ПАВЕЛ ЛУНГ�Н: «НЕ ЛГАТЬ ХОТЯ БЫ САМОМУ СЕБЕ»

В прокат выходит фильм «Дирижер» Павла Лунгина. Камерная психодрама, разыгранная Владасом Багдонасом, �нгой Оболдиной, Карэном Бадаловым, Дарьей Мороз и Сергеем Колтаковым.

— У нас с вами был большой разговор про 90-е, время переформатирования общества. Вы тогда говорили, что не любите эпитета «лихие 90-е»: каждое время по-своему сложно. Есть ощущение, что сегодня вновь наступило время переустройства?
— Кажется, что-то сдвинулось с мертвой точки. Происходящее сегодня на улицах и площадях мне, в отличие от многих сограждан, нравится. Мне видится в этом бурлении опыт взросления общества, которое на протяжении многих десятилетий ощущало себя ребенком. Послушно внимало наказам правителей, которые могли покарать или приласкать. � вот общество подросло до возраста подростка. Со всеми вытекающими из отроческого сознания обстоятельствами характера: максимализм, взрывной темперамент, желание, чтобы на тебя обратили внимание. Подобные процессы происходят в Европе, Америке, не говоря уже об арабской весне. Что объединяет все эти движения? Общее требование «Хватит врать!»

— Ваш «Остров» был про пробуждение в человеке чувства совести, стыда. «Дирижер» продолжает тот же разговор. Но он скорее об «оттепели» внутри человека с «душевным увечьем», о пробуждении души.
— Это кино о том, что раскаяние, боль способны отворить замки тюрьмы, которая внутри тебя. Пройдя через страдание, можно обрести себя подлинного. Кризис, как перелом во время долгой болезни, помогает осознать свое место в мире, смысл существования. Нет ничего унылее самодовольных людей, не мучимых трудными вопросами, внутренним разладом. Убежденных в собственной правоте. Герой «Дирижера» живет словно монах. Фанатично предан музыке, своему оркестру, главному в жизни делу. Но за этим схимничеством — пустота и глухота, потому что он жесток по отношению к близким, строг до безжалостности к оркестрантам и вокалистам. Это история про то, как гранитный монолит — гвозди бы делать из этих людей! — дал трещину, однажды вдруг заплакал.

— Может ли музыкант, чувствующий «музыку сфер», исполняющий духовную музыку, быть черствым?
— Человек может быть истово предан делу, которому посвятил жизнь. Слыть виртуозом, талантливейшим артистом, художником… � не видеть, не слышать ничего за пределами своего избранничества и заветного дела.

— Выходит, что преображение, просыпание вашего дирижера (кстати, не могу не отметить удивительную по степени внутренней сосредоточенности работу Владаса Багдонаса, любимого актера Някрошюса) происходит именно на святой �ерусалимской земле. То есть под воздействием внешних сил?
— Есть тайна, особая мощная энергия, источаемая этой землей. Эта энергия — ее главное полезное ископаемое. Все, кто там бывали, чувствовали ее на себе. Это не значит, что здесь ты непременно начинаешь верить в Бога, можешь, напротив, стать атеистом. �ли христианином. �ли иудеем. Но с тобой словно происходит какой-то переворот, внутреннее перерождение.

— Если в вашем «Царе» речь шла о природе власти, о взаимоотношениях правителя и народа, то сейчас, мне кажется, вас больше интересует не противостояние человека среде, обстоятельствам, а пространство внутреннего мира. Хотя одна из главных тем фильма — непреодолимая дистанция между отцами и детьми. Чтобы Отец услышал Сына, он должен получить страшную записку: «Папа, прости, что я умер. Я больше так не буду».
— Думаю, сейчас самое время для разговора о вопросах сущностных, метафизических, о человеческих связях, способности человека быть чутким к тем, кто рядом. О попытке быть честным с самим собой. Себе самому ответить на вопрос: «Кто ты? Почему ты такой?» О немодных сегодня понятиях «стыд» и «совесть». А совесть и есть внутренний голос человека, который в какофонии внешних мнимостей почти не слышен.

— На днях смотрела фильм Галины Долматовской «Шестидесятники» — документальный памятник поколению. � вот Василий Аксенов в кадре, полвека назад произносит, говорит актуальнейшие слова: «Для меня современный герой — человек сложный… задающий себе те же вопросы, что и Данте».
— Верно. «Простые люди», в смысле — «плоские», существуют в дурных сериалах. Наш фильм в общем о хороших людях, но которые страдают душевной глухотой. Дирижер, стремящийся к чистоте и звучности нот, сосредоточен исключительно на музыке, его нравственное существо черствеет. Ему некогда вникать в «жизнь других», в том числе — собственного сына. Пока внутреннее землетрясение, электрошок трагедии не пробудит в нем живых, хотя и болезненных ощущений жизни и людей вокруг. Ведь и сын его — не подарок, погряз в грехах, дурных привычках. Потерялся. Презренный собственным отцом, страдает комплексом брошенного, одинокого, не нужного человека. �ли вот героиня �нги Оболдиной стремится сохранить семью. Вроде бы богоугодное занятие, ради которого она делает возможное и невозможное. Но при этом лжет сама себе и поэтому становится невольной виновницей гибели человека.

