НА ЛИНИИ ОГНЯ
Аркадий КРАСИЛЬЩИКОВ
Альберт Эйнштейн был прав, заметив, что "антисемитизм — тень еврейского народа"
Прислали недавно любопытный фильм Элиа Казана "Джентльменское соглашение". Картина снята в 1947 г. Сюжет прост: журналист, не еврей, которому поручили написать серию очерков об антисемитизме в США, никак не может начать работу и решает стать не Грином, а Гринбергом, чтобы на своей шкуре испытать хоть часть того, с чем сталкиваются евреи в галуте. Стал, испытал, чуть не потерял веру в человечество, но решил бороться до конца с юдофобией в стране, провозгласившей БИЛЛЬ О ПРАВАХ еще в конце восемнадцатого века.
Посмотрел я это наивное простенькое кино, в котором зрителю пробуют доказать, что лучше быть белым и пушистым, чем черным и колючим, а битва с "ветряными мельницами" — дело правое, и подумал, что самое интересное не в этом голливудском агитпропе, а в том, как внезапно меняется жизнь героя, как он словно ставит себя под удар, попадает на линию огня. Вот ходил человек по лужайке, солнышку радовался, птичек слушал, цветочки собирал — и вдруг, в одно мгновение, он в окопе, под обстрелом, причем враг героя не только перед ним, но рядом и за спиной. Он в "котле". Он окружен. Он в осаде.
Европа гордится уничтожением гетто, Россия — "черты оседлости". Но срытые рвы и уничтоженные стены не смогли прорвать главное и чудовищное кольцо — кольцо ненависти. Гетто ненависти не уничтожить. Все мы: в США. Германии, Польше, России... — всегда были на линии огня, за валом и рвом гетто. С детства, с того момента, когда нас впервые обозвали "жидом", с момента первого удара по тебе и твоего удара по роже обидчика, с пятого пункта в паспорте, с проклятых анкет... Впрочем, все это было "прямым обстрелом", но пригибало к земле, пыталось смять, уничтожить; каждодневная, тихая юдофобия: характерный, жест, взгляд, улыбка, усмешка, случайный анекдот или шутка. Человек привыкает ко всему. Когда с детства ты не такой, как все, ты изгой, ты вечно обязан помнить об опасности, ты должен постоянно находиться в стойке — возникает подлейшее ощущение нормы, словно юдофобия — это воздух, которым ты вынужден дышать, просто по той причине, что другого воздуха нет и не предвидится.
Думаю каждый или почти каждый еврей в диаспоре, сможет рассказать целую историю ударов, подножек, подлостей, с которыми ему пришлось столкнуться, поведать об отчаянии после причиненных обид и явных несправедливостей. Рассказать о тех ухищрениях, часто унизительных, чтобы пройти по дороге жизни, заминированной юдофобией. Это верно, антисемитизм часто заставлял нас прыгнуть выше своей головы, быть лучше, сильней, образованней, но и мерзкие качества характера он провоцировал — другого и быть не могло.
Но в добре и зле, кем бы он ни был, еврей жил в осаде и никогда не знал, кто, когда и где нанесет удар, после которого рухнут стены крепости, за которыми, как казалось, ему ничего не грозит. Я здесь говорю не о погромах, не о Холокосте, не о прямой угрозе жизни, не о юдофобских кампаниях, вроде "Дела Бейлиса" или "Убийц в белых халатах", а о постоянном, тихом, хорошо организованном, подлом прессе, в котором, как мне кажется, зажат почти любой потомок Яакова в галуте. Особо удачливые потомки эти с незапамятных времен строят редуты из денег: покупают дворцы и яхты, служат у трона хозяина, сверкают лысинами на телеэкранах, окружают себя армией охранников — и все равно они беззащитны везде, даже в странах закона и порядка.
Ладно, умолчу об этих странах, но могу с полной убежденностью сказать, что до пятидесяти лет таскал на спине тяжеленный груз юдофобии и не падал под этим грузом только за счет упомянутой привычки. 22 года назад впервые попал в Израиль, и сначала не мог понять, откуда это странное состояние эйфории, свободы, нежданной радости? Ну, люди — внешне похожи на тебя и на твоих родных, но жара чертова, язык неведомый, страна ЧУЖАЯ, что это ты так возбудился? Пройдет всего лишь неделя, я и пойму, что виной всему, что со мной происходит, — внезапная легкость, будто этот проклятый груз больше не калечит мой позвоночник, словно я, по мановению волшебной палочки, потерял добрых полцентнера веса. Стены вокруг рухнули за ненадобностью, я больше не ждал удара. Я мог смело утратить бдительность, уйти от проклятого, вечного страха. Я был свободен. Великий еврей диаспоры — Альберт Эйнштейн — был прав, заметив, что "антисемитизм — тень еврейского народа", но моя личная тень вдруг куда-то исчезла, как только я оказался под жарким солнцем Израиля.
