ПОБЕГ

Уверен: о существовании в �зраиле убежищ для женщин — жертв насилия в семье знают все. Однако о том, почему попадают туда эти женщины и что происходит в стенах убежища, говорится нечасто. �менно этот круг вопросов мы и решили затронуть в беседе с г-жой Михаль Ханох-Ахдут, инспектором министерства соцобеспечения, отвечающей за такие убежища

— Михаль, когда в �зраиле впервые появились убежища для избиваемых женщин?
— Примерно в середине 80-х годов.

— То есть до 80-х годов в стране такой проблемы как насилие в семье не существовало? Что же произошло с израильским обществом в 80-х?
— Разумеется, проблема насилия в семье в �зраиле, как и во всем мире, существовала всегда. Особенность нашей страны заключалась в том, что в обществе прочно утвердился стереотип, согласно которому евреи своих жен не бьют, а до того, что происходит в семьях нацменьшинств, нам, дескать, дела нет. Вследствие этого стереотипа если даже и становилось известно о каком-то случае насилия в семье, то его называли исключительным, нетипичным и т.д. Нередко окружающие считали, что женщина сама виновата в той ситуации, в которой оказалась, то есть жертву насилия превращали в обвиняемую. Но в 80-х годах прошлого века на Западе поднялась волна феминистского движения, и вскоре она докатилась до �зраиля. Только тогда у нас всерьез заговорили о статусе женщины, о равноправии полов, и на этом фоне вскрылась старая язва. Стали говорить о том, что во многих семьях женщины страдают от побоев и от других видов насилия со стороны мужей. �менно тогда по инициативе Оры Намир несколько амутот создали первые 4 убежища для женщин, ставших жертвой такого насилия…

— Знаете, я и сам, не будучи рожденным в �зраиле, вырос на стереотипе, что евреи жен не бьют. По всей видимости, проблема, о которой вы говорите, в гораздо большей степени касается выходцев из стран Востока, чем ашкеназов. Возможно, сефарды заимствовали исламскую традицию, предписывающую мужу бить жену даже просто так, что называется, в воспитательных целях?
— Увы, далеко не все так однозначно. Я бы сказала так: чем более традиционным является общество, чем глубже вживлен в него стереотип, что женщина — это низшее, полностью зависящее от мужчины существо, тем более распространено в этом обществе данное явление. А наше общество в значительной степени было и остается традиционным, и потому с проблемой насилия в семье по отношению к женщине мы сталкиваемся практически повсеместно. Это происходит и среди ашкеназов, и среди сефардов, и среди светских, и среди религиозных, и в кварталах, обитатели которых живут ниже черты бедности, и в фешенебельном Рамат-Авиве.

— Что изменилось в �зраиле с 80-х годов? Пошла ли волна насилия в семьях на убыль или, наоборот, год от года растет, несмотря на все усилия феминистских организаций?
— Непрерывной статистики с 80-х годов до наших дней по данному вопросу не существует, а ту, что существует, можно трактовать по-разному. К примеру, увеличение числа обращений женщин по данному поводу вовсе не означает, что увеличилось число случаев насилия, это может говорить и о том, что все больше женщин стали осознавать свою проблему и решили, что больше не желают с ней мириться. Тогда в стране было всего 4 убежища, сейчас — несколько десятков, то есть у женщин появилось больше возможностей. Но главное, что изменилось с 80-х годов, на мой взгляд, — сам подход к данной проблеме. Стало ясно: для того чтобы ее решить, надо изменить само общество. Необходимо внести изменения в систему образования, неустанно работать с населением. На определенном этапе мы поняли, что помощь в таких случаях надо оказывать не только женщине, но и мужчине, потому что и он в определенном смысле жертва, он тоже продукт определенной среды и зачастую при всем желании и даже при любви к женщине он не знает, как следует строить нормальные отношения в семье.

