БАЙК�

�рина Андреева

Вот что пишет о себе автор: “Родилась в Минске. Но уже более полувека живу в Москве. По профессии и по состоянию души — художник. В моём активе — десятки иллюстраций к разнообразным книгам для детей и взрослых, включая журналы и сборники стихов. Публичный дебют как прозаика состоялся в июле 2011 года на страницах портала «Сетевая словесность». Короче — живу, люблю, читаю, пишу, рисую и рулю по воскресной Москве...”


СУВЕН�РЫ �З ЕВРОПЫ,
или КАК Я НАРКОТ�К� ЧЕРЕЗ ГРАН�ЦУ ПЕРЕВОЗ�ЛА

Путешествовали как-то с сестрой автобусом по Европе... Дёшево, познавательно, весело и достаточно комфортно для людей ниже среднего достатка и без ложных понтов. Варшава, Берлин, Амстердам, Брюссель и, как главная завлекаловка для тёток любого возраста, три дня в Париже, с обязательным посещением «Мулен Руж» и Диснейленда. От уюта, чистоты и разных красот старушки Европы мы были в культурном шоке. В головах — хронологически-историческая каша из фактов и дат... Мозги пухли, не успевая переварить информацию и разложить её по полочкам долговременной памяти.

Чемоданы пухли ещё быстрее, застёгиваясь лишь под 90-килограммовым весом моей сестры и только с сорок второй попытки их переукладывания и утрамбовки.

Никому не понять логику туриста, скупающего бесполезные и абсолютно ненужные сувениры, раздаваемые потом всем знакомым и родственникам в качестве наглядных доказательств посещения разнообразных достопримечательностей... типа — «ЗДЕСЬ БЫЛ ВАСЯ!»

Поначалу я крепилась и лишних вещей старалась не заводить... Хотя билетики на Эйфелеву башню, в Берлинский зоопарк и даже в туалет Версальского дворца рука не поднималась выбросить.

Вскоре и я попала под влияние всеобщего туристического ажиотажа. У «афрофранцузских» чернокожих, которые бегали за экскурсионными автобусами, звеня связками «эйфелебашенных» брелоков, я как старая ключница, вместе со всеми скупила штук двадцать разноцветных символов Парижа. Купила бы ещё, да рёв полицейской машины, въезжающей с мигалкой и включённой сиреной на площадь Версальского дворца, заставлял продавцов левого дешёвого товара мимикрировать у нас на глазах. То есть полиция давала понять, что, мол, она уже здесь, а продавцы делали вид, что их уже нет.

�з Брюсселя никто не уезжал без писающих мальчиков на всевозможных бытовых мелочах (от зажигалок до футболок and штопоров). Плюшевый символ Берлина выглядывал из бокового кармана моего чемодана и жалобным медвежьим взглядом просился в глушь, в тайгу, в Россию. Бельгийский шоколад, купленный оптом по причине скидок, уже в чемодан не поместился и благополучно растаял в тепле под сиденьем автобуса, не успев пересечь границу Польши...

Сестра моя — большая любительница мягких сыров со специфическим запахом плесени носочно-мужского характера. Вот в Париже, в переходах между Гранд-Опера, Сакре-Кёр и другими «нотрдамами» и «монмартрами», она и занималась скупкой этого вонючего «праздника души и живота». Съезжая из гостиницы, мы оставили после себя сырно-тошнотворный дурман, пропитавший стены нашего номера в глубину или даже насквозь недели на три-четыре вперёд...

В Амстердаме, кроме традиционных магнитиков с ван-гоговскими подсолнухами, большим спросом у туристов пользовались луковицы тюльпанов, которые в подмосковной земле (если забежать вперёд) теряли свою волшебную силу и ни в какую не прорастали, сгнивая от ностальгии и доказывая всем своё сувенирное предназначение. Но всё это были цветочки...

Догадайтесь с трёх раз, что я задумала купить в Амстердаме, стране легализованных лёгких наркотиков... Да-да... Косячок из Амстердама — самый сувенирный сувенир из всех голландских сувениров! � когда наше туристическое стадо на узенькой улочке «Красных фонарей» глазело, хихикая от смущения, на женщин отнюдь не тяжёлой профессии, стоящих, сидящих и даже лежащих в зазывных позах в окнах-витринах, я, с повадками Маты Хари предпенсионного возраста, нырнула в кафе-шоп.

Утопая в клубах сладковатого тяжёлого дыма, с помощью жестов и заученной английской фразы, я стала обладательницей двух сигарет с анашой — эксклюзивного сувенира по два евро за штуку, упакованных в прозрачный пластик по типу зубных щёток. Это вам не чупа-чупс с запахом гашиша, продаваемый в любом амстердамском киоске любому ребёнку...

Вечером в гостинице под сухое французское вино и ржание до икоты мы фантазировали с сестрой, как летом на даче, любуясь луховицкими иван-да-марьями, раскурим марихуанный сувенирчик и «будет им счастье».

Правда, нам вдвоём, да на даче, да на веранде, заросшей диким виноградом, всегда хорошо и без стимуляторов... Ну, по 50 грамм для настроения никто не отменял...

