Л�ТЕРАТУРНАЯ СТРАН�ЦА

Сергей Криворотов

Сергей Криворотов по профессии врач-кардиолог. Живет и работает в городе Астрахань. Публиковался в журналах и еженедельниках «Работница», «Техника-молодёжи», «Полдень. ХХI век» и многих других российских и международных изданиях. В 2006 году стал серебряным лауреатом Второго Международного литературного конкурса «Золотое перо Руси» в номинации «Сказка».

ЗЕЛЁНАЯ В�ШНЯ У МОЕГО ОКНА

Осенний ветер, всё больше наглея от собственной безнаказанности, рвёт жёлтые пожухлые листья с покорно мёрзнущих деревьев. Всё вокруг поблекло, будто выцвело. � небо посерело, обещая скорые неизбежные дожди. Люди одеваются теплее, с каждым днём всё больше скамеек пустует в скверах и парках. Нет тех прежних весёлых птиц, лишь чёрные вороны мерзко кричат в сплетённых ветвях сада, кое-где увидишь суматошных воробьёв, да голуби, нахохлившись, прячутся под карнизами. Крадучись, торопливо пробежит озабоченная кошка, да собаки провожают прохожих по-человечески грустными глазами. Редко где увидишь не побуревшие ещё листья, одинокие ели, завезённые с севера, выглядят в своей тусклой хвое чужеродно и неестественно для здешних мест. Неуютно стало на улице.
А у моего окна стоит вишня с не по времени ярко зелеными ветвями. Она молода, и я чувствую, как сок жизни бежит по её стволу к ветвям, достигая маленьких, припылённых проходящими автомобилями листочков. Словно деревце бросает смелый вызов окружающей серой действительности. Вишня смотрится на блеклом фоне осени кусочком минувшего лета, но не жаркого, полного иссушающего и слепящего солнца, а напоённого вечерней прохладой и августовской свежестью на грани сентября. Посмотришь на её упрямо не сдающиеся осени ветви и словно зачерпнёшь силы, выпьешь глоток живой воды из неведомого чудесного источника.
Я помню весну, когда она стояла под моим окном, счастливо разукрашенная белыми цветами, словно невеста, обручённая с солнцем. Затем весенние дожди смыли этот впечатляющий наряд, и в зелени юной листвы зарделись красные упругие вишенки. Я видел тех, кто гнул, ломал целые ветки, стараясь сорвать всего лишь несколько ягод, и тогда боль дерева, его немой крик достигали меня, срывали с места. Мне становилось больно вместе с ней. Я торопился на помощь, прогоняя её бездушных мучителей. Среди них оказывались не только дети, но и взрослые, даже женщины. Никогда до этого они не видели плодоносящее дерево в центре нашего городка, это оказалось для них подлинным чудом, и, обнаружив подобную небывальщину, эти бедные одичавшие люди испытывали необоримое желание сорвать и отправить себе в рот хоть несколько красных, ещё не доспевших мелких ягод. Словно подобное действо в один момент могло сделать их счастливыми, и в этой спешке наплевать им было на нечаянно оборванные листья и заодно поломанные ветви. Не всегда я оказывался подле в такие моменты, не всегда успевал выручить лишённое возможности дать отпор безответное зелёное существо. � когда, всякий раз, обнаруживал безжизненно поникшую увядающую ветку, я чувствовал её ничем не проявлявшуюся внешне боль, и бессильная ярость, смешанная с обидой за бессмысленно испорченную красоту живого, охватывала меня.
Чтобы избавить дерево от дальнейших нападений дикарей, приманенных соблазнительными для них ягодами, я встал однажды задолго до восхода солнца, взял приставную лестницу и снял с дерева два ведра вишен. Ягода оказалась с горьковато-кислым вкусом, но варение из неё получилось замечательно вкусное, вобрав в себя весь аромат раннего вишнёвого лета. Несчастную плодоносицу у моего окна оставили в покое, а у соседней кто-то переломил неокрепший ствол пополам…
А ведь задумано было неплохо: любому живущему в городке должно показаться чудесным – плодородящие деревья среди асфальта и пыли улиц. Мимо идут автобусы, фуры, снуют легковые, выбрасывая в воздух клубы ядовитых выхлопов, а у моего окна, как ни в чём не бывало, гордо зеленеет вишня.
Куда бы я ни уезжал, всюду перед моими глазами стояла она – стройная, с ещё не успевшим искривиться, побеленным стволом, взметнувшая вверх, как в молитве, свои ветви-руки. � всякий раз, возвращаясь, я испытывал тёплое чувство, завидев её издалека, словно встречал старого, близкого сердцу друга. Более того, мне начинало казаться, что и она, как бы неслышно смеясь, тянет ко мне навстречу листья на гибких красноватых ветвях.
