ЧЕЧЕНЕЦ: СВОЯ ВОЙНА

СЕКРЕТ ГЕНЕРАЛА РОХЛИНА

Мы неспешно беседуем с честным, добрым человеком. Убийцей Рохлина.
Я его знаю другим. Закрытым для всех.

Вот это мальчик лет восьми-девяти… С закадычным другом-чеченцем они, как обычно, воруют арбузы. За рекой расстелились бахчи, охраняемые, как виделось детям, стариком громадного роста, прихрамывающим на одну ногу. Его (украинца?) звали Цыба, и на его груди переливалась, позвякивая, патриотическая коллекция наградных планок. Пацаны боялись его фанатически, и вместо «атас» и «полундра» кричали на шухере: «цыба!», когда нужно было дать деру.

В тот день побили арбузы варварски, проглатывая, почти не жуя, только сердечки — сахарную, в белых рассыпчатых наколках и алых лохмотьях сердцевину. На ходу вытирая замызганные рты, домчались первыми до парома, — Цыба догнать не успел, мальчишки отчалили на другой берег.

«Стояла осень. Цыба охранял бахчи без оружия, но при нем была палка. Он нам всячески угрожал. Переплыли реку мы на пароме, — на связанных по три с обеих сторон пустых бочках с деревянным настилом, а поверх настила было два железных поручня — вертикальных столба, и внутри каждого — дырка с двух концов, через которую продернут железный канат. Тянешь его, перебирая вручную, и паром таким образом движется.
Друг, Мюста, был старше меня только на год. Он происходил из многодетной, абсолютно нищей семьи. А наша жила чуть получше. По арбузы мы с другом ходили не часто, так как это было очень опасно из-за Цыбы, и съедали всё там, ничего с собой не таскали.
Нам пора уже было бежать, а когда мы переправились на пароме, то на том берегу я, бултыхаясь в реке, по пронзительным стонам и крикам вдруг понял, что Цыба настиг Мюсту. Тот не плавал, оставшись за саманами — сушившимися кирпичами из кизяка и глины, из которых казахи возводили дома. Вот там Цыба Мюсту и поймал. Цыба дождался, пока наш паром прибудет на его берег обратно с другими людьми — и вернулся за нами. Прошелся вдоль речки и нашел Мюсту. Это было порядочное расстояние, и достаточно мельтешило вокруг детей, так как было все среди дня. Цыба согнул мальчонку и стал бить по спине кулаками. Он так усердствовал, приговаривая, как обычно, «Чеченская сволочь, разбойник!», что Мюста потом идти не мог совершенно… Я, как сказал, плескался в воде, когда услышал, что друг мой плачет и кричит «Вай Дела!» (О, Аллах!).

Старшая сестра накануне купила мне набор цветных карандашей «Спартак» — 6 или 8 штук, и каждый остро наточила ножиком. Я все время носил их с собой, так как любил рисовать. У меня были короткие штаны с лямками, и в них внутренний, специально пришитый карман, где я держал коробку с карандашами — картонный пенал.

Я выскочил из реки и быстро натянул штаны с петельками, продолжая метаться и лихорадочно думая, как дальше быть. Оставить Мюсту нельзя, я его очень любил, и мы всегда были вместе. Камней под ногами там не было, саман — огромный, и его не поднять. Блеснула мысль, я вытащил карандаш из пенала, схватил в кулак между указательным и средним пальцами, а карандаш выступал как штырь, и я подскочил сбоку к Цыбе, вцепился в волосы на его голове — и воткнул острие ему в глаз.

С диким воплем Цыба упал и корчился. Брызнула кровь, текла грязная темная масса. Глаз я проткнул, и после этого Цыба все время ходил с повязкой, как будто пират. Старика мне сейчас уже жаль, но тогда жальче было ровесника-друга: ведь Цыба мог и убить, мы же были детьми, а он для нас — стариком огромным и древним… Он мог забить до смерти: в то время в Советском Союзе, если пристукнешь чеченца, никто даже не разбирался. Тогда все мы были «враги народа», и некоторые из учителей в школе только так к нам и обращались.

Цыба нас визуально не знал — чьи мы именно дети. Мы были просто чеченцы. Мюста после избиения идти сам не мог, только корчился и стонал. Малюсенькими шажками удалось нам кое-как выбраться… По поселку разнеслись слухи, что, мол, чеченцы напали на Цыбу; многие даже «видели» кинжалы и папахи: взрослые чеченцы окружили Цыбу, он мужественно сопротивлялся один против всех, и какой-то из извергов — врагов народа — кинжалом пронзил ему глаз!.. — А это сделал пацан.

