НАТАЛЬЯ КРОФТС
НАТАЛЬЯ КРОФТС
Родилась в г. Херсоне на Украине. Окончила МГУ и Оксфордский университет по специальности классическая филология. Автор ряда публикаций в русскоязычной периодике (в журналах «Юность», «Работница», «Новый журнал», «Интерпоэзия», «Слово/Word», «Дети Ра», «День и ночь», «Австралийская мозаика», в «Литературной газете» и др.). Английские стихи опубликованы в четырёх британских поэтических антологиях. Автор двух сборников стихов: сборник «Осколки» (2010) вошёл в коллекцию библиотек отделений славистики Оксфорда и Кембриджа, а сборник «Поэт эпохи динозавров» (2012) был объявлен в списке «65 лучших книг 2012 года» (Amazon.com: “Poet from the dinosaur epoch” by Natalia Krofts, русское издание).
ВТОРОЙ КОВЧЕГ
По паре – каждой твари. А мою,
мою-то пару – да к другому Ною
погнали на ковчег. И я здесь ною,
визжу, да вою, да крылами бью…
Ведь как же так?! Смотрите – всех по паре,
милуются вокруг другие твари,
а я гляжу – нелепо, как в кошмаре –
на пристани, у пирса, на краю
стоит она. Одна. И пароход
штурмует разномастнейший народ –
вокруг толпятся звери, птицы, люди.
…Мы верили, что выживем, что будем
бродить в лугах, не знающих косы,
гулять у моря, что родится сын...
Но вот, меня – сюда, её – туда.
Потоп. Спасайтесь, звери, – кто как может.
Вода. Кругом вода. И сушу гложет
с ума сошедший ливень. Мы – орда,
бегущая, дрожащая и злая.
Я ничего не слышу из-за лая,
мычанья, рёва, ора, стона, воя…
Я вижу обезумевшего Ноя –
он рвёт швартовы: прочь, скорее прочь!
Второй ковчег заглатывает ночь,
и выживем ли, встретимся когда-то?
Я ей кричу – но жуткие раскаты
чудовищного грома глушат звук.
Она не слышит. Я её зову –
не слышит. Я зову – она не слышит!
А воды поднимаются всё выше…
Надежды голос тонок. Слишком тонок.
И волны почерневшие со стоном
накрыли и Олимп, и Геликон…
На палубе, свернувшись, как котёнок,
дрожит дракон. Потерянный дракон.
* * *
Я – жёлтый листик на груди твоей.
Меня на миг к тебе прибило ветром.
Вот и конец. И не найти ответа,
Зачем в тиши изнеженного лета
Поднялся ветер и, сорвав с ветвей,
Мне дал на миг прильнуть к груди твоей.
* * *
Непонимаемой быть встречным
М. Цветаева
В любой из масок – или кож –
ты неизменно безупречна:
спектакль хорош!
Но вдруг замрёшь,
нежданно понятая встречным,
как беспристрастным понятым –
до глубины, без слов и фальши
дрожащих губ, до немоты...
Скорей к нему? Но немо ты
шагнёшь назад – как можно дальше
от беззащитной наготы,
когда – во всём, конечно, прав –
твой гость, не вытирая ноги,
придёт, чтоб разбирать твой нрав,
твои пороки и пороги.
Как театральный критик – строг,
внимателен и беспощаден
он составляет каталог
в тебе живущих ведьм и гадин.
Он справедлив. Отточен слог.
Ему неведомы пристрастье
и со-страдательный залог –
залог любви и сопричастья.
И ты закроешь двери, чтоб
свой собственный спектакль – без судей,
без соглядатаев, без толп
смотреть:
как голову на блюде
несут и, бешено кружа,
в слезах танцует Саломея,
как капли падают с ножа,
как Ева искушает Змея,
как Брут хрипит от боли в такт
ударам, завернувшись в тогу...
А критик видел первый акт.
Не более. И слава Богу.
ОДА КОФЕМАНА
Встаёшь с утра. Без слёз и драм
живёшь лет 30 на Голгофе.
И жизнь – игра да мишура.
А я пойду да выпью кофе.
Пусть в чувствах – полный тарарам,
и пусть глумится Мефистофель,
всё это – глупости и хлам:
я вот пойду да выпью кофе.
А коль удастся отдохнуть
(чтоб – дом, уют, любимый профиль),
дай, Господи, ещё чуть-чуть:
давай пойдём да выпьем кофе.
