АШДОД: В ПО�СКАХ СМЫСЛА

Петр ЛЮК�МСОН

За эти дни мы успели как-то свыкнуться с мыслью, что "палаточный протест" является бунтом золотой израильской молодежи, юношей и девушек, убежденных, что, вне зависимости от ее способностей и готовности работать, государство обязано предоставить им те же комфортные условия жизни, каких их родители добились за многие годы упорного труда. Во всяком случае, именно так видится все происходящее, когда оказываешься на тель-авивском бульваре Ротшильда. Но стоит выехать из Тель-Авива и оказаться в так называемой израильской глубинке, как все начинает видеться несколько иначе. Не то чтобы требования обитателей палаточных городков в Ашдоде и Ашкелоне кажутся более обоснованными и справедливыми, нет, просто сами обитатели этих городков другие. � воспринимаются их слова, соответственно, по-другому…

ГРУСТНАЯ �СТОР�Я ВЕРЫ ШОР
В Ашдод меня привело пришедшее к нам в редакцию письмо 76-летней Розы Шор, в прошлом узницы гетто. В письме пожилая женщина рассказывала, что ее невестка Вера в последние дни также переселилась в палатку, протестуя против того что после смерти мужа, ее, стопроцентного инвалида, вместе с дочерью сняли с очереди на социальное жилье, лишив таким образом надежды обрести в ближайшем будущем постоянную крышу над головой.

� вот мы сидим с Верой Шор неподалеку от нескольких десяток палаток, поставленных прямо напротив центральной автостанции города. Как выясняется, кроме Веры, "русских" среди жителей палаток нет, да и Вера ночевала в палатке только пару раз – слишком уж это нелегкое испытание для человека, передвигающегося на костылях и почти неспособного себя обслуживать.

- Мы приехали в �зраиль в 1996 году вместе с дочерью, - рассказывает Вера. – � я, и муж – инвалиды детства, так что никто нашего права на получение квартиры от государства, причем либо на первом этаже, либо в доме с лифтом, не оспаривал. Спустя несколько лет после приезда нам в первый и последний раз предложили государственную квартиру. Это была трехкомнатная квартира на первом этаже, но в ужасном районе и в ужасающем состоянии: все двери сняты, стены выщерблены, в туалете и ванной стояла невыносимая вонь из-за неисправной канализации... При этом нам сказали, что берем мы эту квартиру или нет, мы должны решить сейчас, на месте, и если возьмем, то ремонт должны будем сделать сами…

На этом месте я невольно вздыхаю: знакомый прием. Сколько раз мне приходилось выслушивать рассказы о том, как работники "Амидара" или "Амигура" давили на людей, требуя, чтобы решение соглашаться или не соглашаться на представленную им квартиру они приняли на месте, за считанные минуты, и многие, согласившись, потом много лет должны были выпутываться из клубка практически неразрешимых проблем…
- Не знаю, может, если бы мы день-два подумали, то согласились бы и на это жилье, - продолжает Вера, - но мы отказались, и нам сказали: "Тогда ждите!". Потом нам предложили купить квартиру с помощью государства: 350 тысяч минстрой давал нам на покупку в подарок и еще 450 тысяч предлагалось взять в виде ссуды под 4 процента годовых. Когда нам объяснили, что возврат этой ссуды составит порядка 3 тысяч шекелей в месяц, мы отказались – откуда нам взять такие деньги!

