Почему я вышел из редакционного совета Полного собрания сочинений Владимира (Зеэва) Жаботинского
Александр ФРЕНКЕЛЬ
Но прежде — почему я в него вошел. Признаю́сь: увлек мираж Большого проекта. Появился четыре года назад на прилавках пухлый том — недопеченный-недоредактированный первый блин из запланированного девятитомника. Торопливая неряшливость инициаторов бросалась в глаза. Но… Блеск глянцевой суперобложки туманил взор. Грезился гамбургский счет. Вставали в воображении академические собрания Пушкина и Толстого. Впервые что-то подобное предпринималось и на русско-еврейской улице. Мечталось: и мы сможем сделать как у людей…
Вот и пошло-поехало: обратились ко мне за одной справкой, за другой — и в одночасье оказался я членом редакционного совета Полного собрания сочинений Владимира (Зеэва) Жаботинского, более того — заместителем главного редактора. Не буду раскрывать всю внутреннюю издательскую кухню. Скажу лишь: на Большой проект смахивало это слабо. Скольких мне стоило усилий, чтобы два следующих полутома выглядели пристойно, — пусть эти слезы останутся невидимыми миру. Заглянем лучше в вышедший недавно из печати очередной том означенного собрания — том, в списке редсовета которого имени моего уже не значится, так как нести за него какую-либо ответственность я категорически отказался [1].
Некоторая странность бросается в глаза даже при поверхностном просмотре содержания. По таинственной причине часть текстов не включена в основной корпус, а выделена в отдельное приложение. Редакторское введение к то́му сообщает: «В Приложении собраны материалы, опубликованные под неизвестными ранее псевдонимами или без подписи в журнале “Освобождение” (найдены и атрибутированы Л.Кацисом)».
Разумеется, сообщение это ничего не объясняет. Скорее наводит на подозрение: что-то тут не так. Раскрою тайну: действительно не так. Перемешать произведения Жаботинского с текстами, чья принадлежность тому же автору в высшей степени неправдоподобна, главному редактору не позволили остатки здравого смысла и пиетет к классику сионистской мысли. А вот в приложении он предоставил непревзойденному отгадчику «неизвестных ранее псевдонимов» и иных литературных загадок — доктору филологических наук Леониду Фридовичу Кацису — карт-бланш на любые перевороты в науке. О чем, впрочем, открыто поведать читателям не решился.
Прием малопочтенный, а главное — бессмысленный. Так или иначе, дело сделано — в претендующем на солидность и фундаментальность собрании авторство статей из «Освобождения» однозначно приписано Жаботинскому. Точка. Мираж Большого проекта рассеялся без следа.
Собственно, на вопрос, вынесенный в заглавие этих заметок, я уже ответил. Теперь — о более «высоких» материях, о том, как делает свои «открытия» господин Кацис.
***
За приложением следует пространная статья об атрибуции неопознанных доселе произведений выдающегося еврейского публициста и политика [2]. Заполнена она, в свойственной Кацису сумбурно-обрывочной манере, самой разнообразной информацией, бесчисленными цитатами, патетическими восклицаниями и прочей словесной мишурой, призванной скрыть печальную реальность: малейших доказательств принадлежности рассматриваемых текстов Жаботинскому у исследователя нет.
Первая фигура умолчания: откуда вообще известно, что Жаботинский сотрудничал в неподцензурном либеральном журнале «Освобождение», выходившем в Штутгарте в 1902–1904 годах под редакцией экономиста и философа Петра Бернгардовича Струве? На самом деле: ниоткуда. Ни словом не обмолвились о столь примечательном эпизоде ни Струве в своих сочинениях, ни сам Жаботинский в мемуарной «Повести моих дней», ни многочисленные биографы сионистского вождя. Об этом — как и о любом другом обстоятельстве, бросающем тень на его построения, — Кацис не пишет. Вместо этого читателям сообщается, что Жаботинский состоял якобы в РСДРП, выступал в защиту «борца за идеализм» Акима Волынского, полемизировал с оппонентами нашумевшего сборника «Проблемы идеализма», одним из авторов которого являлся Струве, и еще много интересных сведений, к делу отношения не имеющих, но маскирующих простой и скучный факт: участие Жаботинского в журнале «Освобождение» более чем сомнительно, нет никаких документальных свидетельств, что он стоял хотя бы за одним псевдонимом из эмигрантского издания.
