ВРЕМЯ П�САТЬ

�горь ФУНТ

Житьё дуракам между трусами,
а писателям меж читателей.
(Перефразируя Тургенева)

�звечный вопрос — художественность. Достаточно ли её, нужна ли она вообще настолько, как это требуется русской литературе, отражающей, как правило, голос эпохи, глубокую ответственность, без кокетства, надуманного фиглярства; либо пришло время немного ею пренебречь, коли такое дело… кризис там, происшествия, теракты. Литература-то никуда не делась, понятно, и требования к ней прежние, высокие — но ведь что происходит, господа, что происходит: читать о нелёгкой нашей повседневности, не говоря уж о всё чаще упоминаемых прошлых, совковых безобразиях, либо о советском до безобразия величии, тратить время, штудировать хорошо написанный-отточенный слог, тонко продуманные метафоры-метаморфозы, — о чём? — о том, что уложилось бы в полстраницы, не глупо ли… Согласен, многочисленные мемуарные вирши немолодых, но бодрых духом признанных классиков понять можно — им есть что вспомнить-подумать-описать, и вспоминают они, как правило, с юморком, задором, да молодцы они, что и говорить, коли больше не о чем. Они мотыжат, поддевают дёрн эпох, — пока живы, слава богу (будьте здравы!), — пластами, стотонными пластинами затерянных, забытых знаний, и это оправдано реальностью, не каждый чувствует себя комфортно здесь и сейчас, в невесомом состоянии секундой пронёсшейся в «Твиттере» информации, так уж пусть мотыжат там, в своём медленном, неповоротливом «далёко», у них получается, хотя вряд ли их обожаемый, обласканный правнук оторвётся от монитора, чтобы постигнуть неведомую черноту исторической, непрожитой и неосознанной тысячелетней пустоты, под завязку забитой забытым хламом, никому не нужным в непосредственно данный, и, кстати, — вжик! — пролетевший всуе момент. А на носу вот уже новое мгновение, а за ним другое, и всё дальше уплывает прошлый век, минувшая жизнь с её покрытыми саркофагом-временем эмоциями, когда-то ядерными — теперь немного затхлыми, из сознания потомков по-настоящему Больших людей, построивших могучую страну, несущуюся в светлое будущее на плечах невозвратных, невосполнимых дедовских воспоминаний, жаль, невостребованных.

Молодёжь (в кавычках) тоже всё о недавнем, 20-ти, 30-летнем недавнем, и как, каково? �дёшь с начала — хорошо вроде, чёрт возьми, смотришь с конца, сверху вниз, слева направо — тоже хорошо, правда, никакой разницы, понимаете? — и ведь, в принципе — литература, всё выстроено-выверено, мягко стелено, даже получило какую-то премию. Что это, скажите: инерция просветления, нежелание меняться, или ощущение извечной стабильности высоких, с натяжкой, идеалов? Почему с натяжкой? Да потому что идеалы идеалами, никуда они в итоге не денутся, но хочется чего-то по-современному сочного, насущного, не «под классика», а чтоб обухом по голове — со скрытым смыслом, с изюминкой, марихуанинкой, что ли, чтоб звучала музыка — не попса, а Музыка — которая огорошит-остаканит, съест заживо, разрежет напополам, а потом без наркоза сошьёт тебя заново, выбраковав, отбраковав или вычистив до трёхдевяточного блеска.
Никого не ругаю, не обвиняю и не журю мятежно — как можно журить Литературу! Это всё равно что журить �сторию за неправильный, не в ту сторону брошенный, ренессансом, реверанс, в любом случае приведший тебя прямо в «сейчас», в данный конкретный исторический миг, и уже ты сам, своею рукой можешь изменить, написать, выгравировать, кто мешает? — вот и пишу, гравирую, чтобы потом, оторвавшись от виртуального стола, ещё и в реале сделать что-то необходимо нужное, доброе хотя бы близкому кому-то, родному, да вообще хоть кому-нибудь… Вы говорите, со времён Классика горя и беды стало больше — вряд ли — больше стало Пространства, простора для горя и беды, включая сферу виртуальную, равную, а в чём-то превосходящую границы человеческого бытия, потому как даже случаем его покинув (не преднамеренно же!), мы не упокоеваемся под камнем, единственным пристанищем навек, а остаёмся, продолжаем жить и говорить, доказывать-досказывать в сотворённых нами же средах творческих, литературных, в Мирах искусства, созидания, если, конечно, ты успел там засветиться, брат, только вот если успел… что, кстати, непередаваемо восхитительно, и это выгодно отличает нас от поколений предыдущих, лелеявших единственную надежду высказаться, втолковать детишкам, детишкам их детишек смутную надежду на то, что их когда-то всего лишь прочтут, листая пожелтевшие журналы и книги с библиотечных полок, увы, неизбежно погрязших под сонмами, глыбами неисчислимых, свежих знаний, увы, также быстро теряющих злободневность под наплывом знаний ещё более правильных и свежих; как, о чудо! — сегодняшний мир дал возможность пыльным фолиантам возродиться из небытия за счёт глобальных виртуальных возможностей, и наши предки с благодарностью зрят с мониторов в каждом доме, уча, подталкивая нас, на ошибках своих, не ошибаться и не писать чуши несусветной, пусть и ровненько-мягонько поданной, оформленной, на примере своём. Спасибо! — говорят они нам и благосклонно-благодарно дают возможность выбрать, вырвать, вычленить лишь самое прекрасное, верное и правильное из мириад сказанных-написанных слов.

