ЭМ�ГРАНТСКАЯ Л�РА М�ХА�ЛА БР�ФА

Лиана АЛАВЕРДОВА

Почему-то вспомнился Маяковский: «Голос единицы тоньше писка»... Все правильно, если эта единица не поэт. Если же мы говорим о поэте, то его негромкий голос невозможно не расслышать даже в многоголосом гвалте информационного шума, обступающего нас со всех сторон.

Много лет назад я впервые услыхала голос лирического героя стихов Михаила Брифа, и он сразу поразил меня своей особенной интонацией. Между прочим, в наше время, когда столь многие пишут стихи и считают себя поэтами, иметь свой голос, свою интонацию — это вовсе не мало. Собственный стиль — это другое дело. �ндивидульным стилем выделяются единицы, они легко узнаваемы и пародируемы: как тут не вcпомнить Беллу Ахмадулину и Андрея Вознесенского? Собственная неповторимая интонация — это очень много значит в наши дни вторичности и суррогатности, подражания и перепевания одних и тех же цитат в ироничном ключе.

В стихах поэта нет особых инноваций, технических «находок», они не поражают богатством метафор и образностью. Но есть в них нечто такое, от чего щемит сердце.

Мне спешить больше некуда,
занемог я и слег.
Сколько выпало снегу-то
на родимый порог.

Ты к окну отнеси меня,
чтоб я пил благодать,
и скажи, как по имени
мне тебя называть.
(«Ангел»)

Казалось бы, как просто! Картинка графически контрастная, обнаженная в своей простоте. На фоне белого снега и невидимых нам, но, чутье подсказывает, тоже белых стен — двое: Поэт или тяжело (смертельно?) больной лирический герой, и Ангел (неважно кто, кажется, что женщина, но может быть и мужчина, а может и в самом деле Ангел?). Предельный лаконизм, а эффект достигнут необычайной силы. Может, это и есть магия подлинной поэзии? Как писал поэт и переводчик Андрей Зырянов о поэзии М. Брифа: «Простые слова, простые положения, понятные чувства. Все отдельно — понятно, «как». А все вместе — «а как же это?», потому что добавилось еще что-то, что не повторить в пересказе».

Тема экзистенциального, тотального одиночества звучит неотрывно в поэзии М. Брифа как нижний голос в дуэте, может быть, и перекрываемый верхним, но всегда добавляющий объем и глубину. «Жить не умел. Зато любить умел, как мало кто. Увы, не пригодилось» («Поэт»); «Не жди большого счастья, когда ты одинок» («Дача в октябре»), «Понапрасну мечтать о победе над разлукой. Она мне – навек» («Без тебя»), «Враз иссяк стихотворства родник. Я над сонным Гудзоном стою. Нет вокруг ни друзей, ни родных. Сам оплачу бескрылость свою» («Неприкаянный, вздорный еврей...»), «Лихородит меня и знобит. Никого я ни в чем не виню. Мне годами никто не звонит, да и я никому не звоню» («Лихорадит меня и знобит»). Не стоит множить примеры, хотя соблазн велик: слишком много строк Брифа служат тому иллюстрацией.

� еще одна цитата приходит на ум, когда я думаю о поэзии Брифа.

Да простит меня автор, но эта цитата не из его стихов. «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой»... Я не большая поклонница Вилли Токарева с его усами Карабаса-Барабаса и хриплой мелодраматикой, но эти две строки примиряют меня с творчеством ресторанного кумира. Голос маленького человека, так любимого русской литературой, — это голос лирического героя стихов Михаила Брифа. Голос маленького эмигранта. Маленький лирический герой Михаила Брифа точно так же, как и токаревский герой, затерян и одинок («Никого вокруг. Пустыня. Называется Нью-Йорк»), не вписан в ритм американской кипучей деловитости, как не был «при деле» и на своей родине, выпадает из любой бурной деятельности, общественной или коммерческой, и болтается где-то на обочине. «Но обвинять кого мне, кого проклинать впотьмах за то, что вдруг стал изгоем, лишним в родных краях?» � в самом деле, кого обвинять? Разве что душу поэта? Ведь иначе и не может быть, когда наш герой «вдалеке от соблазнов кружил. Лишь стихи про себя бормотал, лишь стихами – единственно! – жил». Конечно, в наш практичный век заниматься поэзией да еще в иноязычной среде — дело не просто сугубо не практичное, а почти абсурдное. Кому, как не автору этой статьи, это хорошо известно! �звестно это и герою М. Брифа, полемизирующему с В. Маяковским: «Я – поэт. Кому я интересен? Ремесло – не выдумаешь хуже». («Прощание с музой»).

