ПОЛЕЗНЫЕ УДОВОЛЬСТВ�Я

Чтобы самому разобраться в этих новых нормах общественной морали, достаточно выйти летним вечером в ближайший парк. Там вы встретите женщин, которые вышли на пробежку в спортивных бюстгальтерах и обтягивающих шортах. Представьте, как на это взглянули бы пуритане! Женщина бегает в нижнем белье по улице. Они б решили, что оказались в Содоме и Гоморре одновременно. Даже прогрессивного историка Эдварда Гибсона вид этих женщин навел бы на мысли об упадке империй. Но давайте повнимательней взглянем на этих бегуний. На их лицах нет и тени сладострастия. � разделись они не для того, чтобы продемонстрировать свои прелести, любое эротическое впечатление нейтрализуется выражением суровой устремленности. Они тренируются. Они работают. Они развивают мускулатуру. Они ставят цель и добиваются ее выполнения. Вы никогда не увидите, как они улыбаются. Наоборот, некоторые как будто даже страдают. Эти полуголые молодые женщины — персонификация самодисциплины — без труда и так далее. А полуголые они потому, что для усердных занятий спортом такая одежда наиболее удобна. То есть это практически нудизм в общественном парке, но нудизм на службе достижений. Бог отдохновения Дионис примиряется с богом работы Прометеем [1].

У бобо весьма прагматичный взгляд на удовольствия. Любое душеспасительное или полезное для здоровья чувственное наслаждение широко приветствуется. � напротив, всякое контрпродуктивное или опасное наслаждение сурово порицается. Поэтому занятия спортом приветствуются, а курение почитается грехом более тяжким, чем как минимум пять из десяти заповедей. Кофе набирает популярность потому, что стимулирует активность мозга, выпивка же больше не в фаворе, поскольку притупляет остроту восприятия.

Вы можете пойти на пляж почти голой в крохотном бикини, но если вы не возьмете крем от загара, чтобы кожу не поразил рак, люди будут неприятно поражены. Здоровая пища достойна восхищения, но в связи с продуктами с повышенным содержанием калорий, жира или натрия слово «вина» применительно к еде звучит чаще, чем в каких-либо других контекстах. Созерцательные удовольствия типа продолжительной ароматической ванны более чем допустимы, зато опасные причуды типа скоростной езды на мотоцикле вызывают презрение, а непристегнувшийся водитель и вовсе видится грубым попирателем нравственности. Аэробика, беговые лыжи и роликовые коньки бурно развиваются, тогда как такие малополезные для сердечно-сосудистой системы занятия, как бильярд, боулинг и настольный теннис, считаются низкопробными. Даже день, проведенный за играми с детьми, воспринимается как благо, потому что в процессе мы неизменно помогаем малышам усовершенствовать какие-то навыки (понаблюдайте за «играющими» с детьми бобо), ну или по крайней мере укрепляем отношения или повышаем самооценку («Отлично получается! Молодчина!»).

Мы, бобо, взяли буржуазный императив «старайся и преуспеешь» и поженили его со свойственной богеме жаждой новых ощущений. Получившиеся в результате общественные нормы поощряют удовольствия, полезные для тела, души и интеллекта, а бесполезные или вредные порицают. Таким образом, протестантская рабочая этика сменилась игровой этикой бобо, соблюдение которой требует не меньших усилий. Все, что мы делаем, должно служить Жизненному Предназначению, суть которого в личностном росте и самосовершенствовании.

Поэтому вполне естественно, что самое бурное развитие в эпоху бобо получили два типа досуговых учреждений — оздоровительные центры и музеи. � там и там предлагается чувственное удовлетворение в бодрой и воодушевляющей обстановке. В оздоровительных клубах вы получаете удовольствие от благородных усилий по укреплению мускулатуры. Проведя 35 напряженнейших минут на тренажере «лестница», вы осматриваете свою потную телесную крепость в зеркале от пола до потолка. В музее же чувственные удовольствия льются на вас, как из рога изобилия, вы наслаждаетесь цветами и формами, красками и материалами, в то время как познавательный аудиогид, наукообразные аннотации на стенах и потрясающий ассортимент музейного книжного подкрепляют ваши впечатления интересными фактами. Оздоровительные центры, где мы совершенствуем тело, и музеи, где укрепляется наш дух, стали часовнями и кафедрами нашего века.

Не удивляет и то, как бобо поступили с основным символом дионисийского отдохновения, совместив праздник и работу. Пару лет назад Джэймс Атлас опубликовал в «Нью-Йоркере» эссе под названием «Конец веселью», где, довольно точно проследив изменения, которые претерпели вечеринки в литературной среде, пролил свет на увеселения образованного класса в целом.

