М�ФОЛОГ�Я АВТОР�ТАР�ЗМА. ЕЙ ПРОТ�ВОСТО�Т «ЧЕТВЕРТАЯ ВОЛНА» ДЕМОКРАТ�ЗАЦ��

Куда идет бурлящий политическими переменами мир, и куда — Россия? Тем ли цивилизационным маршрутом, на который она поначалу сориентировалась (с горбачевской перестройкой), т.е. путем европейства и демократии («от Владивостока до Ванкувера»), или основательно переметнулась на модель остаточных азиатских автократий? �менно остаточных (в виде Китая и некоторых центральноазиатских государств), ибо все больше стран и в той части мира выруливают на маршруты демократические — пусть и со всей своей национальной спецификой. В российской политологической среде этот вопрос становится все более острым по двум понятным причинам:

первая — основательная, как оказалось, политико-психологическая увязка истеблишмента и части населения с происходящими переменами в арабских странах, некоторые из которых (особенно нефтедобывающие — монархии или джамахирии) почти откровенно приводились недавно кремлевскими политологами в качестве примера для России как минимум на какой-то «переходный период»; теперь же на происходящее там указывают чаще как на некий вселенский хаос вкупе с «цветными революциями», угрожающими и России;

вторая — грядущее возвращение Владимира Путина в Кремль на фоне жесткой антизападной риторики и посредством инструментария, едва ли совместимого с понятиями электоральной демократии. Вопрос — куда его команда поведет Россию — становится отнюдь не риторическим.

Словом, политологическая мысль в России всколыхнулась. Заметим, что памятное нам словосочетание «суверенная демократия», похоже, выходит из оборота даже околокремлевских политологов. Простыми определениями описывать происходящее в нашем отечестве, видимо, становится затруднительно, а потому теперь предлагаются формулы усложненные, комбинированные. Некоторые даже с претензиями на глубинный анализ мировых процессов — дабы оттуда черпнуть аргументацию в подкрепление своих ощущений, восприятий и позиций на грядущие годы. Вот, например, одна из изощренных идей, вбрасываемых сегодня на политологическую поляну России: политические системы всего мира якобы меняются в направлении нарастания элементов авторитаризма, что коснулось США и Европы, которые однако пока умудряются не отказываться от базовых принципов демократии. «Пока» в их устах звучит как ключевое слово. А общий тренд, мол, таков — грядет формирование некой единой социально-политической модели, адекватно назвать которую уместно либо «авторитарной демократией», либо «демократическим авторитаризмом». Понимать этот изыск следует так — авторитаризм в России вполне соотносится с преобладающими мировыми тенденциями, а потому может и должен быть оправдан.

За исходную точку для построения этой новой «концепции», как правило, ее сторонники принимают события «арабской весны», которые предлагают рассматривать как предвестник вселенского хаоса. Но это, мол, еще полбеды: не менее тревожный, утверждают политологи-алармисты, другой симптом — настораживающее поведение стран Запада, который якобы потакает этим «арабским революциям», свержению пусть и диктаторов, но светских, что почти неизбежно ведет к торжеству радикального ислама в этих странах с предсказуемыми негативными последствиями для других регионов мира, в первую очередь для России.

Вряд ли есть смысл отрицать, что риски потрясений в ряде арабских стран вследствие «Весны» действительно велики. Но означают ли они так прямолинейно неизбежный триумф радикального ислама? Это еще вопрос. Важно же задуматься над тем, чем вызваны эти политические катаклизмы и можно ли было их избежать? Отбросим в сторону позицию «заговорщиков», навязывающих идею о том, что «арабские революции», мол, спровоцированы Западом. «Заговорщики» хоть и отражают почти официальный взгляд Кремля на данные события, но развивать ее на деле решаются разве что пропагандисты, а не претендующие на серьезный анализ эксперты. Реальность же такова, что «Арабскую весну» на Западе политики и эксперты воспринимают с не меньшими опасениями, чем в России, примерно так, как цунами или падение метеорита. Но сознавая неизбежность подобных политико-социальных взрывов, назревавших десятилетиями. � известно по какой причине — из-за несменяемости власти диктаторов и автократов, которая становится воплощением высочайшей степени коррумпированности подобных режимов. Даже такого лидера, как, признаюсь, уважаемого мною за множество конкретных заслуг (а отнюдь не за несменяемость!) бывшего президента Египта Хосни Мубарака.

Сегодня мы наблюдаем предсказывавшийся многими аналитиками давно (с середины 90-х годов) самоподрыв диктатур и автократий. А в основе протестной волны — несомненное стремление людей к свободе и справедливости, кстати, через введение демократических процедур и установление демократических институтов и правил поведения. Во что это выльется — увидим. Но игнорировать этот вектор движения к демократии невозможно. � именно это — попытку введения демократических процедур и институтов — приветствует Запад. Даже если эти процедуры приводят — временно — во власть исламистов в альянсе с другими, вполне европейского типа политическими силами. Чего точно не будет приветствовать Запад, так это узурпации власти одной силой — какой бы она ни была, не потерпит слома налаживающейся демократической системы. Европейцы видят «арабскую весну» с иной колокольни, чем в Москве, — они перестали убеждать себя в том, что автократы и диктаторы — более «эффективные менеджеры, гаранты стабильности и прогрессивных перемен». Оставим за ними право на суждения.

«Арабскую весну» многие политологи называют «четвертой волной» демократизации, что, по сути, несомненно, верно. А, следовательно, подтверждается тренд к расширению демократического поля в мире, а не наоборот. Даже при том, что пока на выборах там побеждают в основном умеренные исламисты (кстати, во многом по вине несменяемых диктатур и автократий, гнобивших оппозицию). Разумеется, в арабских странах вряд ли можно ожидать появления «чисто демократической» модели по примеру США или Европы. Но есть её модификации, например, модель турецкая. Ведь пока мало кто критикует Турцию за авторитаризм. Главное — регулярная сменяемость власти с участием граждан страны и по установленным демократическим нормам. На этом фоне ставка некоторых правителей в мире на автократию выглядит скорее диссонансом, чем общемировой тенденцией.

Вряд ли нам следует всерьез переживать за «усиление авторитарных тенденций» в самих странах Запада. Авторитаризм (если без претензий на всеобъемлющее определение) — это управление страной из одного вертикалеобразующего центра, перед которым прогибаются все остальные. Даже при наличии демократической декорации. Хотел бы я увидеть такого политика на Западе, который решился бы в угоду себе ограничить полномочия других ветвей власти (парламента или местной легислатуры), или устроить «карусели» на выборах. Не правда ли, смешно такое предположить! Принимаемые в Европе и США жесткие решения, без которых порой не обойтись, и которые воспринимаются некоторыми аналитиками как авторитарные, всегда есть продукт компромисса различных ветвей власти, продукт, если угодно, общественного договора. � причем здесь авторитаризм?

Так что вряд ли можно назвать продуктивной попытку совместить несовместимое — «авторитаризм» и «демократию». Может быть, есть смысл поработать интеллектуально с термином «демократия» — без сомнительных прилагательных? Ведь лучше этой «плохой» (по Черчиллю) формы правления пока ничего не изобретено.

Александр ШУМ�Л�Н, доктор политических наук
«Новая газета» — «Континент»