Конечно, не хотелось бы Литературу в её классическом понимании равнять с �нформацией, быстрой, доступной, лопающейся жевательными пузырями, но и читать разжёвываемую, перемалываемую грамотными словесами-жерновами тоскливую чью-то, пусть и с ностальгическим намёком на самобичевание-самолюбование жизнь ну неохота, чесслово. «Не читай! — скажете вы, и будете правы. — Переключи кнопку, перелистни страницу, смени журнал, возьми другую книгу». — От этого никуда не деться — это новая реальность с её миллионными тиражами нужной и ненужной информации, читабельной, нечитабельной, кликабельной и не очень, запоминающейся и тошнотворной, но далёкой, к сожалению, крайне далёкой даже от намёка на массивность, вечность, неповторимость.

«Так чего тебе надо? — спросите Вы, — ведь незыблемо освещают интеллектуальный горизонт и «этот», и «тот», и оба по-своему значительны, массивны, и на слуху совсем уж всемирно известный автор, о котором разве что новорождённые не в курсе, потому что не успели пока ещё отлезть от мамкиной груди и не прикипели намертво к телевизору; чего тебе надо?» — Всё правильно, отвечу, верно, но Литература должна побеждать повседневность; а «тот», так получилось, ушёл в какой-то свой, называемый им �сторией, мир, навеваемый переменчивым до бессознательности ветром непроверяемых фактов; «этот», в желании обойти конкурентов, переборщил с хорошо слепленной, искусно собранной расплывчатостью образов, или, лучше сказать, образностью расплывчатых, оттого невинно притягательных литперсонажей, пожертвовав молотом сермяжной правды, хотя к чему она, правда, хм… она ж и так изрядно надоела — с газет, экранов, с мониторов, хоть выбрасывай с балкона эти компы, чтоб дети наши шли уже, в конце концов, на улицу, на стадион, в парк; куда-нибудь, только не в этот, сермяжной истиной-ложью проржавленный и протравленный донельзя виртуал — ведь неуместная �стина, сызмальства ломающая маленького человечка, становится большей Ложью… Человечек и сам хлебнёт её, лжи, лажи, в своё время — только чтобы в своё! — не надо раньше, и в этом заложена современная, актуальная Беда, надо признать, причём беда ярко-визуализированная, раскрашенная, как обложка канала СТС, оттого принимающая зловеще-прагматичный оттеночек, характер.

Но и без �нформации, болевой, резко пахнущей, неприятной, без насыщения текстов жертвенностью нашего времени, скорбностью его, не может быть Литературы, ведь и Печаль бывает светла, если она соткана из нитей, пронизывающих, золотом ли, кровью, реальную жизнь, воспеваемую в нами же созданных твореньях, тогда лишь завораживающими, задевающими за живое, когда боль виртуальная становится взаправдашней, что происходит, конечно же, за счёт Слова, величайшего оружия и владыки, прекращающего страх и отвращающего печаль, вызывающего радость, усиливающего жалость, дрожь, но Слова нового, по-новому сказанного, трепещущего, дышащего свежими соками, новым временем, столетием.