Вижу, вижу усмешку на лице тех, кто хлебнул лиха на родине предков, у кого жизнь сложилась не так, как им того хотелось, но я пишу не об этих беднягах. Я пишу о себе, о человеке, которому эта, внезапно пришедшая легкость, дала возможность жить, дышать, вывести в люди детей, и сравнительно преуспеть на своем поприще. Не все было гладко, везде хватает завистников, жуликов, негодяев, но все их происки не выходили за рамки НОРМЫ, не носили характер патологического безумия в доме скорби, где тихое помешательство грозит внезапным переходом к буйному.
Затем, так уж получилось, пришлось вернуться к работе в России. Избавившись от тяжкого "горба" за годы жизни в Израиле, работу без проблем осилил. Один из моих фильмов добился известности, разных наград и премий (стал победителем международного Московского кинофестиваля — прим. ред.). Однажды позвонил незнакомец, представился молодым режиссером, сказал, что он самого высокого мнения о моем сценарии, попросил о встрече. Встретились. Он вошел с лучезарной улыбкой, с добрыми словами на губах — и вдруг губы эти исказила легкая, презрительная ухмылка, о которой я уже забыл. Он что-то еще говорил, теперь уже, будто по инерции, что-то бормотал, даже повторил несколько раз, что не был на премьере, а фильм посмотрел на видео. Это он, по Фрейду, намекал, что никак не думал увидеть в роли сценариста такого русского фильма еврея. Я отвечал из вежливости, поняв в очередной раз, что всему виной моя "легальная" фамилия на "ов", а был бы я Коганом, к примеру, этот юноша не стал бы искать встречи со мной. И он что-то бормотал натужно, отстраненно, тоже из вежливости, вдруг заторопился и ушел. Пустяшный, вроде бы, случай: обошлось без прямых намеков и оскорблений, но я вдруг словно по-настоящему вернулся в Россию, почувствовав на спине тот, проклятый груз, от которого, как мне казалось, уже навсегда избавился.
Странное дело, перед этой встречей было подлое граффити на стенах и даже стишата от хмельного мужичка в метро: "Что, жидок, встал поперек?" Была и хорошая порция юдофобия по русским телевизионным каналам, в Израиле недоступным, были книжные полки, забитые нацистской пропагандой... Все было, но забытая тяжесть эта возникла только после встречи с разочарованным юношей-режиссером. Лишь после этой встречи я вновь почувствовал себя в осаде и на линии огня, когда вернулось это подленькое чувство хронического страха с ожиданием внезапного удара. Мне вдруг тогда показалось на волне успеха, что я вернулся в Россию не гостем, а хозяином страны. Продолжалось это не долго. Мне снова властно указали на дверь, напомнив, что гость, возомнивший себя хозяином, смешон и глуп.
Сегодня, на волне гражданских волнений вокруг Кремля, мне часто приходится спорить с евреями, считающими своим долгом всячески участвовать в свержении режима "жуликов и воров". Мне, подчас, бывает трудно объяснить, что гостю как-то неприлично учить жить хозяина, и я ничего не могу поделать с тем, что всегда в России чувствовал себя всего лишь гостем, которого, в лучшем случае, всего лишь терпят до поры, до времени.
Скажут и справедливо, что не все в России носят в себе бациллы юдофобии. Это так, но свободные от антисемитизма люди там, скорее, исключение из правил, чем правило. Верно, есть в мире страны, свободные от этого недоброго чувства. Говорят, что в Индии, Китае, Японии юдофобы, скорее, исключение из правил, чем правило. Вполне возможно, но мне "повезло" родиться в другой части света, среди другого народа, почему-то извечно озабоченного не нормальными попытками обрести благополучие и жить в радости, а поисками врагов, только и думающих, как похитить у русского человека его земельные наделы, его сокровища, его независимость и свободу. Враг же всегда наготове — это еврей. Парадокс же здесь в том, что вот уже тысячу лет русский человек, без всякого участия "избранного народа", не был собственником в своем государстве, и не владел тем, что боялся и боится утратить и никогда не был свободен от ярма власти.
И мне никогда не было понятно, почему лично я должен отвечать за цепь исторических ошибок чужого народа? Почему бОльшую часть жизни я провел в окопе, на линии огня, защищая фронт без тыла, отягощенный проклятым грузом юдофобии... Я понимаю, что и здесь, в Еврейском государстве, нам не приходится расслабляться, но само это государство и есть настоящее, долгожданное убежище, где дети наши и внуки (так хочется верить в это) спасутся от позорных галутных комплексов. И нет для меня большей радости, чем смотреть на своих внучек, и думать, что вырастут они на другой земле и в другом мире. Возможно, и им предстоит почувствовать на плече тяжесть автомата, но даже это, несмотря ни на что, нормально. Им, даст Бог, никогда не придется стоять на линии огня ненависти голыми и без оружия, как их предкам в несчастной России.
Еженедельник "Секрет" (velelens.livejournal.com)
На фото. Кадр из фильма Элиа Казана "Джентльменское соглашение"