ВЛАД�М�Р �САЕВ. РАССКАЗЫ

Владимир �саев родился в Ростовской области в 1973 году. Закончил Новочеркасский инженерно-мелиоративный институт. Живёт и работает в Ставропольском крае, в городе Будённовске. Творчеством увлекался с детства — создал рок-группу, писал песни и стихи. Однако наибольшую удачу принесли автору произведения в жанре прозы: за последние несколько лет его рассказы были многократно опубликованы в литературных интернет-журналах и альманахах «Снежный ком», «Город Пэ», «Порт-Фолио», «Точка ZRения» и др.

Г�ТАРА С РОЗОВЫМ БАНТОМ

Научиться играть на гитаре была моя idee fixe с самого рождения. Если сказать точнее, то идея сформировалась, когда я в первый раз услышал битлов: отец их обожал, и, понятное дело, полюбить в музыке нечто другое я не мог по определению. Все шедевры ливерпульской четвёрки изучались наизусть, затирались плёнки и магнитофонные головки, но гитара…

Гитара — всё дело было в ней, так я считал. В ней была некая магическая сила; своими звуками она создавала неземной кайф, который и придавал смысл каждой секунде моего существования. Короче, не было в моей голове проблемы более значимой: даже мир во всём мире отдыхал и вежливо уступал место шестиструнному музыкальному инструменту.

Уже будучи школьником, я реально понимал: идея только увеличивалась в масштабе. Но в те времена гитара считалась неким антисоветским чудовищем или чем-то около того, поэтому родители, видя мой интерес к музыке, приспособили меня на баян. Если честно, то баян я ненавидел всеми фибрами души и всеми частями тела. Пытка кнопочно-меховым изувером продолжалась несколько месяцев, но в результате моих закидонов учитель и родители всё-таки выбросили белый флаг и сдались. Я же победоносно задвинул короб с баяном подальше в чулан. Поделом ему!

I

Было лето восемьдесят пятого года, мне стукнуло двенадцать, и стало ещё более очевидно, что без гитары мне не жить — просто край как не жить. Я был на каникулах у бабушки и начал обдумывать план приобретения инструмента. Говорить напрямую о покупке было бесполезно, ибо считалось, что трата шестнадцати рублей на кусок деревяшки — это верх мотовства и недальновидности. В то же время старый баян, аккордеон или пианино, купленное за пятьдесят-сто рублей, были потолком в понимании эстетического воспитания. Что поделать, таким образом народ тянулся к горнему. Так оно и было раньше.

В общем, пораскинув мозгами, я полез в сарай, где нашёл кусок деревяшки. Забив по шесть гвоздей с каждой стороны, натянул леску. Получилось что-то вроде гуслей, ну и хрен с ним. Во дворе я сел под куст винограда и закатил первый в своей жизни концерт.

С точки зрения шедевральности музыки и звука, получилось не очень, но цель была достигнута: бабушка от умиления чуть не плакала. Она осознала, насколько я неравнодушен к гитаре. Но счастье не приходит одно: на следующий день совершенно случайно приехала ещё одна родственная душа — тоже бабушка, но более дальняя — бабушка Мотя (не подумайте чего, это уменьшительно-ласкательное от архаического женского имени Матрёна). Выслушав монолог о моих пристрастиях к музыке и вчерашнем концерте, она сделала свой вывод:

— Тебе уже двенадцать, и пора бы купить мотоцикл! — она многозначительно щёлкала семечки. — Давай завтра на базар сходим, посмотрим!

Это может показаться странным, но я меньше всего хотел эту кучу железа. Да и не понятно было, шутит она или нет. Но даже если бы и не шутила — это всё равно не повлияло на мой выбор:

— Ба, давай лучше гитару купим… — я сотворил нечто вроде лица умирающего лебедя. — Пожалуста-а-а…

— Ну, гитара так гитара, — вот так, спокойно и без всяких эмоций, сказала бабушка Мотя. Как будто мы собирались покупать картошку.