— Считаете, что любовь может стать оковами, темницей?
— Несомненно, особенно жертвенность, которая вызывает у близких чувство вины и душности, — хочется глотка свободы. Отношения превращаются в неподъемный груз.

— Честно говоря, боюсь кино «про пробуждение духовного», особенно когда камера демонстрирует это в стенах церкви…
— Ты заметила, что герой «Острова», монах, молится на заросших мхом островах, а в церкви — напротив, юродствует. Я стараюсь избегать елейности, благости, фальши, святочной открытки. Точнее, подмены внутреннего — «облаткой», крахмальным клейстером.

— Музыка пришла в ваше кино еще в «Такси-блюз», там и герой был блюзменом, и хриплый голос его саксофона предрекал его судьбу. В «Дирижере» музыка сыграла одну из главных ролей, сама идея фильма родилась из музыки. Вы услышали ораторию «Страсти по Матфею», написанные митрополитом �лларионом (Алфеевым) и…
— Да, сначала была музыка. С отцом �лларионом я познакомился еще до того, как он стал митрополитом. Доктор философии, доктор богословия, историк, композитор, знает пять древних языков. Его «Страсти по Матфею» исполнялись не только в консерватории, но и в Мельбурне, Торонто. Музыка, действительно, особенно в последнее время, мне кажется, самым сильным, экспрессивным средством. Сценарий мы с Валерием Печейкиным писали больше трех лет. Было множество вариантов, пока не остановились на истории взаимоотношений отца и сына.

— «Страсти по Матфею» заполняют действие, невольно начинаешь думать о том, что Матфей был мытарем, а значит, это история и про смирение. �ли об уникальных притчах из этого Евангелия: о прозревших слепцах… �ли о том, как отделить плевела от зерен…
— Обращение к вечным текстам вольно или невольно пробуждает наши ассоциации. Ведь и сама история Отца и Сына может быть интерпретирована в самых современных и неожиданных сюжетах и формах.

— После исторической фрески «Царь», многофигурной социальной драмы «Олигарх» и «Острова», события которого развиваются в разных временных плоскостях, «Дирижер» мне показался слишком простым, лаконичным. Его сюжет умещается в крошечную заметку, которую в газете поместили бы в рубрике «Происшествия»: знаменитый дирижер приезжает на гастроли в город, в котором погиб его сын.
— Мне хотелось минимизировать историю, сделать ее простой, не отвлекаться на сюжетные изгибы, сосредоточиться исключительно на характерах героев: они и есть — пространство действия. Если, конечно не считать сам �ерусалим, который не просто место событий, но их катализатор. �, конечно, музыка. Действие фильма не происходит исключительно на уровне сюжетных коллизий. Оно вершится где-то на рубеже действительности и музыки, возникает некая алхимия, не объяснимая словами. Нет ничего интереснее постижения иной, не доступной реальности.

— Нам с вами вновь досталось «интересное время», общество стремительно развивается. При этом власть традиционно каменеет. Стоит себе, с кремлевских высот строго на нас посматривает. Боярские шапки сменила сначала на пыжиковые, теперь на лётные шлемы… Подрожит, как холодец, колыхаясь в сквозняке народного недовольства, и наново застынет.
— Все потому, что у нас издавна сосуществуют две правды. Одну власть приберегает для себя, другую — для народа. Эти правды не пересекаются, но, когда разрыв между ними слишком увеличивается, назревает социальный взрыв. «Царь» показывал, как тирания разрушает самого деспота, выжигая в нем идеализм. Представляешь, если бы «Царь» вышел сейчас…

— Сейчас он бы не вышел… Ведь «Царь» говорит о том, что у деспотии нет иного пути, как насаждать опричнину…
— Наверное. У меня есть такая особенность — предчувствие болевых моментов в жизни общества. Порой фильм точно попадает во время, его внутренние метания — как «Такси-блюз» или «Остров»… А вот «Луна-парк», предрекший рост национализма, массовые погромы, — не «попал». � «Царь» вышел раньше своего времени.

— Странно, что наш кинематограф остается сторонним наблюдателем, игнорирует состояние турбулентности общества.
— Кинематограф стал частью дикого, беспредельного, уродливого рынка. Кино существует в промежутке между бизнесом и искусством, по существу — нигде. Фильмы запускаются для… денег. Продюсеры зарабатывают не на бокс-офисах, а на производстве. Режиссер вынужден становиться продюсером. � потом внутри него художник и администратор разворачивают войну.

— Сейчас вы говорите прежде всего о себе. Видимо, и «Пиковая дама» — новый фильм, над которым вы работаете, будет не о проблемах XIXвека. Германн — герой нашего времени?
— Пушкинская повесть поразительно актуальна. Я вижу подобных Германну людей вокруг себя, они идут в кроссовках по улице, смотрят на проезжающие автомобили, ненавидя их владельцев: старых, богатых, отвратительно успешных. Эти юноши жаждут успеха, денег, славы. Не в будущем, не после изнурительных трудов, а здесь и сейчас. Любой ценой. Разве эта тема не современна?

Лариса МАЛЮКОВА, «Новая газета» — «Континент»