ДАН��Л ГРАН�Н

«Любовь редко пользуется словами. У нее есть масса других возможностей»

У Даниила Гранина я забыл кепку. Приехал к нему на Петроградскую и от радости встречи и общения взял да и забыл хорошую кепку английского сукна.

Знакомые, навещавшие Гранина, хотели привезти ее в Москву, но он сказал: пусть сам приедет. Вот и радость. Есть повод заглянуть на Петроградскую сторону и в старой питерской квартире посидеть с любимым мной человеком, проживающим долгую жизнь достойного гражданина и мыслителя.

Он живет со страстью, которую сохранил в полном соответствии с заложенным духом. Другими словами, делает, что хотел. А хотел быть честным по отношению к солдатам, к блокадникам, к ученым и не так уж ученым людям, потерпевшим от режима, и к самому режиму.

� всегда притягивал своей отдельностью: писатель он, хоть и вышел из советских, а какой-то другой — несмиренный. Словно есть у него собственная конституция совести. Он, может, и пытался ее иной раз нарушить, а она ему диктовала: нет у тебя, Даниил Александрович, коммунистической морали, есть мораль человеческая — всегда одна. � нравственность твоя не корректируется строем. Вот он и пребывает со своим основным законом (от рождения — 1 января 1919 года) во все наши времена.

Не подписал письмо против Сахарова, поддержал Синявского и Даниэля, а высылку Солженицына не поддержал. Первым рассказал правду о Зощенко.

Мы его читали доверчиво. Не ошибались. � теперь верим.

Он размышлял о том, что хорошо знал и о чем тяжело думал. О выборе в конечном счете. � о войне, на которой воевал исправно — с сорок первого, когда пошел ополченцем на фронт под Ленинградом, и до Восточной Пруссии, где командовал батальоном тяжелых танков. Не тех ли танков, которые он делал на Кировском заводе, будучи инженером до войны, и куда его вернули за несколько месяцев до ее окончания?..

Вот, думаю, приеду за кепкой, сядем в кабинете у стола, заваленного рукописями, или на кухне и поговорим. Например, я спрошу:

— Если родина, дорогой Даниил Александрович, это любовь к ближним своим, к языку, культуре, обычаям, наконец, к этой Богом данной тебе земле, то какое отношение — к ней, к ее образу на нашей с Вами долгой памяти имели те, кто лежал в мавзолее, те, кто стоял на мавзолее и кто нынче за ним сидит. � всех любить?!

Будь власть родиной, сколько раз за век мы поменяли бы ее? Тут Вы ухмыльнетесь, а я, например, опять спрошу:

— Отчего только война пробудила наших людей к частично осознанному участию в своей жизни? Не хотелось на родной земле идти под чужих зверей? Дом защитили, а возвращались с войны не защищенные. Бывало, что и не в дом, а в ссылку или в резервации, чтобы своим изувеченным видом не портить облик родины — власти. Те, кого призвали на войну, и те, кто сам пошел, рекруты и ополченцы, — все, вернувшись, оказались отработанным материалом. � высились разрушенные жизни терриконами отвалов над равниной счастливой страны. А в отвалах были золотые слитки.

Что Вы ответите, я, понятно, не знаю, но думаю, слова Ваши помогут понять, как мы с Вами прожили время и что мы проживаем теперь.

А кепку я опять забуду, чтобы вернуться, — это ведь только начало разговора.

Юрий РОСТ, «Новая газета» — «Континент»
фото автора

P.S. Дорогой Даниил Александрович, мы рады, что в этом году за выдающийся роман «Мой лейтенант» литературная премия «Большая книга» присуждена Вам..
«Новая газета», которая является постоянным читателем Гранина, надеется, что работа над очень большой книгой, которую Вы пишете всю жизнь, будет продолжена. Да не убудут Ваши жизнелюбие и сарказм.