Она прочно вошла в мою жизнь, и без неё всё выглядело бы теперь иначе. Любой пасмурный день не кажется сейчас таким унылым, стоит лишь взглянуть на её неизменный силуэт в окне. Все шедевры икебаны ничто по сравнению с этим видением. А ночью в жёстком свете люминесцентных фонарей это вообще непревзойдённый шедевр, недоступный виртуозам сюрреализма.
Вокруг давно уже царит глубокая осень. Дворники и пронизывающий ветер сметают по утрам непривлекательные остатки опавшего летнего убранства. Дожди явно уже на подходе, свинцовые тучи никак не разродятся то ли кислотными, то ли радиоактивными осадками. Но меня не покидает уверенность, что вишня у окна будет так же прямо стоять под их косыми безжалостно холодными струями, как недавно стояла под иссушающими лучами неумолимого солнца. Полный неоправданного идиотического оптимизма (сегодня лучше, чем вчера, а завтра станет лучше, чем сегодня!), внушённого мне с детских лет коммунистическим воспитанием, каждое утро я выглядывал в окно, чтобы поздороваться с моей молчаливой подругой. Привет, привет, и я спешу по своим делам, уверенный, что и вечером это необычное создание беззвучно пожелает мне спокойной ночи в ответ на моё легкомысленное пожелание ей того же.
Но однажды утром я проснулся от резкого визга тормозов на улице и сильного глухого удара с последующим страшным треском, проникшим ко мне сквозь недавно установленные оконные стеклопакеты.
Невнятный шум голосов, неуместная для такого раннего часа суматоха за окном, жестокая действительность безжалостно подняла меня с постели. Я с тревогой выглянул наружу, и в мути рассветного тумана различил лишь силуэты толпящихся зевак. Наскоро одевшись, выбежал наружу, чтобы убедиться в ужасной значимости происшедшего.
Туман действительно накрыл всё вокруг, в двух-трёх метрах от фигур и предметов оставались одни лишь очертания. Он казался таким плотным – вырежи из него кусок, и в этом месте надолго останется зияющая пустота. Прямо у моего окна столпились семь-восемь прохожих, откуда они только взялись спозаранку? Подойдя ближе, я различил в темнеющей массе хлебный фургон, наехавший передними колёсами на тротуар. В двух метрах рядом валялся оторванный передний бампер, а в стороне, чуть поодаль бесформенная жалкая масса корявых невзрачных веток, недавно бывших моей вишней. Жалкая культяпка, словно аккуратно срубленная гильотиной, торчала из зарешёченной лунки на прохожей части.
Все присутствующие ротозеи с нетерпением ждали приезда гаишников, все, кроме наполовину вылезшего из кабины расхристанного водителя. Его бессмысленный взгляд блуждал по собравшимся справа налево и назад, как вентилятор-подхалим. С разбитых губ срывались невнятные фразы, в которых можно было разобрать только матерные вставки. Дело было, скорее всего, не столько в полученном шоке от удара, сколько в недавних алкогольных возлияниях. Я подошёл ближе и машинально потрогал останки убитого дерева.
- Что же ты сделал, гад! – пробормотал я, как оказалось, достаточно громко, чтобы меня услышали.
- Вы посмотрите на него только! – возмутилась какая-то сердобольная женщина, неведомо как затесавшаяся среди зрителей. – Ему дерево жалко, а на человека наплевать!
Я ещё раз взглянул на не вызывавшего жалости или капли сочувствия пьяного никак не трезвеющего водилу, на осуждающе повернувшихся ко мне враждебных зрителей, плюнул и ушёл. Что я мог предпринять?
- Хорошо, хоть, никого не задавил! – рассудительно изрёк кто-то за спиной, трезвый глас народа, так сказать. Но мою вишню было уже ничем не вернуть.
Когда много позже рабочие городского муниципалитета сровняли обломок дерева бензопилой «Дружба» и без особого труда выкорчевали неглубокие корни, я поинтересовался у них о дальнейших действиях мэрии.
- А что, на будущий год посадят здесь, наверное, тополя. В зелентресте ничего больше сейчас и нет. Так что не волнуйтесь. Вот и весь сказ! – авторитетно заверил меня один из них.
Тополь не вишня, разве, сможет он заменить ставшее мне странно близким за столь короткое время деревце? Я дал себе слово, как только пригреет весеннее солнце, найду на рынке вишнёвый саженец и саморучно высажу у своего окна. Ничего иного мне теперь просто не оставалось.

Составитель: Семён Каминский, newproza@gmail.com