ЛЮБОВЬ В ЭПОХУ ИНТЕРНЕТА
За грош продашь и явь, и хладнокровье.
Зачем тебе их скучный мир, поэт?
Назад, назад, туда – в средневековье,
где «дама сердца» – эфемерный свет.
И светится экран – и «страсти пылки»…
А, может, и не страсти. Всё равно.
Меня – щелчком, как джина из бутылки –
за много вёрст, за много миль, за мно… –
ты вызываешь… и путём астральным –
не затеряться б! – на луче лечу…
меж миром виртуальным и реальным –
стихов и снов – и выдуманных чувств.
ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ МИРОВ
…А между тем вовсю ревел прибой
И выносил песчинку за песчинкой
На побережье. Воздух был с горчинкой
От соли океанской – и от той,
Что выступала на горячей коже
Там, в комнате, в пылу, у нас с тобой…
А между тем вверху, на потолке,
Два существа сплелись в кровавой драме:
Металась муха в крохотном силке;
Нетерпеливо поводя ногами,
Паук ждал снеди в тёмном уголке
И к жирной мухе подходил кругами…
А между тем в романах, на столе,
Кого-то резво догонял Фандорин,
С соседом вновь Иван Иваныч вздорил,
И рдел, как кровь, гранатовый браслет...
А между тем извечная река
Текла сквозь наши сомкнутые руки,
Через любовь и смерть, погони, муки,
Сквозь океан, шумевший здесь века, –
И паутинки блеск у потолка.
А между тем…
«НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ» ИЛИ «О ГЕНАХ»
Знать – судьба. Не уйти.
Губы с дрожью прошепчут: «Осанна!»
Но темнеет лицо.
И беда понесётся вразнос.
Волокут.
Кровь на белом снегу.
Крики ужаса.
Бой барабанный.
«Нам бы крови да слёз, молодцы,
нам бы крови да слёз!»
Видно, гены у нас –
от лихого, шального смутьяна.
Что-то тихо? Вставай!
Сочинить ли со скуки донос?
Кто наврал,
что у нас благодать, мол, нужна и желанна?
Нам бы крови да слёз, молодцы,
нам бы крови да слёз!
И уютно живя
возле ласковых вод океана,
в жилах чую метель,
да пургу, да ядрёный мороз.
Бунты. Раж. Топоры.
Да на рельсы опустится Анна.
«Нам бы крови да слёз, – я шепчу. –
Нам бы крови да слёз».
КАРТОЧНЫЙ ДОМИК
В неверном мире на семи ветрах,
где всё так хрупко – до тоски, до боли,
я видела, как рассыпались в прах
державы, корпорации – и доли.
В неверном мире на семи ветрах
мы – в домиках из карт житейской драмы.
Я видела, как наступает крах,
и как слетают вниз тузы и дамы,
как ветер разметал колоду вмиг,
не соберёшь – по городам и весям,
а карточный король опять невесел,
и дамы далеко желанный лик.
В неверном мире на семи ветрах
всё хрупко так – до боли, до тоски…
…в который раз проглатываю страх.
Игра – одна. И ставки высоки.
* * *
На развалинах Трои лежу, недвижим,
в ожиданье последней ахейской атаки.
Ю. Левитанский
На развалинах Трои лежу в ожиданье последней атаки.
Закурю папироску. Опять за душой ни гроша.
Боже правый, как тихо. И только завыли собаки
да газетный листок на просохшем ветру прошуршал.
Может – «Таймс», может – «Правда». Уже разбирать неохота.
На развалинах Трои лежу. Ожиданье. Пехота.
Где-то там Пенелопа. А может, Кассандра... А может...
Может, кто-нибудь мудрый однажды за нас подытожит,
всё запишет, поймёт – и потреплет меня по плечу.
А пока я плачу. За себя. За атаку на Трою.
За потомков моих – тех, что Трою когда-то отстроят,
и за тех, что опять её с грязью смешают, и тех,
что возьмут на себя этот страшный, чудовищный грех –
и пошлют умирать – нас. И вас... Как курёнка – на вертел.
А пока я лежу... Только воют собаки и ветер.
И молюсь – я не знаю кому – о конце этих бредней.
Чтоб атака однажды, действительно, стала последней.
Публикация подготовлена Семёном Каминским.