Яков и Вера Шор продолжали ждать, тем более что их право на социальное жилье вновь и вновь подтверждалось всеми инстанциями. Но в конце 2010 года произошло несчастье: внезапно скончался муж Веры. Когда же 10 апреля этого года Вера вновь обратилась в минстрой, чтобы узнать, как продвигаются ее квартирные дела, выяснилось, что за три дня до отсылки ею письма, 7 апреля, общественная комиссия решила: так как теперь Вера проживает только с дочерью, служащей в ЦАХАЛе, социальная квартира ей больше не полагается, и ее просят по меньшей мере в течение года по данному вопросу в минстрой не обращаться. Сейчас Вера получает пособие как мать-одиночка, да вдобавок зарабатывает что может на заводе для инвалидов, и это позволяет ей снимать квартиру за 2500 шекелей в месяц. Но пройдет год, ее лишат статуса матери-одиночки, пособие резко уменьшится, и как тогда жить - непонятно. То есть понятно, на что наши бюрократы рассчитывают: на то, что дочь Веры начнет работать и помогать ей. Но это значит, что дочка не сможет учиться и, как говорит Вера, "навсегда останется посудомойкой". А когда она выйдет замуж? Почему Вера должна становиться обузой для молодой семьи?!
- Вы понимаете, - говорит, рыдая, Вера, - они там исходят из того, что я мать-одиночка, и совершенно не принимают в расчет, что я инвалид. Снимать частную квартиру я без чьей-либо помощи не смогу. В хостель - из-за того, что я не в состоянии даже одеться без посторонней помощи, - я не прохожу по критериям. Так что же мне делать?! Разве что я прошу что-то, что мне не положено?!

Правда, когда я задаю вопрос о том, готова ли Вера переехать в какой-либо другой город, если ей предоставят там социальное жилье, она отвечает категорическим "нет". Недавно, добавляет Вера, министр абсорбции Софа Ландвер предлагала ей - опять-таки в течение нескольких минут - решить, не хочет ли она переехать в Сдерот, и Вера отказалась.
- В Ашдоде у меня все родственники, если что – они помогут, - поясняет она. – А там кто мне поможет? Да и к тому же здесь есть завод для инвалидов, хоть какая-то занятость, а там что?

� если в устах Веры Шор этот отказ сменить место жительства звучит вполне обоснованно, то, честно говоря, такая же позиция других участников акций протеста, с которыми мне довелось беседовать в течение этих недель, вызывает недоумение. Почему жители Тель-Авива убеждены, что, независимо от их доходов, государство должно обеспечить им возможность получить или приобрести квартиру по доступной цене именно в Тель-Авиве, а жители Раананы то же самое думают по поводу Раананы, а жители Герцлии – по поводу Герцлии и т.д.? Где, в каком законе записано это право? � в какой еще стране кто-то может всерьез качать подобные права?!

- Как вас восприняли другие обитатели городка? – спрашиваю я у Веры.
- В принципе, я здесь чужая, - говорит она. – Это сейчас здесь тихо, а по вечерам, когда люди возвращаются с работы, подтягивается молодежь, здесь начинает бурлить жизнь. Проводятся концерты, читаются лекции. Вон там, на пальме, обычно вывешивают объявления о программе каждого вечера.

На пальме и в самом деле висит объявление, только старое, предсубботнее – о том, что для всех, кто намерен принять участие в замечательном концерте и демонстрации протеста в Беэр-Шеве, будут поданы бесплатные автобусы. Как говорил в таких случаях герой известного фильма, любопытно, за чей счет этот банкет.
Ну, а жизнь, как выяснилось, бурлит в палаточном городке и в утренние часы…