«Рядом с писателями, поэтами и эссеистами прошлого, — пишет Атлас, — сегодняшние творцы — компания довольно унылая». Он вспоминает, что литературные гиганты, которыми он восхищался, будучи студентом Гарварда, пили напропалую и самозабвенно кутили. «Моими кумирами были крепко пьющие литераторы прежней эпохи: Роберт Лоуэлл трясущимися с похмелья руками прикуривал сигарету за сигаретой ментолового True на семинаре, проходившем в подвальной аудитории Куинси Хауса; пьяный Норман Мейлер размахивал бутылкой виски и кормил ворон в „Сандерс Театре“ [2]; Аллен Гинзберг курил косяки на ужине „Общества печатки“ [3] и распевал свои стихи под гипнотические звуки фисгармонии. Послевоенная поэзия стала гимном невоздержанности».

Писатели и поэты жили как настоящая богема. Атлас описывает сопровождавшиеся батареей бутылок собрания старых литераторов, дымные вечеринки, неловкие сцены, жестокие междоусобицы и последующие разводы. Даже дневники строгого Эдмунда Уилсона полны сцен адюльтера и разнузданного пьянства; Эдмунд, в частности, описывает, как занимался любовью втроем на кушетке. Многие из них допировались до смерти. Делмор Шварц умер в пятьдесят два; Джон Берримен покончил с собой в пятьдесят семь; Шерли Джексон погибла в сорок пять; Роберт Лоуэлл умер в шестьдесят, и для этой компании считается, что пожил.

Сегодня те, кто столько пьет и веселиться, быстро получают диагноз — алкоголизм, наркомания, депрессия. Даже в самом сердце богемы, как метко замечает Джэймс Атлас, былое бражничество уже в далеком прошлом. Сегодняшние вечеринки больше похожи на рабочие встречи за бокалом-другим белого вина, разговорами с редакторами и агентами, а тут уже и домой пора, к детям. Очень редко кто готов выпить за обедом. Люди больше не собираются на кухнях, чтобы проговорить за бутылкой до утра. Жизнь стала более здоровой, размеренной, ориентированной на успех.

По той же схеме события развивались и в других кругах. Журналисты раньше пили, курили и сквернословили. Сегодня, на что не устают пенять пожилые репортеры, типичный пассажир предвыборного автобуса — вчерашний студент, тихоня с бутылкой минералки. На журналистских вечеринках никто не напивается, а кто напивается, тот, значит, неудачник. Судя по статьям в «Вестнике высшего образования», социальная жизнь академических кругов тоже стала преснее и унылее, чем еще двадцать лет назад. Даже такой эпицентр гедонизма, как Голливуд, и тот поражен заботами о здоровье, карьере и (относительной) умеренностью.

Бобо чаще обмениваются визитками, чем впечатлениями о разгульной ночи. Если говорить о потреблении алкоголя вообще, то, пожалуй, мы переживаем самые трезвые времена со времен сухого закона за всю историю Америки. Отходит в прошлое алкогольная терминология — все эти сауэры, слинги, хайболлы, шипучки, посошки, мы стыдимся даже ностальгии по мартини и сигарным барам. Недавно, переключая кабельные каналы, я увидел старинную телевикторину Match Game ’73. Шестерых знаменитостей попросили дописать слово «полу-», а участник игры должен был отгадать, что они написали. Его ответ: «полупьяный» оказался верным, поскольку слово «полупьяный» написали четыре из шести знаменитостей. Если тот же вопрос задать сегодня, самым популярным ответом, наверное, будет «полулегкий вес».

Безудержность и свобода старой богемы была одним из проявлений бунта против буржуазного ханжества. Но с тех пор, как буржуазия приспособила под себя культуру 1960-х, такой бунт утратил актуальность. Когда богемные символы поглотил мейнстрим, они утратили свой контркультурный пафос. Когда библиотекарши падали в обморок от романов Генри Миллера, это было круто, но сегодня они уже не кажутся такими вызывающими. Перформансы с участием обнаженных когда-то будоражили культурное сообщество, но потом они стали очередной приманкой для туристов. Когда в 1970-х пионеры диско из Квинса и яппи с Уолл-стрит открыли для себя наркотики, они, естественно, воспринимались не как средство расширения сознания, но как опасная забава. Позиция «жизнь ради удовольствия» в культурном смысле больше не является бунтарской.

Более того, раньше на вечеринках действительно отдыхали. Днем людям приходилось сидеть на скучных работах, поэтому вечером хотелось немного кутнуть. Люди творческие вынуждены были жить в скучном обществе, поэтому им хотелось нарушать правила. Но бобо работать совсем не скучно, наоборот — интересно и увлекательно. Наверное, поэтому неудивительно, что их развлечения чем-то похожи на работу. Бобо — великие примирители, и совмещение работы и отдыха для них неизбежно, отчего одно становится еще интересней, зато второе заметно тоскливей.

[1] Тут автор ошибается, богом работы скорее можно назвать Гефеста, тогда как Прометей был титаном, создателем и покровителем людей.
[2] Мемориальный зал Гарвардского университета.
[3] «Общество печатки» (Signet Society) — сообщество студентов и выпускников Гарварда, которых объединяют занятия литературой, театром и искусством.


Дэвид БРУКС
Бобо в раю. Откуда берется новая элита / М.: «Ад Маргинем Пресс», 2013
morebo.ru