Взгляд лирического героя стихов Брифа лишен какой-либо героизации, (никаких котурнов!) Он полон самоиронии и горькой усмешки. Он полон боли, безнадежности: «Нет такого слова «счастье». Врут все ваши словари» («Не тревожьтесь, я уйду.») �збегает поэт и дешевой патетики, и пьяной слезы.

В лучших стихах М. Брифа есть подлинность и первозданность поэтического чувства, которому безоговорочно веришь и которое не может не вызвать душевный отклик.

Я пишу о лирическом герое стихов М. Брифа, осознавая, как велик соблазн отождествить лирического героя и автора и просто отдавая дань традиции, однако не могу не заметить, что мало у кого из поэтов лирический герой так плотно совпадает с поэтом, его родившим. Одна из замечательных черт поэзии Михаила Брифа – ее натуральность, естественность. Распахнутость души без дешевых театральных эффектов, без рисовки, без какой бы то ни было натужности и манерности, но при этом замечательное чувство слова и лиризм, тонкий, чудесный лиризм. «Ножевую рану заштопаю, залатаю. Огнестрельную рану спиртом залью и йодом, - Лишь бы ты не заметила, пахла морем и медом, единственная моя, бесценная, моя золотая» («Менестрель»); «Здравствуй, довоенный мальчик! Как живется на лету?.. С каждым годом мне все жальче твою скрипку сироту» («Скрипач»).

Пишет ли М. Бриф об отце или матери, о музыканте, о России или Украине, его родине, о любимой женщине — всему веришь, все вызывает ощущение подлинности и непридуманности. �менно эта подлинность, помноженная на талант, и рождает отклик, и вызывает сочувствие. Универсальность проистекает из того, что стихи, написанные как глубоко личные и исповедальные, затрагивают и струны незнакомых душ, неизвестного читателя. Как сказал М. Бриф об обощненно-анонимном поэте, «Он писал о себе и, значит, он о каждом из нас писал».

Стихи М. Брифа написаны в реалистической манере. Что ж, реализму как направлению искусства, по-видимому, можно адресовать строки из популярной сказки: «Ты еще крепкий старик, Розенбом!» Но, говоря о реалистичности, правдивости его стихов, нельзя не отметить, что это не стихи-перечень, не детали ради деталей, за которыми не пробивается авторский голос. Стихам М. Брифа органично присущи и самоирония, и горький еврейский юмор, и сердечность. В них смешаны смех и слезы...

Слушал бешеную вьюгу,
окна отворял.
Убежал с женою друга –
друга потерял.

Все нескладно, все неладно,
пустота вокруг...
Друг, возьми жену обратно,
возвращайся, друг.

Прикажете плакать или смеяться? Обычно, когда автор читает это стихотворение на поэтических вечерах, оно вызывает улыбку или смех...