"ВО ВСЕМ В�НОВАТ Б�Б�!"
Неподалеку от палаток, на детской площадке, играют дети, да и между палатками то и дело проносятся стайки ребятишек.
- Ты тоже живешь в палатке? – обращаюсь я к пробегающему мимо пацану лет семи-восьми.
- Да, уже две недели!
- Нравится?
- Еще как! Здесь кейф!
- А тебе сказали, почему ты живешь в палатке?
- Так сейчас же лето. Это кейф – летом жить в палатке!
- А нормальная квартира у вас есть?
- Конечно, есть. Просто мы сейчас в ней не живем…
- А мама, между прочим, велела говорить, что у нас нет дома, – подходит к нам пятилетняя сестренка моего собеседника.
- Ты кто? – спрашивает меня эта пигалица.
- Я журналист. Вот пришел узнать, как вы тут живете…
- Если ты журналист, то где твой фотоаппарат или видеокамера? Как ты будешь нас снимать?
- А я не тот журналист, который снимает, я тот, который пишет для газеты.
- А! Все равно, тогда тебе нужно с мамой поговорить. С детьми журналистам говорить запрещается!
- А где твоя мама?
- Вообще-то она спит, но я ее сейчас разбужу…
Маму этих двух детей, как выяснилось, зовут Сигаль, она и в самом деле спала, отдыхая от бурной общественной жизни, которая в лагере, как уже было сказано, начинает бурлить после восьми вечера. Выйти ко мне женщина не пожелала и разговаривала через сетчатое окно палатки.
- Сигаль, что побудило вас поселиться в палатке? – задаю я первый вопрос.
- Как что?! Это всем известно: высокие цены на жилье и на все остальное. Снять 3-комнатную квартиру в Ашдоде стоит сегодня 2500-3500 шекелей. Откуда у нас такие деньги?! Государство обязано дать нам социальное жилье, за которое мы сможем платить приемлемую сумму.
- А сколько для вас приемлемо?
- Не знаю. Но не три тысячи шекелей в месяц!
- Вы работаете?
- Работаю 4 часа в день. Муж тоже работает на неполную ставку, но на квартиру у нас уходит больше половины всех денег, которые мы зарабатываем. Так быть не должно. Мы требуем то, что нам положено!
- Кстати, а чего вы требуете?
- Чтобы государство начало строить и давать квартиры, чтобы снизило цены на воду и электричество, а также на продукты питания. В стране ужасная ситуация!.. Слушай, я вообще в политике не очень разбираюсь. Тебе надо поговорить с кем-то из лидеров лагеря. Оделия, видимо, просто отлучилась в туалет, вот-вот вернется…
- Сигаль, а кто поставил эти палатки?

- Что значит – кто? Это тебе не бульвар Ротшильда, здесь каждый пришел со своей палаткой. Мы живем в той палатке, которую обычно берем с семьей на пикники. Но тебе надо говорить с Оделией…

- Я это уже понял. Последний вопрос: а кто, на твой взгляд виноват в том, что в стране такая "ужасная ситуация"?

- Как кто? Биби, конечно! Он нас всех довел до ручки. Причем начал это еще несколько лет назад, когда, будучи министром финансов, стал снижать пособия. Его надо как можно скорее вышвырнуть из кресла премьера! Как можно скорее!
То же самое - что он в политике не разбирается, и мне нужно разговаривать с Оделией, - сказал мне и проходивший мимо мужчина, тоже поставивший палатку в знак протеста против высоких цен на жилье.

- Я снимаю крохотную комнату и плачу за нее 1500 шекелей в месяц. Минус алименты – и от моей зарплаты в 3600 шекелей "нетто" мне ничего не остается, – пояснил он. – Но чего и как мы тут требуем, я тебе точно сказать не могу. Поговори с Оделией.

"ДАЕШЬ ДОСТОЙНУЮ Ж�ЗНЬ!"
Оделия оказалась симпатичной молодой женщиной. Живет она на пособие матери-одиночки. Когда я спрашиваю, что привело ее в этот городок, она улыбается:
- Знаешь, я сейчас часто думаю, почему у меня не хватило духу поставить палатку первой в стране. Ведь все к этому шло. Цены на аренду и покупку жилья стали запредельными. Цены на продукты питания – тоже. Стало не хватать на самые элементарные вещи. У меня двое детей, младшей чуть больше двух лет. Ты знаешь, сколько стоит сегодня банка детского питания "Матерна"? Почти 100 шекелей! Ты спрашивал, чего мы требуем? Мы требуем, чтобы государство позаботилось о том, чтобы простые люди могли вести достойный образ жизни!