— А кто, собственно говоря, решает, что женщине угрожает опасность и ее следует поместить в убежище?
— Прежде всего сама женщина. После обращения в полицию, социальную службу или в пункт экстренной помощи женщинам, оказавшимся в беде, ей может быть предложено на выбор несколько возможностей, в том числе и убежище. Я хочу подчеркнуть, что последний вариант — это крайний случай. На мой взгляд, более предпочтительными являются другие варианты, например, судебное предписание, в котором говорится, что мужчина должен пожить какое-то время вдали от семьи. Переход женщины в убежище оправдан только тогда, когда другие методы мужчину не останавливают, и становится ясно, что жизни и безопасности женщины, а нередко и детей, угрожает реальная опасность. Вместе с тем я считаю своим долгом подчеркнуть следующее: чтобы решиться на переход в убежище, следует обладать немалым мужеством, и женщины, которые делают такой шаг, на мой взгляд, заслуживают уважения, если не сказать восхищения. Следует понять, что речь идет о женщинах, которые страдали от насилия годами, и у многих из них выработался комплекс жертвы. Они привыкли считать, что именно так все и должно быть, что они не смогут прокормить детей без мужа, и т.д. Уход в убежище всегда сопровождается осознанием, что ты завершаешь некий этап жизни и начинаешь новый, а такой шаг всегда дается человеку нелегко. Но женщины, не решившиеся на такой шаг, увы, порой платили за это жизнью.

— Михаль, а вам не кажется, что вы излишне драматизируете ситуацию? На мой взгляд, речь как раз идет не о тех женщинах, которые, по вашим словам, заслуживают уважения, а, напротив, о тех, кто не способен сделать выбор. Слава Богу, в �зраиле любая женщина при желании может подать на развод и разъехаться с мужем. Если не подает, значит, она попросту сама не знает, чего хочет…
— Жизнь многократно доказывала несостоятельность такой точки зрения. Пусть не во всех, но в очень многих семьях заявление жены о том, что она больше не хочет жить такой жизнью и желает развестись с мужем, вызывало крайне резкую реакцию последнего. Причем, повторю, эта реакция практически не зависит от национальности, общинной принадлежности, образования и социального статуса мужчины. У мужчины вдруг возникает ощущение, что жена, решив с ним развестись, намерена разрушить всю его жизнь, и с этого момента он начинает представлять реальную опасность для женщины. В то же время отчасти вы правы. Как я уже сказала, у многих таких женщин развился синдром избиваемой жены, и они сами не знают, чего больше хотят, развестись или попытаться сохранить семью. Убежище как раз предоставляет ей время и возможность для того чтобы, может быть, впервые за многие годы, побыть наедине с собой и понять, чего же ей на самом деле надо. Причем для нас крайне важно, чтобы в убежищах было уютно, чтобы в них было приятно находиться, то есть чтобы оно в любом случае было пусть временным, но домом. В то же время и мужчине тот период, когда жена находится в убежище, дает возможность успокоиться, подумать и решить, как строить жизнь дальше. Ну а если оказавшаяся в убежище женщина решит развестись, сотрудники убежища помогут ей пройти все этапы нелегкого процесса развода.

— Так что же все-таки удерживает женщину, оказавшуюся в подобной ситуации, от развода? Любовь?
— Не думаю, что в таких случаях можно говорить о любви. Правильнее вести речь о зависимости — экономической, эмоциональной, социальной. Это ощущение зависимости нередко порождено не характером женщины, а теми нормами, на которых она выросла. Она убеждена, что брошенная жена никому не нужна, что у детей обязательно должен быть отец, и т.д. Ее муж, как правило, придерживается тех же понятий, а потому считает, что жена от него никуда не денется. А вы говорите «любовь»…

— Женщина может время от времени выходить из убежища или ей это запрещено из опасения, что она может стать жертвой нападения со стороны мужа?
— Нет-нет, убежище это ни в коем случае не тюрьма и не подземный бункер! Следует понять, что любое убежище — это обычный дом, в котором одновременно проживают 10 и более женщин. Есть убежища, в которых одну комнату делят две женщины, но, как правило, каждой обитательнице предоставляется отдельная комната. Хозяйство в убежище ведут сами женщины, распределяя между собой дежурства по кухне и различные обязанности. �, само собой, они вольны выйти из убежища тогда, когда пожелают. Главное, чтобы их супруги не знали, где именно это убежище находится. Скажу больше: для нас крайне важно, чтобы оказавшаяся в таком заведении женщина сохранила связи с окружающим миром. Она может созваниваться с родственниками и знакомыми, встречаться с ними, она может встречаться даже с мужем, но решение о такой встрече, разумеется, принимается с учетом возможного риска, а само свидание проходит под наблюдением соответствующих сотрудников. В то же время следует учесть, что многие женщины попадают к нам в состоянии глубочайшего душевного кризиса. �м не хочется никуда выходить, с кем-то разговаривать. У соцработников немало времени уходит на то, чтобы установить с такими женщинами контакт, вызвать их на откровенность. Ведь только после этого женщине можно реально помочь.