Для затравки читателям предлагается очерк «На русской границе», напечатанный в «Освобождении» за подписью Актолин. «Содержание очерка не связано с Одессой, зато фамилия автора явно перекликается с псевдонимом Жаботинского», — заявляет Кацис и раскрывает читателям глаза на то, как именно был переделан псевдоним Altalena: «Чуждое русскому уху окончание -ена заменили русским -ин, вместо первого л вставили идущее перед ним по алфавиту к, а вместо второго а — ударное о. И получился Актолин…» Откуда исследователь это взял? Ведь столь курьезными манипуляциями не трудно приписать этот очерк хоть Пушкину — может засомневаться придирчивый читатель. Чтобы не сомневался, на пару страниц высыпается очередная порция посторонней информации. Фокус удался, атрибуция произведена, открытие сделано. Актолин — это, конечно, Жаботинский-Altalena. Да и кто же это может быть еще, раз едет он в Россию из Италии? О всяческих нестыковках в очередной раз умалчивается. А нестыковок, между тем, в избытке. Ну, например: мало того, что содержание очерка не связано с Одессой, Актолин — петербуржец, и едет он именно домой, в столицу. При этом еще и сообщает множество подробностей о себе и своих привычках, увлечениях, знакомствах. Ничего похожего на Жаботинского. Всё для задуривания охранки? Так может, и Италия для охранки?
Успешно разобравшись с Актолиным, Кацис переходит к фельетону «Фрейлейн», опубликованному в «Освобождении» без подписи. Здесь «атрибуция» осуществляется лихим кавалерийским набегом. Сначала — на целую страницу цитата из реферата Жаботинского «Перелом журналистики». Затем — такой же длины цитата из разбираемого фельетона. И наконец эффектная концовка: «Одно из двух: либо перед нами плагиат, либо и “Перелом журналистики”, и… “Фрейлейн” (в “Освобождении”) написаны одним человеком — Владимиром Жаботинским». Опля! И вновь трюк вышел на славу, открытие сделано и зрители в восторге. Если же особо пытливый читатель потрудится все-таки сравнить две бескрайние цитаты, то с удивлением обнаружит: никаких текстуальных пересечений в них нет. Не только о плагиате не может тут идти речь — даже смысловое единство едва просматривается. В обеих статьях — вздохи о судьбах печатного слова в условиях засилья цензуры. Общее место либеральной публицистики всех времен представлено уникальным достоянием Жаботинского…
Но Кацис не дает читателям опомниться и предлагает им все новые и новые фокусы-открытия. Тем же непринужденным приемом, что и с «Фрейлейн», расправляется он с «Открытым письмом в редакцию “Освобождения” от одного еврея по национальности». Вновь обширная цитата из атрибутируемого письма, подписанного лишь инициалом Г., за ней не менее обширная — из предисловия Жаботинского к «Песням и поэмам» Бялика. И триумфальный итог: «Как видим, Жаботинский использует материалы развернувшейся на страницах “Освобождения” полемики о “еврейском вопросе”. <…> Не будь Г. и Жаботинский одним лицом, такое “заимствование” не могло пройти без скандала». Обычные для сионистского дискурса начала XX века идеи и образы вновь объявляются уникальными лишь для одного автора, а значит «отсюда ясно, что никто, кроме Жаботинского, не мог быть этим загадочным Г.». На всякий случай (вдруг въедливый читатель обнаружит, что никаких текстуальных совпадений в цитатах нет, а изложенные в них мысли не редки и у других публицистов той эпохи) в завершение добавляется еще и саркастическое: «В противном случае понадобилось бы найти в окружении П.Струве достаточно известного к 1903 году сиониста, который…» Не буду воспроизводить далее длинный список взятых с потолка условий, которым почему-то должен соответствовать некий Г., почему-то «достаточно известный» и почему-то «в окружении». Отмечу лишь характерную для кацисовской методологии логическую подмену: не приведя ни единого довода в подтверждение того, что Г. и Жаботинский — одно лицо, мастер атрибуции выдвигает потенциальным оппонентам требование найти и представить доказательства противоположного.
Однако все это еще цветочки. Из 14 текстов, включенных в приложение к рассматриваемому то́му, десять — корреспонденции из Одессы за незамысловатой подписью Аноним. Тут уж Кацис не утруждает себя и видимостью аргументации. Раз из Одессы — кто же еще? Это должно быть очевидно самому придирчивому, пытливому и въедливому читателю. Авторство Жаботинского просто постулируется. Более того, сионистскому лидеру приписывается даже одесский материал, который редакция «Освобождения» сопроводила ремаркой «От другого корреспондента». То есть в самом журнале прямо сказано, что статью прислал не Аноним, но Кациса не проведешь. Очередной монтаж цитат на несколько страниц — и безапелляционный вывод: «в текстах Анонима и Другого корреспондента… мы имеем дело с одним автором — Жаботинским».
Ситуация с Анонимом особенно деликатна — и отнюдь не тем, что никаких доводов на сей раз не приведено вовсе. По сути, нет их и в случае Актолина, и в случае сиониста Г., и в случае безымянного автора «Фрейлейн». О двух «неприятных» обстоятельствах, связанных с этим самым Анонимом из Одессы, Кацис, разумеется, знает, но умалчивает. Я же сообщу.
