт,
ой, что же ты наделала –
себе гэбрахт дым тойт!..
И ах это, и ох это,
и в доме кутерьма,
потом позвали шохета,
и курочки нэма!
Ой, где же ты, волшебная?
Как ветром унесло.
Нежирная, кошерная,
примерно два кило...
Пошла на мясо курочка –
всё то, что дал ей Бог:
и крылышки, и шкурочка,
и шейка, и пупок.
Вот так и разбиваются
невинные сердца,
и слёзы проливаются,
а всё – из-за яйца.
Короче, съели курочку –
таков её удел.
А рэбэ дали пулочку,
чтоб он не похудел...
Но где же, – будет спрошено, –
несчастное яйцо?
Лежит оно, заброшено
куда-то под крыльцо,
забыто, не расколото...
Уже прошли года,
а что оно из золота –
никто не догада...
ПЕСНЬ О БУРЕВЕСТНИКЕ
Хаим Львович Буревестник –
революции ровесник.
Он всю жизнь шагал по вехам –
голод, войны, кукуруза,
и заслуженно уехал
из Советского Союза.
С этим фактом мы не спорим.
Он теперь живёт в Нью-Йорке,
между тучами и морем,
как сказал товарищ Горький.
Вот без цели и без проку,
как вельможа и наместник,
он шагает по бордвоку
с тётей Хаей Буревестник.
А вокруг гуляют пары –
серьги, кольца, бриллианты.
На бордвоке, как гагары –
эмигранты, эмигранты.
Тот смеётся, этот плачет,
кто-то курит папиросы,
кто, как пингвин, робко прячет
тело жирное в утёсы,
кто уже набрался с горя,
кто на солнце загорает…
Над седой равниной моря
ветер тучи собирает.
Вот уже и дождик льётся,
и погода козни строит!
Гром гремит, земля трясётся,
буря мглою небо кроет.
Гром гремит, не утихая!
Хаим Львович, брови хмуря,
вдруг кричит: “Ты слышишь, Хая?
Пусть сильнее грянет буря!”
Стонет ветер, крики тонут,
дождь клокочет зло и крупно,
и гагары тоже стонут –
им, гагарам, недоступно…
На бордвоке мгла, хоть тресни.
Издавая крик утробный,
гордо реет Буревестник,
чёрной молнии подобный!
Хаим Львович еле дышит –
семь десятков горемыке,
он кричит – и тучи слышат
радость в Хаимовом крике.
В этом крике – жажда бури,
воля к жизни, боль тревоги,
эс-эс-ай, фуд-стэмпы, куры
и маца из синагоги,
все житейские напасти,
винегрет, что утром съеден,
сила гнева, пламя страсти
и уверенность в обеде…
ПОМНИШЬ, МАМА МОЯ...
Помнишь, мама моя, как я мужа-еврея,
никого не спросив, привела к тебе в дом?
Строго глянула ты и, от злости зверея,
прокричала: "Катись вместе с этим жидом,
вместе с этим жидом!"
Он учился тогда на врача-окулиста,
не имел ничего - ни рубля, ни угла,
он играл на трубе Берлиоза и Листа,
только этого ты оценить не могла,
оценить не могла.
Не давала ему ни картошки, ни сала,
отвечала по-хамски, о чём ни спроси,
и в партком на него анонимки писала,
будто слушает он по ночам Би-Би-Си,
по ночам Би-Би-Си.
Бедный Гриша, ему б лишь терпенья хватило,
не ушёл, не сбежал, не отбился от рук,
а теперь он уже мировое светило
и профессор больших, очень важных наук,
очень важных наук.
Где тот дом, что стоял в лопухах и крапиве,
где тот старый петух, что кричал по утрам?
Всё пропало давно, мы живём в Тель-Авиве,
и два сына у нас - Исаак и Абрам,
Исаак и Абрам.
