ПЯТ�СТЕНКА С Ф�КУСОМ

Елена ДЖЯМБЕР

Памяти павших и живших в тылу врага посвящается.

Майские праздники с детства запомнились мне голыми ветками, с прикрепленными к ним металлической проволокой розовыми и белыми бумажными цветочками. На уроках труда такие ветки изготавливали, наверное, все советские школьники. Сначала стройными рядами по главной площади города чеканила Первомайская демонстрация: Мир! Труд! Май! А за ней, в День Победы, следовало тихое поминальное шествие. Девятого Мая все хотели возложить букеты весенних цветов к подножию памятника Героям Великой Отечественной войны.

Там и сейчас горит огонь, названный Вечным. Да будет вечна наша память обо всех погибших в те страшные сороковые-роковые.

«Лучше смерть на поле, чем позор в неволе. Лучше злая пуля, чем клеймо раба». Эту песню и «Шумел сурово Брянский лес» знает каждый, кто родился на Брянщине. На славной партизанской земле, откуда тянутся и мои корни, нет ни одной семьи, кого бы ни коснулась война. У всех в альбомах хранятся пожелтевшие фотографии павших родственников. � моя семья тому не исключение. Дед Пётр погиб от фашистской пули во время форсирования реки Болвы — утонул под тяжестью орудия. Погиб и его брат: красавец-Жорж запомнился мне лишь по большой фотографии, висевшей у бабушки на стене.

Весной семидесятого, накануне двадцати пятилетия со Дня Победы над фашистской Германией, к нам домой пожаловал корреспондент газеты. Бабушка моя сильно растерялась и даже испугалась, когда узнала причину его визита. В редакцию пришло письмо, и в нём просили разыскать Матрёну и Полю, чтобы поблагодарить за спасение жизни. Эти две простые русские женщины во время оккупации прятали в погребе своего сарая доктора с двумя детьми. Муж ушел к партизанам, а ей с детками туда было нельзя. Вот и поручили старой Матрёне, работавшей до войны извозчиком в лесной больнице, спрятать докторшу-еврейку, да еще и с ребятней. У Матрёны самой на тот момент в доме было трое детей да двое внуков. Самая старшая Поля, проводив мужа в партизанский отряд, пришла с детьми в это лихое время жить к матери. Вот ей-то одной, старшей Матрёна и доверилась. А куда деваться? Самой не справиться, старая уже, да и глухая совсем, взрывов не слышит. Вот и поручила она старшей дочке ухо держать востро, а язык за зубами.

— Не знаю я ничего про это, уважаемый, — сказала Поля. — Ничего не знаю, и никогда не слыхала.

— Ну, как же так, Пелагея Павловна? — не сдавался корреспондент. — У Вас в доме еще фикус большой был. Мне в деревне сказали, что только у одного Кривака был дом-пятистенка. Его немцы под госпиталь и забрали. Кривак, говорили, давно умер, еще до войны. А в доме том большом оставалась жена его Матрёна с двумя дочками. Сын их Андрей был на фронте. Выходит, что Вы и есть та самая Поля — дочь Кривака и Матрёны.

— Правильно, — согласилась бабушка. — Только никого мать моя не прятала. Нам самим жить было негде, немцы нас в хлев выгнали. Голодали мы. Понятно? А ты иди, иди на улицу, погуляй! — сказала бабушка мне строго, и выпроводила за дверь.

Видела я потом, как корреспондент этот сел, в ожидавшую его во дворе нашего дома серую машину, и уехал. Пришла я домой, а бабушка плачет.
— Баа-а, ты чего плачешь?
— Ничего, — рассердилась она, — так, что-то вспомнилось. Сняла платок с головы, глаза и все лицо им вытерла. Давай, покормлю тебя, а то скоро Вера с работы придет, не до тебя мне будет.

Вот когда пришла Вера, младшая сестра Поли, работавшая крановщицей, да когда стали они с бабушкой кричать друг на друга, тут все и прояснилось. Меня, правда, сестры опять выгнали, но не на улицу, а в комнату — уроки учить. Какие уж тут уроки?! Если бабушка плачет, Вера, ничего не понимая, кричит. Поля кричит в ответ…. Спору их не было конца.

— Что ж ты не призналась?
— Вера, как я могла ему признаться? Да и в чём? Неужели ты не понимаешь всего ужаса этой истории? Мать бы сама, может быть, никогда б до такого не додумалась. Ей приказали! Деваться было некуда. Пойми ты!
— Но ты-то, всё знала? — не унималась младшая. — Ты докторше еду в погреб опускала. Значит, ты тоже её прятала.
— Да, правильно. Но как я могу в этом признаться? Меня же вся деревня возненавидит и проклянёт.
— За что?
— Помнишь, как всех нас выстроили в ряд? Всю деревню!
— Помню!

— Так это ж из-за нас, — прошептала Поля. — У Розы младшенький рахитом заболел от долгого пребывания в темноте. Она стала на рассвете с ним из погреба вылезать и солнце встречать. Раз, другой, третий… А на четвертый часовой ее и увидал. Забрали Розу с мальчонкой, видать пытали. Только она не сказала: кто её прятал и где? А следующим утром вывели Розу всю в кровь избитую, а нас в ряд построили и стали допрашивать: кто прятал жидовку с жидёнком? Все молчат, никто ничего сказать не может. Они же ничего не знали. � тут, помнишь, что началось?

Вера закрыла лицо руками и заплакала. А Поля продолжала:
— Раз, два, три — пуля. Раз, два, три — пуля. Раз, два, три — пуля…. Партизанам кто-то сообщил, они сразу на деревню пошли. Немцы испугались, стали отходить, дома жечь, наш в последнюю очередь подпалили, потому, как раненные их там оставались. Партизаны деревню отбили, но немцы успели все-таки людей пострелять. Разве соседи нам это простят?

— А куда девчонка подевалась? — спросила тихо Вера.
— Не знаю. Мы про неё в этой суматохе забыли.
— Так, может, она жива осталась? Она и её отец! Значит, это они тебя и мать разыскивают… Ты фамилию их помнишь?
— Какой там! — бабушка в отчаянии тяжело махнула рукой. — Я ее никогда и не знала.

Вера посмотрела на сестру недоверчиво.
— Не знаю я! — крикнула Поля в отчаянии и зарыдала. — � знать ничего не хочу, — еле слышно проговорила она сквозь слезы. — Страшно мне. По сей день страшно.


***
Пелагея Павловна Сазонова (Кузьмичева) — моя родная и любимая бабушка. В этот памятный день 9 Мая я не имею возможности придти к ее могиле и поклониться до земли. � потому сейчас этим рассказом хочу помянуть ее и сказать огромное спасибо за все, что она сделала для меня и для тех незнакомых мне людей, желавших поблагодарить ее за спасение. За тот ее, не осознанный и не признанный ею самой, подвиг. За пережитый страх. За трудные военные голодные годы в оккупации. � за многое-многое другое хорошее и доброе, сделанное ею в послевоенные годы: и за тяжелую работу на цементном заводе, и за умение скрепить всю нашу семью настоящей любовью, проявленной ко всем нам без исключения. Хочу сказать спасибо и моей глухой прабабушке Матрёне Павловне Кузьмичевой (Карпейкиной) за смелость ее и стойкость. А главное за то, что дала жизнь нашему роду.

Спите спокойно милые русские женщины-тыловики.
Мы помним о вас.