Но окончательный выбор, как строить свою жизнь дальше, может сделать только она сама. Кстати, жизнь в убежище, общение с подругами по несчастью, в ходе которого женщины не только делятся друг с другом своими проблемами, но и поддерживают друг друга, имеет огромное позитивное значение. Это доказано и практикой, и специальными исследованиями. Между прочим, многие наши убежища — это настоящий перекресток миров, так как здесь встречаются женщины различных национальностей, вероисповеданий, различной степени религиозности. В то же время есть женщины, которым по тем или иным причинам подобные рамки не подходят, и потому у нас есть несколько убежищ, предназначенных исключительно для арабок или женщин из ультраортодоксальной среды.

— Но в арабских семьях, как я понимаю, такое явление как насилие в семье вообще считается чуть ли не нормой…
— Во-первых, это не так. Во-вторых, в последнее время в арабском секторе тоже происходят значительные перемены, на мой взгляд, позитивные, в отношениях между полами. Понятно, что мусульманская арабская община более традиционна, статус женщины в ней все еще невысок, но перемены там заметны, причем это прямое следствие влияния на арабов израильского общества в целом.

— А что вы можете сказать о семьях выходцев из СССР-СНГ? Насколько остра в них проблема насилия по сравнению с семьями коренных израильтян?
— У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Безусловно, в первые годы массовой алии из бывшего СССР в связи с эмиграционным шоком и экономическими проблемами в среде репатриантов был несколько повышенный, по сравнению со средним по стране, уровень насилия в семье. Н тут любопытно другое: очень часто это насилие было следствием того, что не женщина экономически зависела от мужчины, как это бывает у израильтян, а наоборот, потому что мужчина оказывался зависим от женщины.

— ???
— Дело в том, что нередко в семьях репатриантов женщина первой устраивалась на работу по специальности и начинала получать неплохую зарплату, в то время как муж никак не мог найти себя в новой жизни. � вот эта смена ролей приводила некоторых мужчин в такую ярость, что они начинали самоутверждаться, распуская руки и прибегая к другим видам насилия. Сейчас уровень насилия в среде репатриантов из СССР-СНГ не отличается от среднего в израильском обществе в целом. В то же время следует учитывать, что ваша алия неоднородна: многое зависит и от того, из какой части бывшего СССР прибыли репатрианты. Я не могу вам привести точные цифры статистики, так как отвечаю только за убежища. Так вот, в 2010 году из 732 женщин, которые находились в наших убежищах, 125 были репатриантками из СССР-СНГ.

— То есть порядка 17%… Это несколько ниже, чем доля русскоязычной общины в населении �зраиля.
— � все-таки это, увы, не так уж и мало.

— Сейчас, как я понимаю, основные проблемы на фронте борьбы с насилием в семье создают выходцы из Эфиопии?
— У этой общины действительно есть свои специфические проблемы, но мне бы не хотелось продолжать наш разговор в подобном этническом ключе.

— Считается, что после того как женщина оказалась в убежище, соцработники настоятельно рекомендуют ей развестись…
— Так, возможно, было раньше. Сейчас, как я уже сказала, серьезная ставка делается и на работу с мужчинами. Сегодня действует несколько программ для мужей, и с каждым годом таких программ появляется все больше.

— Они эффективны?
— Однозначно. Где-то больше, где-то меньше, но это работает, и сами мужчины все чаще выражают готовность пройти такой курс реабилитации. Думаю, это связано не только с тем, что сами программы становятся более совершенными, но и с тем, что в нашем обществе все больше утверждаются иные нормы взаимоотношений между мужчиной и женщиной.

— Когда женщина может покинуть убежище и полагается ли ей после этого какая-то помощь?
— Повторю: это решает сама женщина. Но программа помощи, безусловно, существует: по выходе из убежища женщина, если она решила начать самостоятельную жизнь, получает порядка 10 тысяч шекелей на съем жилья и покупку вещей первой необходимости, ее продолжают опекать соцработники, ей предлагают те или иные курсы переквалификации, варианты трудоустройства и т.д. В заключение нашей беседы мне хочется воспользоваться случаем и сказать, что нынешнее руководство министерства соцобеспечения немало делает для благоустройства и сохранения таких убежищ, что, на мой взгляд, отвечает интересам всего общества.

Вел интервью Ян СМ�ЛЯНСК�Й
«Новости недели» — «Континент»