Да, есть такие писатели, которые пронзают строгие постулаты боковым пронизывающим ветром, и в наш век, слава богу, их признают при жизни; да, они возвращают Литературе смысл, угасающему большому, мощному когда-то писательству — движение, движуху, уменьшающемуся читательскому спросу — волнение, пульсацию; затерянной, забытой, в меру надобной пафосности — жизнь, толкая, двигая всю литературно-информационную махину к первородству, первопричинности, к истокам красоты, нужности и сопричастности, но это всё капли в застывшем океане словесности. Ведь «большие» блоггеры становятся если не иконами литературного стиля, то символами «правильной» подачи материала как минимум, копилкой, инкубатором литературно-информационных клонов — во-вторых. � уже несутся по страницам сетературы содранные с лидеров, срисованные как из-под кальки, похожие друг на друга опусы, разглагольствования, объяснения, поучения и т.д., что, в общем-то, неплохо, образовательный уровень лидеров сетедвижения немаленький, неслабый уровень — можно выискать преинтереснейшие вещи, читаемые на раз, махом, чего не скажешь об отстающей неповоротливой колеснице изданий официальных, профессиональных, что тоже неплохо — им-то спешить некуда, есть время выбрать, подрихтовать, подчистить, отсеять-отстрелять, отобрать, вновь встретиться с признанным мэтром, дать слово неоперившемуся таланту, на первую полосу поместить звёздного песнописца, но… Гложет такое чувство, что профессионалы пишут внутрь себя самих, издательства издают себя вовнутрь, не причиняя творческого неудобства окружающим, а надо бы. Толпы читающих, миллионы готовых поглощать, дышать свеженаписанным, свежеизданным воздухом толкутся там, где не гладко, небрито, наскоро, с ошибками и неточностями, но правдиво и честно — иначе не задержались бы ни на секунду! — излита соль сегодняшнего времени, открыта на всеобщее обозрение душа, чаяния, чувства — в блогосфере. � ведь там действительно кипит живая река человеческого общения — а что это, как не жизнь, источник радости и благо! В то же время мысли просвещённо-эрудированные, елейно сложенные в аккуратные поленницы слов-словечек, но аморфные, сыто-мягкие, пылятся на полках, стыдливо прикрываемые лако-красочными обложками сериалов, кочующих с бумаги на телеэкраны и обратно — это так надо — это менеджмент!

А мы её… и не солёную, — сказал бы �ван Сергеич, — правду-то, да вприкуску! Ан нет — так не бывает — не бывает «несолёной» литературы, как не было бы �нтернета без животрепещущей, убийственной, но по-настоящему острой, событийной Правды. Ты скажешь, у него есть возможность выбора: человек волен распоряжаться хозяином своих помыслов, и будешь прав, — каждый вдвигает своё «я» в любое окружающее его пространство, взяв со стола томик Тургенева, либо раскрывая себя, болящего, блогосфере, всасывая, борясь, переплавляя весь белый свет, как в горниле, через всемирную Сеть, таким образом осознавая свою связь с человечеством, и дальше с бесконечностью, и так без края, что ж… Литература не взыщет, она вытерпит и это, было бы стремление, хотя стремление без знания слепо, а что такое поиск знания, как не непрестанный творческий полёт и радость, лишь бы этот путь не превратился в бремя, тогда стремление станет тьмой, и ничто уже не поможет. Так пусть же хоть так?..
— Что ты хочешь сказать? — так и назревает вопрос у недоумевающего �здателя, профи в своём деле, доки.
Ухмыляясь:
— Льёшь крокодиловы, пирровы слёзы, сопоставляя несопоставимое — высокое искусство «Литературу» и прикладную науку о коммуникативных средствах доставки информации, причём отчасти неточной, не той и не оттуда взятой, оттого не стоящей серьёзного осмысления и глубокого понимания, проникновения. А кому надо — тот и без этих рассуждений найдёт себе, чего душе угодно — от книги до кинофильма, от произведений живописи до предметов антиквариата. Так что, господин «не понятно что критикующий критик», не можете вы найти соприкосновения с вечностью, ощутить её движение, дух, не можете, уж поверьте.