- Но вообще-то для достойной жизни работать надо…
- Я работать не могу, я мать-одиночка с двумя детьми! Но ведь и обычные семьи, где оба супруга работают, сегодня не в состоянии купить себе квартиру. Значит, нужно, чтобы строили не только частники, но и государство. �ли чтобы государство поощряло строительство небольших дешевых квартир на съем или на продажу. Чтобы образование в стране было бесплатным. Чтобы пособия позволяли существовать достойно…
- В общем, нужно сменить правительство…

- Нет, я этого не сказала. Многие пытаются заявить, что наши акции протеста инициированы левыми, но это не так. Во всяком случае здесь, в Ашдоде, за нашим городком не стоит ни одна партия. Больше того, я лично считаю, что правительство менять не надо. Биби – выдающийся экономист, именно он в состоянии разработать реальную программу решения всех этих проблем. Вопрос в том, хочет ли он их решать.
- Вопрос в другом – есть ли у государства деньги на их решение…
- Убеждена, что их можно найти, если сократить некоторые расходы. К примеру, институт президентства обходится стране в сотни миллионов шекелей в год – с содержанием дворца президента, выплатой ему и всем его сотрудникам зарплаты, а затем пенсии, да вдобавок зачем-то канцелярии со служащими после отставки. Но зачем нам эта символическая должность?! Дальше: зачем нам министерство по делам религий, когда у нас есть городские раввинаты, решающие те же вопросы? � вообще, не слишком ли много у нас министров? Ведь даже если у министра нет министерства, у него все равно есть канцелярия с кучей сотрудников. К примеру, зачем нам министр пропаганды, если у нас есть М�Д, который в числе прочего обязан заниматься и пропагандой?! А когда высвободятся хотя бы эти деньги, уже можно будет начать строительство социального жилья.

- Ну хорошо, допустим, в твоих словах есть какой-то резон. Но сколько вы собираетесь тут сидеть? Еще месяц? Два?
- До победы. Мы отсюда не уйдем, пока правительство не выполнит всех наших требований. Даже если в сентябре начнется новая интифада и Ашдод снова окажется под обстрелом, мы отсюда не уйдем. Пусть здесь ставят бетонные бомбоубежища.
- Ты не думаешь, что многие ваши требования просто невыполнимы, тем более невыполнимы мгновенно?
- Мы понимаем, что на выполнение некоторых наших требований может потребоваться время. Но мы должны как минимум получить четкие обязательства, что они будут выполнены, причем с указанием точных сроков их выполнения. Не думаю, что все это быстро закончится.

Спрашиваю, как живется в палатках, и Оделия рассказывает, что мэр Ашдода Ласри заявил о том, что поддерживает их протест, так что вода и электричество у них есть. Владельцы окрестных кафе и магазинов щедро жертвуют продукты. По вечерам перед палатками выступают музыканты, читаются лекции. А как там проходит встреча субботы – с кидушем, с песнями, по всем правилам!

- Кстати, что за лекции здесь читают? – спрашиваю я.
- О положении рабочего класса, о защите прав рабочего. В ближайшие дни три профессора Еврейского университета прочтут лекции на экономическую тему.
- Оделия, а ты не думаешь, что вы своими акциями протеста ослабляете �зраиль? Что кто-то намеренно манипулирует вами накануне грядущих сентябрьских событий?
- Не думаю! – решительно отвечает она. – Мне кажется, наоборот, эти акции усилили страну, вернули народу забытое чувство единения. Мы хотим достойно жить именно в �зраиле, в своей стране. � защищать �зраиль мы будем так же яростно, как защищали его всегда.

