НИЧЕГО НОВОГО ПОД СОЛНЦЕМ
Игорь ЦЕСАРСКИЙ
В моей памяти всплывает совсем, казалось бы, случайное. Не имеющее никакой ценности.
Вот, скажем, летним днем идет мне навстречу где-то в районе гостиницы "Ташкент" молодой узбек в тюбетейке (черный низ, белый верх), верхние пуговицы на рубашке расстегнуты, виднеется линялая майка, ноги в потертых сандалиях. Но не то — главное. Руки. А точней, большая картонная коробка для яиц в руках (30 штук, как пить дать!) и счастье в глазах. Неземное сияние! И гордость в худых развернутых плечах. Достал-таки где-то, возможно, путем невероятных усилий, интриг и везения. РаздоБЫЛ! О, знакомо ли тебе, читатель, это ни с чем не сравнимое чувство обладания! Нет, если ты сидел в кожаном кресле и тебе услужливо заносили коробку с дефицитом прямо в кабинет, то ты не ведал и миллионной доли это счастья.
На солнечный ташкентский день аккуратно накладывается в памяти коктебельский тихий вечер, деревянная будка в писательском доме творчества, где выдают билеты на какое-то мероприятие местного значения и требовательный голос женщины, стоящей передо мной, полный бесконечного, просто космического самоуважения: "Мне — четырнадцать! Мы — Ошанины!" Надо полагать, что семейство тогда еще жившего поэта... поэта-песенника ("эту песню не задушишь, не убьешь!.." Найдите ее на ютубе и всплакните, что ли) было немалым.
Но картинка с ясным небом, кстати, "Солнечный круг" — это тоже Лев Ошанин, меняется промозглым весенним утром. И коротким разговором на чикагском кладбище во время похорон одного моего приятеля.
— Старичок, — говорит мне знакомый джентльмен, с которым покойный также знавался, — ты одет не по сезону.
— Ладно, — отвечаю. — Уж как-нибудь.
— А у меня место получше будет, — многозначительно поднимает палец в перчатке мой заботливый собеседник.
— В смысле?
— Да я купил уже нам с женой место, но не на этом кладбище. У нас район побогаче будет. И место поуютнее.
— Здорово, — говорю я.
А в голове промельком мысль о мудром царе Соломоне, который давно объяснил то, что мы год за годом, день за днем наблюдаем и будто не перестаем удивляться...
Я пытаюсь понять, какими нитями можно связать парня, пардон, с яйцами, родственницу поэта-песенника и знакомого с купленным ван-вэй-тикетом на кладбище?
"Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем", — подсказывает мне сын Давидов, а я бреду, несмотря ни на что, по извилистой тропинке своей странной памяти и повторяю про себя: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три.
Из цикла "Привал на обочине". Эпизод двадцать восьмой.