— Пирровы слёзы?
— А разве пирровы победы не оплаканы пирровыми, никчемными слезами?
— Победы над чем?
— А критика твоя случайно не глумливое ожидание пирровой победы над вечностью, неподкупностью творчества?
— Да ничего я не критикую, — оправдываюсь. — А вечность кто-то выхолостил, выветрил из неё дыхание непредвзятости, уж не Вы ли?
— Не шути со мной так. Не забудь, когда-то и ты пойдёшь сдавать в печать эту свою статью, чтобы остаться, так сказать, в памяти.
— Да, это старая дилемма — мечта о вечности собственного творения; но место в этом стремительно несущемся потоке времени определяется, увы, не нами. Что сказать, ты прав, �здатель, чуть не вырвалось: Создатель.
— Вот-вот, неужели ты думаешь, что я забыл, запамятовал меру достоинства творений человеческих.
— � что же это?
— Как что — новизна, конечно, нетленная, непреходящая, бескомпромиссная новизна!
— � вновь ты прав, �здатель, почему же не всегда тогда придерживаешься сего достоинства?
— Такое время, брат, его недостатки распространяются и на меня, не свят я, брат, не свят.
— Так сделай первый шаг.
— Я не смогу, вернее… не чувствую, что способен на это.
— Хотя бы в этой неуверенности есть твое достоинство, уважаемый �здатель. Прощай.
РЈС…РѕРґСЏ:
— Я слишком привязан к воздушным замкам, в которых живут читатели — мои кормильцы, ведь я смертен. Прощай, незнакомый и малоизвестный критик не понятно чего.
Ему вдогонку:
— А статья и в �нтернете приживётся неплохо.
Он издалека:
— �нтернет — это месть интеллекта искусству-у-у!..

Это я уже слышал где-то. � победа в этой незримой войне предречена отнюдь не второму. Но так ли уж пострадает художественность — то, с чего мы начали эту эмоциональную заметку о свойстве современной литературной мысли, ведь художественный стиль произведения есть сам человек, произведение создавший, и если оно трогает, задевает, завладевает нами, то не это ли является целью искусства, целью уха, сердца и кровотока своей страны — художника, пусть и называющегося «блоггером», да как угодно — писателем, поэтом, музыкантом. Если художник смог, сумел заглянуть в душу при свете совести и убедился, что сделанным можно гордиться или, по крайней мере, не краснеть за него, значит, очередной день читающего, внимающего, слушающего человека превратился в маленькую вечность. В таком случае художественность, как преходящая мода, претендующая на новизну, конечно, уступает место более ценным качествам характера творца, и не только творца — любого, познающего Правду мира, — самовыражению и самоотдаче, призванным во всей полноте проявить нашу сущность — ведь для этого мы живём.

Так что пишите, господа, на здоровье — в Сеть, в блоги, журналы, «твит», просто в стол, да куда угодно. Вы пишете, значит, говорите особым способом: говорите, и Вас не перебивают; вы читаете — значит, слушаете, и в этом также огромная радость — Вы беседуете с Мудростью и просто другими людьми, близкими Вам. Вы пишете — и одновременно мыслите, переживаете и самовыражаетесь, то есть обладаете в равной мере умом, душою и вкусом, и это здорово!

А вообще, чувствую, это только начало большого разговора о недавно зародившемся жанре творческого самовыражения — жанре короткого описательного репортажа, не лишённого художественных изысков, ведь это не статья в прямом смысле — это именно живое, жизненно-житейское изображение произошедшего с человеком чуда под названием «маленькая вечность» — мгновенного эпизода, к сожалению, канувшего в Лету, но, к счастью, принёсшему автору такую отраду и ублаготворение, что он решил излить свои чувства в цифровом эфире, блоге, Рунете, то есть поделился эмоциями не менее как со всем человечеством, причём, что важно, здесь и сейчас; и уже мы, здесь и сейчас становимся судьями-читателями этого смельчака, одобряя или осуждая его — наш выбор! — сравнивая и сопоставляя, ликуя и печалясь, и, как ни странно, иногда не в пользу тех, кто призван это делать профессионально, превратившись в ласковых зануд, понужающих до отвала накормленного сладкоголосого Пегаса, запряжённого в хорошо смазанную и отремонтированную литповозку, бредущую точь-в-точь в противоположную сторону от ненасытного, жадного до Правды читательского роя.