Мюсты давно нет в живых. Он погиб в Первую войну. Подбивал танковые колонны и был в отряде полевого командира Умалта Дашаева. Они как раз уничтожали одну из танковых колонн, зашедших в Грозный с трех сторон. Это была тактика Руслана Гелаева — подбивать первый и последний танки, пропустив середину колонны. Таким образом, всю ее парализовывали, затем, расстреливали танки из гранатомета в упор, и каждый горел, как свеча. Против танков сражались в Грозном живые люди, а не бронированные машины: у нас были только гранатометы».

Мой собеседник в самой войне не участвовал. Но у чеченца вся жизнь — в войне. Крохотная часть населения — несколько сотен, максимум тысяча чеченцев — и при царе Горохе, и при Советах были привилегированными. Те, кто прежде служил царям, после — НКВД-ФСБ, и для таких высылки, массовые побоища чеченцев — сторонняя панорама. В любых военных потасовках, подобных боевым событиям в Казахстане (сражения с местным населением в Лениногорске и Усть-Каменогорске), ни один из них не участвовал. Они не воюют, всегда живя припеваючи. А все остальное население, народная масса, страдает одинаково. Даже те, кто непосредственно на войне не сражался, всегда слышит — и помнит, что у него задерживают, похищают, убивают родственников.

И у этого чеченца происходило все так же. Каждый день в Москву, где он жил, приезжали родные, повествуя об этих ужасах. Рядовой чеченец находится «на войне», даже когда он в постели с женщиной. Вот и мой визави искал — и нашел Свою Войну, личную месть, — в Москве. Он был вхож в правительственные круги, в 90-м году встречался с Ельциным, когда тот еще был в загоне и устраивал митинги в Лужниках.
Доказать это документально?.. Легко. Наш чеченец привез как-то Ельцину крупную денежную сумму от чеченских коммерсантов.

«Там были и московские средства, и грозненские. Борис Николаевич никогда не афишировал факт, что день и ночь его добровольно охраняли до десяти чеченцев-спортсменов. Неблагодарный, он об этом так ни разу и не заикнулся. А перед нами тогда распинался: «Вы — великий народ! Никогда не предаете». Ельцин сам тупой был и глупый, но любил повторять: «Если б в охране у Николая Второго были чеченцы, то большевики никогда не смогли бы его свергнуть».

При передаче денег, с Ельциным был один из демократов, который потом оказался в числе замов и советников в команде Гайдара. Он постоянно ошивался рядом с будущим президентом, и дипломат с деньгами я отдал ему в присутствии Ельцина, поскольку они были вместе. Это происходило на улице Алексея Толстого в роскошной квартире, в огромном зале со старинной мебелью, антиквариатом. У дверей там стояло несколько охранников-чеченцев, и на улице — двое чеченцев… Я сказал Ельцину: вот это Вам от наших ребят. И отдал дипломат.

Ельцин неуклюже, ласково поговорил; таким грубияном, как впоследствии, в то время он еще не был, и со своим окружением вел себя очень прилично. Рявканье и грубые реплики звучали всегда, но в своем кругу он был вежлив, отзывался о Сахарове как о великом человеке и на том этапе это было, видимо, искренне. Сахаров объективно способствовал приходу Ельцина к власти».

Вот так, с самого горького детства, наш чеченец вел Свою Войну против режима. Его родители были загублены системой, его близкие погибли в казахстанской ссылке. Войну вел он всегда, но никогда не был русофобом: имел друзей среди русских, любил московских девочек. Относился тепло и к евреям, в которых заметил особенно сходную судьбу с чеченцами, по рассказам друзей. Воздавая долг памяти близким, он мстил и за русских, — за всех нас, изничтожаемых общей системой.

Оружие у чеченца бывало различным. Ханжи могут абзац пропустить. Мужчина обычного роста, он всегда носил при себе нечто такое, не вмещающееся за ремень, от вида чего прекрасные женщины делали «Ах!» и сбивали дыхание. Редкая птица долетит до середины Терека, — и не всякая трясогузка рискнет опуститься на обнаженную, обоюдоострую саблю… У рядового чеченца на Своей непрерывной Войне атрофировались все рецепторы и эрогенные зоны, — осталось оружие. Ему было, с кем воевать.