Уставшие от впечатлений и европейской чистоты, скучая по родине, — то есть, по грязной и заплёванной жвачкой Москве — приезжаем на таможенный терминал польско-«беларуской» границы. � не вините меня в безграмотности — батько Лукашенко требует теперь так называть мою малую родину: с одной «с» и через «а»... В предвкушении возможности отоспаться в брестском поезде, полусонные собираем паспорта и ждём погранцов... � вот смотрю в окошко: они идут... идут вдвоём... вдвоём с собакой... с собаком-овчаром... и на морде у этого кобеля читается специализация его профессиональной деятельности на границе. В животе стало холодно, в голове звонко... Кивая на собачку, шепчу сестре, мол, в курсе ли она, что я наркотики через границу перевожу?! Больше мы не сказали друг другу ни слова... Родная кровь, блин... Как по команде мы нырнули под сиденье, где ждал своего звёздного часа пакет с французскими сырами, запакованный в семнадцать слоёв и перемотанный для верности скотчем. Ломая ногти, буравили пальцами свёрток, раздирая полиэтилен, пока весь автобус, зажимая носы не заорал: «Фуууу!!!!!!»

…Погранцы дальше подножки проходить в автобус не стали. Поморщились, забрали паспорта и с чихающим псом-наркоконтролёром ретировались... Вот, собственно, и всё, а что было летом на даче — так это совсем другая история...


ЛАПУЛЯ

Зима. Мороз. Поздний вечер. Молочный свет фонарей заливает двор. Снег скрипит под сапогами. Вся в своих женских мыслях, в предвкушении домашнего уюта, иду вдоль дома к своему подъезду...

Мужской голос за спиной: «Лапуля!» Темп не сбавляю, но внутри от неожиданности что-то ёкнуло, упало, потом быстро застучало... «Меня, что ли?» —подумалось с удивлением и вечной девичьей надеждой на что-то светлое и сказочное...

— Лапуля, лапуля, лапа, — зачастил голос за спиной.

Может, и вправду меня? А чё так… фамильярно? В родном дворе... тридцатипятилетнюю мать троих детей...

Мужик, видимо, протелепатировал ход моих мыслей и заорал: «�рина Леонидовна! Лапа, лапуля!»

Теперь, без сомнения, обращались ко мне. Почему-то захотелось побежать и спрятаться...

— �рина Леонидовна! Лапа! Ко мне! �рина Леонидовна!..

Ноги мои, чувствуя полнейший ступор в мозгах, всё убыстряли и убыстряли шаги...

А сзади мужик — чую по скрипу шагов — догоняет и с мольбой в голосе: «�рина Леонидовна! Подождите! Лапуля, стоять!» Тут он дотрагивается до моего рукава. Я подпрыгиваю, как испуганный тушканчик, разворачиваясь в воздухе на 180 градусов, чтобы встретить опасность лицом к лицу...

Передо мной запыхавшийся дядька: «�рина Леонидовна, я папа Васи Петрова, одноклассника Вашей Даши...» — и, не меняя интонации, куда-то в кусты: «Лапа, Лапуля, ко мне!» �з-за сугроба, виляя хвостиком с кисточкой на конце, к нему семенит пудель, вернее, пуделиха и, видимо, Лапа-Лапуля по собачьему паспорту.

Дальнейший монолог «васиновапапы» — про что-то связанное с родительским собранием — просто не задел центр памяти моего организма, бьющегося в конвульсиях смеха, давая выход адреналину, заполнившего меня от паха до макушки, оставив свободными только ноги, чтобы бежать, и руки, занятые сумками, как у всякой порядочной бабы в СэСэСэРе...

Я хохотала в истерике, заползая на свой четвёртый этаж... Дома, уписываясь и икая, пыталась рассказать мужу и детям про «лапулюиринулеонидовну»...

Муж хихикал, но как-то неискренне, а дети, по причине возраста, юмора до конца не оценили...

Конечно, им в тёмном дворе не кричали из-за кустов командным голосом: «Стоять, лапуля»!

Вот такая смешная история, грустная немного, потому что больше меня за всю жизнь никто уже на улице не звал: «Лапуля! Лапа, иди ко мне...» Хотя ещё не вечер, конечно…


О ХОМЯКАХ В ЧАСТНОСТ� � О ПРЕВРАТНОСТЯХ Ж�ЗН� ВООБЩЕ....

Был у нас хомяк, Брюллов звали... (не искусства ради, а цвета, как мороженое крем-брюлле). Хомяк, как хомяк. Лохматый такой, спереди на Пьера Ришара похож, а сзади на пушистый мешок какашек. Особо меня не напрягал, разве что клетку свою железную любил по ночам ужинать...

� на моё горе, детям на радость, отдали нам на каникулы из школьного живого уголка хомячиху-альбиносиху с кровавыми глазками, без имени-отчества, но со своей жилплощадью в виде пластикового аквариума...

Дети мои, младшего школьного и старшего дошкольного возраста, затискав пушистую барышню до полуживого состояния её хомячей души, тут же решили восполнить пробел в знаниях о размножении млекопитающих, причём в лабораторно-фронтовых условиях, то есть — наглядно для себя, но тайно от меня. После первого помёта я подумала, что мне всучили беременную хомячку, так как сидел Брюллов в клетке, а она рядом, в своём прозрачном домике...

Кстати, ничего противней голых, розовых, морщинистых и слепых брюлловичей я не видела (может только крысята?) Когда же через две недели хомячьи роды повторились я вызвала на допрос детей. Легче от их признания с юннатовским уклоном не стало...

Процесс вышел из-под контроля. Подросшие детёныши стали спариваться со своими братьями-сёстрами, демонстрируя инцест и гормональный зов природы одновременно. По этическим соображениям опущу ужас актов каннибализма, устраиваемых измученной родами альбиносихи...

Каждое утро, кроме клетки и аквариума, я мыла СЕМЬ трёхлитровых банок, заселенных рассортированными по полу и возрасту брюлловичами...

А дети до конца летних каникул не выходили из дома с пустыми руками, раздавая направо и налево всем встречным плоды своего сексуального любопытства....


Публикация подготовлена Семёном Каминским.