"ПР�СОЕД�НЯЮСЬ К ПРОТЕСТУ!"
Пока мы разговаривали с Оделией, к лагерю подошли два человека. Один из них – пенсионер Роман К. Как выяснилось, три года назад он репатриировался из Германии.
- Когда стало ясно, что ехать надо, сын сказал, чтобы мы с женой эмигрировали в Германию и там подождали, пока он в �зраиле встанет на ноги, - рассказывает Роман свою историю. – Ну так вот, когда он здесь обжился, стал звать к себе – и мы приехали. Я, кстати, не жалею, считаю, что все сделали правильно: евреи должны жить здесь! С другой стороны, арендная плата за снимаемую нами двухкомнатную квартиру выросла за эти три года с 1900 до 2600 шекелей. Квартиру за это время не ремонтировали, лучше она явно не стала, так с чего такой скачок цен?! С продуктами опять же… Пакет молока в Германии стоит порядка 3 шекелей на наши деньги, яблоки – порядка 4 шекелей. Здесь пособия меньше, а цены на все выше. В министерстве абсорбции и в других учреждениях постоянно натыкаешься на хамство, с которым мы в Германии не сталкивались. Скажем, решил я выяснить, какой у меня номер очереди на социальное жилье. Пришел, а мне говорят: "Ты чего приперся?! Сейчас получают те, кто встал на очередь в 1999 году!". Я говорю: "Я не хочу знать, какого года репатрианты сейчас получают квартиры. Просто назовите мой номер в очереди – сотый, тысячный, десятитысячный?!". Но, оказывается, номер в очереди на социальное жилье в �зраиле - военная тайна. На мой взгляд, все это ненормально. Вот я и пришел сюда, чтобы выразить солидарность с этими людьми. Думаю, государство должно либо ограничить стоимость арендной платы определенной суммой, либо сделать так, чтобы пособия на оплату съемной квартиры реально покрывали плату за эту квартиру.

В этот момент к лагерю подкатил на велосипеде 54-летний Сами Б. Как выяснилось, Сами тоже поставил палатку, но в другом квартале города – Шхунат-Гимел.
- Моя история очень показательна, - говорит Сами. – Я "шипуцник", занимаюсь ремонтом квартир. В 1988 году я по глупости на пару месяцев попал в тюрьму, в результате чего два моих чека на смешную сумму - пара сотен шекелей - остались без покрытия. � вдруг недавно эти чеки всплывают, причем теперь с меня за них требуют сотни тысяч шекелей. В итоге судебные исполнители отобрали у меня квартиру, которую я купил после развода с женой, и машину. Но "шипуцник" без машины работать не может по определению – я элементарно не имею возможности подвезти материалы к заказчику. Так в один день я остался и без дома, и без работы. Несколько месяцев ночевал по подвалам, а сейчас вот поставил палатку. Я что хочу сказать… – продолжает Сами. – Проблема этого государства не только в ценах на квартиры и на творог "коттедж". Посмотри на меня: я хочу работать и зарабатывать, чтобы достойно жить и платить налоги, но у меня эту возможность отобрали. Это просто ненормально. То есть я, конечно, немного работаю по-черному, но, во-первых, за гроши, а во-вторых, вынужден обманывать государство на налогах. Так вот, со всем этим букетом проблем надо что-то решать. Видимо, пришло время…

Признаюсь, эти встречи в Ашдоде (как, впрочем, и до того в Тель-Авиве) оставили после себя двойственное впечатление. Многие высказываемые моими собеседниками претензии выглядят вполне справедливыми. Но в итоге выясняется, что они до сих пор и сами толком не знают, чего хотят. Одновременно "протестанты" кажутся настолько инфантильными, настолько оторванными от реальности и убежденными, что им полагается по праву и то, и это, и пятое, и десятое, что человек должен жить достойно, нигде не работая или работая вполсилы… Лично меня это невольно от них отталкивает. Куда более симпатична мне позиция Сами, желающего как можно скорее вернуться к нормальной жизни. Кто-то из экономистов, кстати, заметил, что главная функция государства как раз и заключается в том, чтобы не мешать здоровым людям работать, зарабатывать и заботиться о тех, кто действительно, как семья Шор, нуждается в нашей помощи.
«Новости недели» — «Континент»