Я как мог расцеловал её, подпрыгнул и завизжал от радости. Трудно описать тот восторг, который обуял меня в преддверии покупки. Я не спал всю ночь. Я просто не мог себе этого позволить.

Ах да, почему именно «завтра». Дело в том, что в те времена и в том городе не было магазинов по продаже музыкальных инструментов. Такие дела покупались исключительно на базаре, который работал с шести до десяти утра. Наш же разговор состоялся после обеда. Вот и жди, Вова, весь вечер и ночь.

II

На базар надо успеть как можно раньше, иначе не судьба: город относительно небольшой, но желающих приобрести всякую всячину, не продающуюся в магазинах, было очень много. Вот мы и встали ни свет ни заря.

По непонятной мне традиции, сложившейся в этом городе, гитары продавали цыгане. Расстелив видавшее и лучшие времена покрывало на асфальте и разложив товар, они громко зазывали потенциальных покупателей. Когда мы пробились через толпу, то оставалось два или три инструмента: страшные такие, заводские штамповки. Но это было уже неважно — я понятия не имел, что гитары могут быть плохие или хорошие: надо брать!

— Сколько стоит? — бабушка Мотя не понаслышке знала, как вести себя на базаре, ибо торговала большую часть своей жизни семечками. Да и более крепкой на словцо, а также любительницы закатить скандал бабуси я что-то не припомню.

— Шестнадцать, — здоровый седеющий цыган, словно скала, стоял над гитарами: даже бабушка поняла, что скидок сегодня не будет.

— Ну, шышнадцать так шышнадцать. Внучек, выбирай! — она полезла в сумку за кошельком, а я взял одну из гитар. Повертев её в руках, я почувствовал нервную дрожь: сбылось! Настоящая гитара у меня в руках! � она — моя!

На ватных ногах я пошёл куда-то в сторону.

— Надо бант купить… розовый, — бабушка Мотя догнала и, развернув меня, по-деловому осмотрела. — Чтобы красиво было и удобно. А то как играть и держать?

— Ба, не надо, — у меня аж в глазах потемнело после того, как я представил себя с гитарой и с розовым бантом наперевес. — Пошли домой… �так потратилась. Да и битлы без бантов как-то обходились.

— А девки любят, когда с бантом да с цветочком в петлице. Зря ты так, я ж тебе дело говорю… — бабушка задумчиво посмотрела вдаль. — Ладно, пошли.

III

Сейчас мне сорок — прошло двадцать восемь лет. Я сижу и смотрю на канадскую Adams W 410 1TBK. Какая гитара по счёту? Третья. За двадцать восемь лет — измен немного, считаю. Она, конечно, не ровня Martin или Taylor, хотя эта красавица способна дать по соплям таким делам, как Hohner и Martinez… Но дело не в этом: я вдруг понимаю, что не брал её в руки полгода. �нтересно, дай мне её тогда, в восемьдесят пятом… что бы случилось? Наверное, помутнение рассудка, не меньше.

Пойду поиграю…


БАЛКОН


Если вы спросите, боюсь ли я высоты, отвечу «да».

Почему?

Дело было так. В начале семидесятых годов прошлого века мы жили на пятом этаже в однокомнатной квартире. Мы — это папа, мама и я. Был мне тогда год и месяц от роду. Ходил я так себе, поэтому в основном ползал и валялся в кровати. На руках меня носили в одном случае. Если сильно орал.

�з маминых рассказов о моём раннем прошлом складывалось впечатление, что я был человеком буйного и капризного характера, поэтому без подготовки со мной не всякий-то и справлялся. В нашей семье говорят, что когда папа посидел со мной дома месяц, то, выходя на работу, плакал от радости. Раньше ж как было: ребёнок родился, год на воспитание маме — и всё, на работу давай, а дитё в садик. Так вот чтобы продлить мне радость семейного счастья, папа и взял месячный отпуск сразу после годичного маминого. Но отпуск кончился, а с садиком что-то не получилось, поэтому к нам приехала бабушка (мамина мама, значит): понянчить да молодым помочь. Меня одного ещё рановато было оставлять и на работу не сильно с собой возьмёшь. Вот и оказалась бабушка у нас дома как нельзя кстати.

