КОРОБ МЫСЛЕЙ
Алексей Филимонов
Алексей Филимонов — поэт, литературовед и переводчик. Родился в 1965 году в Электростали Московской области, окончил факультет журналистики МГУ и Высшие литературные курсы при Литинституте им. Горького. Автор книг лирики «Ночное слово» (СПб, 1999) и двуязычных книг «Сиреневая гроза» и книги переводов Вл. Стоянова «Глоток жизни» (Болгария, 2012). Основатель литературно-философского направления «вневизм». Член союза писателей России и Французского набоковского общества.
КОРОБ МЫСЛЕЙ
Гляжу в мерцание колодца -
там лики тех, кто до меня
вот так же черпал блики солнца
в поклоне поясном, моля
не забирать души до срока
в проточный терем тишины, -
и нёбо остужают током
глотки калёной глубины.
Под крестовину коромысла
немая смотрит высота,
и капли падают без смысла
во прах, где пот и кровь Христа.
* * *
Свисают с неба нервные узлы,
похожие на сети и канаты.
Матросы мы, беспомощны и злы,
крушенье потерпевшего фрегата.
Неважно, что Эреб пронзает шпиль,
порой сияя золотой иглою.
Мы на забвенье здесь обречены ль,
иль выйдем из отверженных - в герои?
Земля, земля! Но невский полукруг
за кромку не пускает в укоризне.
И капитан лелеет свой недуг:
растаять в облаках, в немой отчизне.
На сферы лапы наложили львы -
так стерегут всеведенье Дракона,
вбирающего души вдоль Невы,
чуть проступая в дрёме полузвона...
ВЗЛЁТНОЕ
В огромном аэропорту
тот воздух кажется звенящим,
тебя отправят на звезду
иль в лабиринты к вечно спящим.
Отдай багаж, пройди рентген,
и тень твоя в скорлупке неба
доставит в беспредельность ген
перекрещённого Эреба.
Когда волненье потечёт
струёй из двигателя бездны,
то узришь - Сон тебя влечёт,
седеющий, но неизвестный.
Где лайнер - демон пустоты,
на запасном аэродроме
пусть переждёт, пока мосты
возводит молния на троне,
и гневно ищет в высоте
аэроплан полубезумья,
кренящийся к своей мечте -
луне, багровой в полнолунье.
Пройди к пилотам забытья -
там облаков пернатых стая
насквозь летит, в ничто маня,
штурвал когтями задевая.
БЛОК И НЕЧТО
Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук.
Зинаида Гиппиус
Ничто не изменилось с тех пор, как умер Блок.
Лишь Бог перевернулся во сне на левый бок.
И демоны возмездья, седое вороша,
сменили злые маски на добрые, кружа.
Кругом всё те же рожи и хари наяву,
и я устав от дрожи, блюстителя зову.
В небесном оперенье - я, жалобщик, пред ним,
но в странном озаренье растаял херувим...
И только блеск канала на ртутной грязи и
в аптеку зазывалы - сквозные фонари.
Да сцена Мариинки - вся здесь, а не внутри,
и тают в снежном свитке свидетели зари.
Душа его невинна, неведом нам маршрут
беспамятных и длинных, спасительных минут -
от раны безучастья, от клёкота страниц.
Да будет вечной птицей душа среди зарниц.
МЕЛОСНЕЖНОЕ
Сюда идут за оболочкой
и возвращаются порой
утратив образ между строчек,
кто - в дрёме, кто-то - над Невой.
Порой метафора всезряча,
а иногда провидит склеп,
и чем бледней и небогаче,
тем слаще чёрствый её хлеб.
А в чаще снов - уподобленья
преумножают зеркала
и сводят в ад стихотворенья
полёта райские крыла.
Все начинается по новой,
кипит сосновая смола -
то слёзы музыки лиловой,
что бездне на сердце легла.
*Авторский неологизм из слов мелос и снежность.
* * *
Чёрной бабочки мгновенье -
рана на снегу пустом.
Что сие? Стихотворенье
о мерцании в былом.
Это полулист, однажды
вырванный из бытия.
Задыхается от жажды
на снегах мечта моя.
И душа, за ней слетая
на бескровные поля,
пыль алмазную вбирая,
бабочкина - не твоя.
РОСЬ И Я
Кораллы - королеве
от краденой зимы,
кристаллы - иве-Еве,
а за сияньем - мы.
На срезе дня и ночи
и амальгамах снов
прозрачна рось хохочет
и рыскает с азов.
Ноль на часах повсюду,
отселе - и отвне;
бессонность раздобуду
за звёздами - на дне.
* * *
Иней иньий,
сон-стекольщик,
снег отныне
разговорчив.
- Как мороз?
- Крепчает малость.
Лилии не вечны.
- Жалость.
Тонкий абрис
предзакатных
в льду седом
цветов невнятных.
* * *
Смерть неприметна в городе большом:
уж нет венков, оркестра, катафалка,
лишь судорожно вздрогнет над вином
из полудрёмы старая цыганка.
И кто-то рядом молвил: отошёл.
А некто шепчет: нет, поднялся в бездну.
Зима из манны ткёт венчальный шёлк
для прикасающегося к созвездьям.
Нет лап еловых - только фонари
бессонными свечами ждут вчерашних,
и у подъезда сны-поводыри
тревожат души мирных и уставших.
...Они ли простирают вечный свет,
вдруг ослепляя сквозь века, нежданны?
И веки неразгаданных планет
ресницами плывут к покровам тайны.
* * *
В обоях притаившиеся сны
уже плетут узоры зазеркалья,
и тьма, по потолку небес стекая,
заполнит комнату, где снами будем мы.
Фонарь-паук пронзает полусуть,
в углу двойник тоскует этажерки,
где книги - безучастья водомерки,
пока их не раскроет кто-нибудь.
Спать иль не спать? Ответит тишина,
за шторою - алмазные созвездья
трехмерным стеклорезом милосердья
кроят кристалл невиданного сна.
ЗВЕЗДА И БАБОЧКА
Я мыслил - это наважденье,
когда в сачок поймал звезду,
и вместо бабочки виденье,
в моём дрожащее саду.
Как сорвалась она над крышей,
летела в бездне столько лет?..
И от капустницы я слышу
передаваемый привет.
Ушла сквозь сетку в невесомость,
и нет светильника сильней,
и крыльев чистоты огромность
несёт меня сквозь сумрак дней.