«Удача, я твой худший ученик, оболтус, второгодник, обалдуй», « Только я виноват в своих бедах, лишь я в том виною, что душа оказалась вдруг жалкой, пустой и смешной», «...потому я числюсь на галере самым нерадивым из гребцов»... Мало кто из поэтов так беспощаден к себе как к человеку и так серьезно относится к своей роли поэта, как Михаил Бриф. Мне кажется, быть поэтом для него — самая важная роль в самоидентификации, писать стихи — и наслаждение и мука. («Зато хоть до рассвета ликуй, стихи пиши», «Пишу, покуда не ослеп, пока дышу и верю в счастье»). Он очень серьезно относится к поэтическому ремеслу, работает над строкой, по собственному стихотворному признанию исчеркивает черновики, выбрасывает строки, хотя на первый взгляд кажется, что стихи написаны так просто, как будто «выдохнуты» им. Конечно же, обманчивое впечатление. Вполне допускаю, что многое рождено вдохновением, но результат был бы гораздо менее ценным, если бы за ним не стояла тщательная работа над словом. О том, что М. Бриф внимательно и глубоко умеет читать стихи, я убедилась на собственном примере, когда выслушала его доброжелательную и предметную критику одного из своих сборников. �ногда, надо признаться, М. Брифу немного недостает объективности, когда он отбирает стихи для собственных сборников, которых у него уже несколько. Кое-что можно было бы и не включать. Но художника судят не по изъянам и мелким огрехам, а по вершинам, по лучшему, что он сотворил; и многое, большинство из опубликованного Михаилом Брифом может удовлетворить самого взыскательного критика.

Стихи М. Брифа, как и у всех поэтов, главным образом о себе, но этот взгляд то бывает прицельно точным, направленным в глубь души, то становится широким, охватывающим исторический горизонт, и тогда рождаются трагичные строки: «о век мой, гремучий, дремучий, огромный погромный этап» или «не нужна мне чужая родина – мне свою бы не знать вовек». У М. Брифа, как и у многих поэтов, пишущих в традициях русской культуры, не может не быть стихов о родине, России, Украине, о любви, замешанной на горестном историческом пессимизме и ощущении собственной неприкаянности и невписанности в среду. Не об этом ли его цикл «Дым отечества»? «...из одного бедлама мчишься в другой бедлам», или строки «Я жил в отчизне прокаженной, но прокаженность отвергал», или «Прокляла своих мертвых Россия, а живые кивали согласно». Конечно же, разговор о Родине и трагичной судьбе не может не привести нашего автора к теме изгнания и осознания своего еврейства как некоего клейма, носимого и с горечью, и с гордостью. Местечковая бабушка, говорящая на идиш, отец, бывший узник Дахау, судьба полукровки, историческая родина, фамилия, не оставляющая сомнений в национальной принадлежности ее носителя, — все становится предметом поэтического размышления, все запечатлено в поэзии Брифа, которая по сути является дневником души, напряженно размышляющей о своей жизни и судьбе, об истории и судьбе своего народа. Пронзительное стихотворение на тему холокоста — короткий «REQUIEM».

Дымами стали девочки в Литве,
и в Киеве, и в Гомеле, и в Польше.
С любимыми не свидеться им больше.
Одной росинкой больше на траве.

Уже не встретить юношам невест.
Те девочки давно дымами стали.
Поют на идиш девочки с небес.
Дымами стали – звать не перестали.

Ночное пенье слышишь ли вдали?
Как можно спать, смежив блаженно веки?
Нам не простят те девочки вовеки
того, что песню мы не сберегли.

Типичный Бриф. Коротко, почти что лапидарно, и проникновенно до слез. Найдены какие-то единственно точные, подходящие, кажется, что их нельзя было не найти, слова, и болит душа, и растревожены память и совесть.

Стихи М. Брифа легко ложатся на музыку. Его содружество с бардом Василием Кольченко породило целый ряд замечательных песен, в том числе и песню на вышеприведенное стихотворение. Михаил Бриф — автор целого ряда поэтических книг: «Високосный век» (1991), «Галера» (2003), «Единственное небо» (2004), «Братья милосердия» (2006), «Предзимье» (2007). Его стихи публиковались в целом ряде журналов и альманахов, как в США, так и в России. Он даже съездил в Англию и Украину и стал лауреатом поэтического турнира «Пушкин в Британии» и «Болдинская осень в Одессе», победителем международного конкурса к 65-летию Победы под эгидой Союза Писателей России. Но дело не в публикациях и званиях. Дело в самом поэте, «брате милосердия», пользуясь его терминологией, Михаиле Брифе.

1.4.2012