Обстоятельство первое. Подлинное имя Анонима из «Освобождения» известно. Его раскрывает «Словарь псевдонимов» И.Ф.Масанова: Александр Иванович Никольский. Источник Масанова — картотеки Института русской литературы. Несомненно, «Словарь псевдонимов» не догма, Масанов вполне мог и ошибаться, но чтобы спорить с ним, все же нужно сначала на него сослаться, а в доказательство его неправоты хоть что-то предъявить…
Обстоятельство второе. Значительную часть 1903 года Жаботинский попросту отсутствовал в Одессе. Отбыв на 6-й сионистский конгресс в конце июля, он вплоть до начала ноября регулярно поставлял в «Одесские новости» репортажи из Базеля, Берна, Рима и Белграда. Все это время неутомимый Аноним снабжал «Освобождение» подробнейшими отчетами об общественном кипении на черноморских берегах. Чтобы убедиться в этом, даже нет нужды копаться в библиотечных подшивках, достаточно лишь полистать все тот же том собрания сочинений Жаботинского. А не будь послания Анонима выделены в приложение, так и листать бы особо не пришлось. Смотрелся бы тогда том еще загадочнее: на соседних страницах — написанные одновременно и якобы одним человеком корреспонденции из Рима и Одессы…
***
Ловлю себя на тягостном чувстве: вроде бы разбираю, пусть и критически, труд ученого, а выглядит, будто рассказываю друзьям, со смесью брезгливости и ехидства, о посещении провинциального балагана. Что поделаешь, коль скоро увенчанный докторской степенью исследователь давно уже подменил честный поиск научной истины откровенным трюкачеством, а неумение внятно и связно излагать собственные мысли превратил в фирменный прием, позволяющий легко убедить читателей и слушателей в гениальности самого абсурдного утверждения. Стремление любой ценой поразить аудиторию — отличительная черта всего литературоведческого творчества Кациса, отсюда и дешевые приемы ярмарочного фокусника: мишура, дымовая завеса, отвлекающие внимание пассы. Главное, чтобы публика не заметила, в какой момент ловким движением предметы в цилиндре будут подменены…
Не берусь судить о состоянии отечественной гуманитарной науки в целом. Но все-таки: в свое время попытки Кациса столь же бесцеремонно обойтись с Мандельштамом спровоцировали скандал в филологическом сообществе. Ряд видных ученых встали на защиту наследия поэта от «кацисовских натяжек», как предельно дипломатично сформулировал это покойный М.Л.Гаспаров [3].
Пространство русскоязычной иудаики заселено не столь плотно, как русская филология, и нравы в нем, очевидно, более вольные. По поводу еврейских поэтов, прозаиков, мыслителей, художников можно, похоже, фантазировать вполне безнаказанно. Равнодушно молчит об «открытиях» Кациса академическая общественность. Молчат «свадебные генералы», позволившие вписать свои имена в редакционный совет Полного собрания сочинений Владимира (Зеэва) Жаботинского и прикрывающие своим авторитетом это беззастенчивое очковтирательство. Некому вступиться за сионистского классика. Бедный Жаботинский…
________________________________________
[1] Жаботинский В.Е. Полное собрание сочинений: В 9 т. Т. 3. Проза. Публицистика. Корреспонденции, 1903 / Ин-т Жаботинского в Израиле (Тель-Авив), Культур.-просветительский центр «Ковчег» (Москва); Сост. и общ. ред. Ф.Дектора. Минск: МЕТ, 2010. 808 с.: портр.
[2] См.: Кацис Л.Ф. К вопросу о публикациях Жаботинского в журнале «Освобождение» (Актолин, Аноним, Г. и другие) // Там же. С. 745–759.
[3] Гаспаров М.Л. Ваш М.Г.: Из писем Михаила Леоновича Гаспарова. М., 2008. С. 193. О скандале в мандельштамоведческом сообществе см.: http://www.guelman.ru/slava/skandaly/mandelstam.htm. Примечательно: и обстоятельный анализ «творческих методов» Кациса, предпринятый много лет назад М.И.Шапиром, и важные к нему дополнения М.Л.Гаспарова (стенограммы обоих выступлений представлены на этом интернет-ресурсе) полностью сохраняют свою актуальность.
Опубликовано в журнале «Народ Книги в мире книг. Еврейское книжное обозрение» (Санкт-Петербург)
№ 93 / Август 2011 Эл. версия: http://www.narodknigi.ru
Об авторе
Александр Френкель. Родился в 1961 году в Ленинграде.
Директор Еврейского общинного центра Санкт-Петербурга. Автор работ по истории евреев в России, вопросам книгоиздания и библиографии. Соредактор сборников научных статей «Из истории еврейской музыки в России» (2001, 2006). Главный редактор журнала «Народ Книги в мире книг».