Мы живём, ни беды и ни горя не зная,
нас проклятья твои далеко занесли.
Так спасибо ж тебе, что хранишь ты, родная,
то, что нас увело от родимой земли,
от родимой земли.
ПЕРЕВОДЫ С ЯПОНСКОГО
ТАНКА ПРО ХАЙКУ
Тойота мне сказал, что хочет хайку.
Я говорю: "Ты что, с ума сошёл?
У хайки муж! А светку ты не хочешь?"
Тойота мне сказал,
что светку - нет.
ВИД НА ФУДЗИЯМУ
Вот я стою, смотрю на Фудзияму
и вспоминаю
Хаима и Зяму.
ДУМАЮ О МАТЕРИ
Япона мать - как много в этом слове!
Прошу прощенья -
в этих ДВУХ словах.
ЗИМНИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Как хорошо в морозный зимний день,
когда снежок на солнышке искрится,
взять лыжи в руки,
смазать их погуще
и выбросить.
УЧУ ПОЛЬСКИЙ ЯЗЫК
К примеру, "стол" по-польски будет "стул",
"стул" будет "кжесло", "кресло" будет "фотель"!
Зачем японцу голову ломать?
НЕТРАДИЦИОННАЯ ОРИЕНТАЦИЯ
Уж если педераст зовётся "гей",
то, значит, "гейша" -
это лесбиянка.
ЧТО СЛУЧИТСЯ
Кто обзовёт меня японской мордой,
тому скажу я просто, по-японски:
а макэ дир ин пунэм.
ПАЛИНДРОМ
Я сочинил японский палиндром,
налево ль справа,
справа ли налево -
всё то же:
харакиририкарах.
ФЕВРАЛЬ. СТИХИ НАВЗРЫД
Сказал нам основоположник
простую истину одну:
не спи, пожалуйста, художник,
ты, мол, у времени в плену.
Отнюдь не бред кобылы сивой -
не спи, и всё, хоть зашибись.
Быть сонным как-то некрасиво,
не это поднимает ввысь.
Достань пролётку за шесть гривен
(по курсу восемь гривен - buck),
пускай ты молод и наивен,
быть женщиной - великий шаг.
О, знал бы ты, что так бывает,
когда пускался на дебют,
что время жизни убывает,
зато часы вперёд идут!
Не спи, не плюхайся на доски,
не отдавайся тюфяку,
а смело выйди на подмостки,
спиной к дверному косяку.
Зачем пером натужно рыпать
и грусть метафорой гасить?
Февраль. Достать чернил и выпить!
И промокашкой закусить.
ИЗ КОРОТКИХ СТИХОВ
КОЛОБОК
А бабка, что слепила колобок,
его невольно сделала мужчиной,
и это стало главною причиной,
что он лисе попался на зубок.
Та бабка заложила в молодца
достоинства, что так лису пленили:
соль, сахар, масло, чуточку ванили
и - два яйца.
МНЕ НРАВИТСЯ
Обзаведясь в любом порту женой,
вдруг заболел видавший виды шкипер.
“Мне нравится, что вы больны не мной!” -
сказал ему знакомый с детства триппер...
ПЕТУШОК
Петух петуху говорит: ”Петушок!
Чего это ты загрустил, корешок,
и тлеешь, как мелкий окурочек?
Забудем с тобою родимый амбар!
Давай, - говорит, - побежим на базар,
посмотрим на голеньких курочек!..”
МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ
Поэт NN, протягивая ножки,
уже совсем на грани бытия,
всё повторял - “Морошки мне, морошки!”,
но, к сожаленью, умер без нея.
РОССИЯ
Погасли пламенные страсти,
страна молчит – ни “мэ”, ни “бэ”,
всё хорошо, когда у власти
стоит полковник КГБ.
Под взглядом знающим и цепким
утихомирился народ,
и Карл Маркс у Клары Цеткин
уже кораллов не крадёт...