Уж не знаю, на какой день пребывания бабушки это произошло, но я вдруг стал дико орать и брыкаться, чем ввёл бабушку в ступор. Оправившись от первого шока, она сначала пела мне песни, качая на руках. Когда руки устали, бабушка убаюкивала меня в кроватке, но я всё голосил и ругался. Тогда она начинала плакать со мной, но и это не помогало. � тут бабуля решила меня выгулять, чтобы я подышал свежим воздухом и успокоился. Но так как дело происходило на пятом этаже, то спускаться на улицу была целая проблема: старый да малый, что с нас взять. Но выход из сложившейся ситуации был найден — балкон.

Одев меня, бабушка со мной на руках вышла «на воздух». На улице светило солнце и пели птицы: весна вступала в свои права, но я был чем-то сильно расстроен и, не замечая пробуждения природы, плакал навзрыд, орал и дёргался во все стороны. Бабушка продолжала петь колыбельные, качая меня на руках. Но, как я и говорил, уже в то время я был мужик резкий и противный, поэтому, изловчившись, я оттолкнулся от бабушки ногами.

Балконы в нашем доме, и не только в нашем, были настолько узкие и маленькие, что до сих пор непонятно их предназначение. Внутри мог поместиться только маленький, смелый и уравновешенный человек, да и то если уж сильно надо. Единственное, что там можно было делать — сушить бельё. Для этого на двух параллельно приваренных стальных трубах были привязаны пять проволок.

Вот на эти проволоки я и упал.

Да так и остался лежать на спине, раскинув руки. Бабушка оцепенела. Что характерно, я сразу замолчал и не двигался: понимал ли я, что подо мной пятнадцать метров тишины и асфальт? Но бабушка, видимо, понимала. Точно очнувшись, она в долю секунды подхватила меня и сгребла в охапку.

Здесь надо заметить, что бабушка была не из того теста, что наше сопливое поколение, которое только и делает, что ноет о повышенном холестерине да путается в сортах и названиях колбас и сыров, а в промежутках боится вампиров в кинотеатрах. Бабушка родилась и полжизни прожила в Забайкалье, в таёжном посёлке. Когда в сорок первом началась война, ей было тринадцать лет, а уже в четырнадцать она получила медаль «За трудовую доблесть», ибо с утра до ночи работала на военном заводе. �ногда из еды была только лебеда: и на первое, и на второе. В общем, что такое трудности жизни и какими бывают нервные потрясения, она знала не понаслышке. � жизнь во всех её ипостасях изучала не по рассказам и комиксам, а, что называется, в натуре.

Так вот после того, как бабушка молча прижала меня на балконе, она молчала два дня: просто сидела на стуле и молчала, ни с кем не разговаривая и не отвечая на вопросы. Папа с мамой пытались узнать, что же произошло. Я говорить внятно не мог, поэтому спрашивали в основном бабушку. Ничего не добившись и оставаясь в глубоком недоумении, родители отправили её домой. Так она и уехала. Потом, конечно, бабуля пришла в себя, но маме рассказала эту историю спустя десять лет.

Мама мне её и рассказала. Спустя ещё десять.

Но, видимо, тогда, спиной на проволоке, боязнь высоты и закралась мне в голову. Скорее всего, я что-то увидел в глазах бабушки. Знаете, иногда глаза человека могут показать многое такое, что и телевизор не всякий сумеет.

Хотя это всё так — домыслы и предположения.

Правда одна: я тогда не упал.


Публикация подготовлена Семёном Каминским.