МАСКИ БОГА
Владимир Гольдштейн
Владимир Гольдштейн родился и вырос в Днепропетровске. В настоящее время живет в Чикаго. Повести, рассказы и стихи автора публиковались в русскоязычных периодических изданиях Среднего Запада. Неоднократно становился лауреатом сетевых литературных конкурсов.
* * *
Когда низвергнут в прах или обласкан
Безжалостной кокеткою судьбой,
Не забывай, что ты лишь бога маска,
И в ней играет он самим собой.
НЕ ПОЭТ
Ярким днем одолевают думы
И стучат в башку под лунный свет:
«Если до сих пор еще не умер,
Значит, никакой ты не поэт!
Столько лет живешь – и не убили?
И завистник не занес кастет?
И немало дам тебя любили?
Все с тобой понятно – не поэт!»
В зевоте читая твои строчки,
Кто угодно скажет: «Это – бред!
И, к тому же, совершенно точно,
Что его придумал не поэт.
Ничего душою здесь не дышит –
Ни размер, ни рифма, ни куплет.
Брось писать, пока не поздно, слышишь?
Что – оглох? Ты явно не поэт!»
Как тут ни крути, но выход ясен
(А еще точнее – его нет...):
Мир беспечен. Сладок. И прекрасен.
Если ты, конечно, не поэт…
НАЧАЛО
Когда осенняя усталость
Опавших дней ерошит ком,
Все чаще светится начало
Беспечным ярким маячком.
Нет, не становится он дальше,
Не меркнет луч сквозь толщу лет,
В нем нет ни горечи, ни фальши –
Лишь ожидание побед.
Там ни обид, ни расставаний,
Там пляж и лодка… А потом –
Жюль Верна томик на диване
И хлеб, натертый чесноком.
С мышами старая квартира
И мост, нависший над рекой,
А на углу – лоток с «Пломбиром»
И газированной водой.
Варенья сладкий пар, и мама
Над ним в косынке у плиты,
И грозный шмель, что так упрямо
Сквозь щелку в форточке летит,
Каникул летних праздник длинный,
Дневник, забытый на столе,
Грязь во дворе из мокрой глины
И в новом Оперном – балет,
Между кривых берез ворота,
Мяч, что в броске придется брать,
И лишь одна в купе забота:
Подольше ехать и не спать.
Педали новой «Украины»
В мельканье напряженных ног,
И сигаретный дым иссиний
Вокруг толпы у касс кино.
Зимой – волшебное дыханье
Смолистой елки у двери,
И новогодние страданья,
Чтоб снегом праздник одарил.
Финты Харламова в хоккее
И вечный проигрыш в футбол,
Красавец-Штирлиц в портупее,
Генсек – в бровях, но без зубов.
Все не ушло, все здесь осталось,
Через завалы лет и скверн
Горит лампадкою начало,
Где мяч, педали и Жюль Верн.
ПЕРВАЯ
Растерянно и застенчиво,
Но как-то бесстрашно весело,
Как будто судьбой обвенчана,
Как будто давно всё взвесила –
Ты выхватила блестящую
Из рыжих волос заколочку,
И – рухнуло настоящее,
Разложенное по полочкам…
И соединилось с прошлыми
Фантазиями и страхами,
И с будущего заросшими
Непрожитой жизнью знаками.
И пахла трава отчаянно
Под брошенною ветровкою,
И я разглядел нечаянно
Твой крохотный шрам над бровкою,
И небо нескладно пялилось
На грудь твою приоткрытую,
В ладонях моих ты плавилась –
Бесстыдной любви открытие!
Раскинута рыжим облаком,
Распахнута ожиданием,
Звала ты слепящим обликом
Сжигающего свидания.
И сладостью первой бешенной
Для нас – неприлично праведных –
Над миром была повешена
Беспечная мысль: «Всё правильно…»
И в этом грехе чарующем,
И в этой безгрешной радости
Был каждый из нас дарующим
Бессмертную чашу святости.
СНЕЖНЫЕ ЛЮДИ
Оттрубили беспечные трубы
Душных месяцев липкий сезон...
Мы с тобою – зимы однолюбы,
Мы зовём холодов перезвон.
Мы не славим ленивое «настье»,
Без приставки бодрящего «не»,
И не дарим сонет сладострастья
Оглушённой котами весне.
Мы колючую бархатность елей
Не испачкаем слизкостью луж,
Где гремят воробьистые трели,
Заглушая симфонию стуж.
На июльских людей непохожи,
Мы не можем с тобой, как они,
Приручать нежно-бежевой кожей
Бесполезно-бесснежные дни…
МОЙ ГОРОД
Я опять с тобой, моя губерния:
Запах детства в трещинах домов,
То иду бульварами уверенно,
То плутаю в переулках снов.
То любуюсь я разрезом юбочным,
То искристым глянцем куполов,
То на старых выщербленных улочках
Вспоминаю первую любовь.
Между силуэтами приталенных
Модных башен из сплошных окон,
Мне кивают гордые развалины –
Тень екатерининских времен.
В душный зной и в снежной гололедице,
В джипах, на трамваях и пешком,
Как живется вам, идется, едется
Все, с кем я знаком и не знаком?
Разбрелись на касты и сословия,
На киоски и на бутики,
И такие разные условия,
И размеров разных кошельки.
Но весенним вечером застенчивым,
В час, когда безумствует сирень,
Вы опять – мужчины, лишь, и женщины,
С городом прошедшие сквозь день.
Вместе обещаниям не верите,
Вместе выбираете не тех,
И с друзьями щедро чарку делите,
Заливая горе и успех.
Полируют судьбы вас подковами,
Даже, если денег через край,
Но проспект, брусчаткою подкованный,
Вас на холм возносит, будто в рай.
Отягощены делами личными,
Безнадежно ждущие покой,
Выбрали родиться в нестоличном вы
Городе, обнявшемся с рекой,
В городе – из трех вершин приземистых,
Влажных балок, парков и мостов,
Над широкой свежей гладью пенистой,
В желтых брызгах пляжных островков.
ЧАС БЫКА
"Час Быка" – самое глухое ночное время, когда по древним поверьям, силы тьмы господствуют на Земле, чтобы потом смениться спасительным рассветом.
Предрассветная Варшава
Снежной свежестью дышала,
Укрывая чёрной шалью
Разнозвездие огней,
Тишина уснуть мешала,
Тишина в ушах шуршала
И душила одеялом,
И никак не сладить с ней...
Семь часов до самолета –
Незавидная работа
В гордом брюхе «Мариотта»
Переваривать комфорт.
За сбежавшим сном охота
В толчее мыслеворота
И закрытый для полётов
За окном аэропорт.
Шесть часов до самолета…
Пять часов... А может кто-то
Изобрёл для поворота
Этой ночи томный пир?
Поворота в жизни драме,
Где зовёт в оконной раме
За туманными огнями
Редкий рейс в рассветный мир.
Никакого ожиданья
В бесконечности лежанья –
Только сонных рифм дрожанье
На свернувшемся листке.
Чёрно-белая безбрежность,
Тишиной укутав снежность,
Распахнула неизбежность
В приоткрывшейся руке.
21 января 2006, Варшава, отель «Мариотт»
* * *
Уже включили фонари,
И мост расплющился в тумане.
Не надо слова – подари
Мне этот город на прощанье.
Его сложу в корзинки крыш,
Перевернув их незаметно,
И подарю, пока ты спишь,
Его тебе же, но – рассветный…
Публикация подготовлена Семёном Каминским.