НА КРУГЛОЙ ЗЕМЛЕ РАСПАДАЮТСЯ АТОМЫ...
Игорь Цесарский
Из цикла "Привал на обочине". Эпизод тридцать шестой.
Вопреки расхожим представлениям о послушных еврейских мальчиках с цыплячьей шеей, скрипкой и пятерками, в крайнем случае, четверками в дневниках, Марик был упитанный малый, не дурак подраться, дерзил учителям и перебивался с двоек на тройки. Он даже умудрился остаться на второй год, благодаря чему мы очутились в одном классе.
Учеба его не привлекала. Он сидел на уроках с отсутствующим взглядом и думал о грядущей взрослой жизни, без нудной истории, запутанной математики и бесполезной литературы. О том, как он будет настоящим мужиком-добытчиком, слово бизнесмен в ту пору прочно было связано с Западом и мало употреблялось.
Не помню в точности, но, пожалуй, не совру, если предположу, что Марику хватило семи классов. Учился ли он потом в вечерней школе, понятия не имею. Главное, что он первым из нас стал по-настоящему взрослым. Зимой мы, как правило, рубились в хоккей или в его подобие в нашем южном, футбольном по духу городе. Клюшки-то у нас были, хоть и самодельные, а вот ледовой площадки — нет. И потому на своих "дутышах" либо "канадках" мы в хоккей не играли. Разве что наиболее отчаянно-отмороженные цеплялись, присев на коньках, за бамперы машин. Что было более чревато последствиями, нежели цепляние в обычных кирзовых сапогах.
В нашей команде были мой друг и одноклассник Вова, а также двое Ромок — большой и маленький. Играли мы против команды другого нашего одноклассника Сережки и обычно не замечали, как темень накрывала двор и мячик, которым играли вообще-то в русский хоккей, был почти не виден.
И вот в это самое время, на исходе наших баталий появлялся Марик. Он шел вальяжной походкой бывалого человека с двумя большими пакетами под мышками, в которых были булочки с изюмом. Он работал там, где пеклись эти булочки, и охотно делился с нами своей добычей, как делятся чем-то с детьми, которым еще ой как далеко до собственных трудовых трофеев.
А потом мы выросли и нас разбросало сначала в черте города и его окрестностей. Вова пропадал на своей канатке в отрогах Чимгана, я — в мире книгописов-книгоделов, Марик... Не знаю. Не видел. Однажды только услышал от Вовы, что семейство Марика эмигрировало в Штаты. Случилось это где-то в середине семидесятых, когда тема отъезда еще только начинала муссироваться в знакомых мне семьях, отягощенных пятой графой.
А в начале девяностых я провожал в Московском аэропорту Вову и его родню, даже не ведая, что уже через девять месяцев позвоню ему из Милуоки в Нью-Йорк и скажу: "Братан, мы приехали", а он ответит: "Так, диктуй телефон и клади трубку. Я тебе сейчас сам перезвоню".
Спустя пару лет, в Нью-Йорке, когда я первый раз прилетел туда не чартерной неприветливой людовозкой из Москвы, а так, по-белому, с достоинством, мы позвонили в южный американский город, очень напоминающий климатом Ташкент, и разыграли Марика, который, конечно, и за миллион не узнал бы мой голос спустя столько лет.
Потом мы даже несколько раз созванивались. Говорили о том о сем. Думали, что когда-нибудь свидимся. Земля-то круглая. А днями пришла записка от Вовы и в ней было коротко: "Марик умер" и дата — когда...