«По личному приказу генерала Рохлина город Грозный был полностью разгромлен. Оккупанты, вводя танковые колонны в город, намеревались парализовать страхом население и ополченцев. Но вышло наоборот.

Ополченцы разгромили танковые колонны, выскакивая из-за домов, укрытий и в упор расстреливая танки из гранатометов. Были курьезные случаи: так, старик-отец и его молодой сын сражались в общем бою; сын, размахнувшись кувалдой с длинной ручкой, изо всех сил бил по башне, и в танке думали, что это, видимо, попал снаряд, открывали люк… и отец танкистов расстреливал.

Небольшое количество танков отступило — их тех, что смогли развернуться, сделав маневр. Это были сбежавшие, после провала рохлинско-грачевской задумки, танки (когда Грачев перед началом войны бахвалился и обещал, что он возьмет Грозный одним парашютно-десантным полком за два часа, — а тут танковыми колоннами с трех сторон победа не удалась!). А ведь, считая танки и БТРы, их было 1600 единиц. На Курской дуге, для сравнения, в великой Курской битве, изменившей ход Второй мировой войны, задействовали с двух сторон чуть больше тысячи танков.

…Тогда Рохлин окружил Президентский дворец и стал его штурмовать. Это длилось три месяца. Рохлин положил там по разным оценкам 9-10 или 15 тысяч солдат — на прокорм голодным собакам, т.к. трупы валялись повсюду, и никто их не подбирал. И когда оккупанты поняли, что дворец не возьмут, то озверевший Рохлин дал приказ близлежащие дома и дворец расстреливать из крупнокалиберных гаубиц, превращая все в пыль. Все здания он сровнял с землей, потому что они мешали танковым колоннам вести маневренную войну. Шел декабрь-март 1995 года. А весной Рохлин приступил к методическому уничтожению Грозного.

Он со смаком, с особым садизмом и лично пытал чеченцев, чему есть чудом выжившие свидетели. На изощренную деятельность у Рохлина были мотивы, в том числе частные. Так, перед тем, как он возглавил чеченскую кампанию, за несколько лет до нее Рохлин учился в академии Генштаба в Москве, и в канун Нового года им с адмиралом Балтиным не хватило праздничной выпивки. — С тем самым Балтиным, который тогда еще не жил с ним на одной лестничной площадке на Рублевском шоссе… У них иссякло спиртное, и они поехали на персональной балтинской машине в Елисеевский магазин. А на обратном пути зацепили мерседес. Тогда мерс обогнал их, заградил путь, и оттуда выскочили двое чеченцев. Открыв дверь, они за шиворот вытащили Рохлина и хорошо отдубасили. При этом Балтин так и не вышел из автомобиля помочь своему собутыльнику. С тех пор Рохлин ругал чеченцев, называя кровожадными зверьми и т.д.

Кроме того, в Афганистане один солдат-срочник, чеченец, когда Рохлин ни за что его выматерил, врезал тому в ответ. Рохлин был в офицерском чине, еще, правда, не генеральском… Потом солдата осудили на несколько лет, — но привкус остался.
Очень талантливый боевой генерал-полковник Воробьев, и другой еще генерал, когда им предложили возглавить античеченскую кампанию — войну — наотрез отказались. А Рохлин вот — согласился.

Какой у него был характер?.. — Рохлин старался подкладывать под начальство чужих офицерских жен, когда в воинскую часть приезжали кураторы с инспекцией. Держал подчиненных в рабском зависимом состоянии. Он был пассивным гомосексуалистом и сожительствовал с постоянным любовником, все время переводя этого офицера-десантника за собой на места дислокации.

Однажды во время застолья произошел спор с офицером, осадившим Рохлина: мол, «вы, педерасты, все такие». Рохлин тут же парировал: «А генералы Суворов и Ермолов тоже были педерасты! Ничего в этом нет. Это не умаляет достоинств».
Рохлин был враг номер один для чеченского народа: первый разрушитель сел, городов (у него были последователи)».

Когда генерал наконец быт убит, сразу же появилась на эту тему масса статей и догадок. Подавляющее большинство живо этим интересовавшихся прекрасно понимало, что обвиненная официально Тамара Рохлина, жена генерала, никак не могла убить кормильца семьи хотя бы потому, что у них был общий сын — пожизненный инвалид 1-й группы, а сама Тамара нигде не работала и была домашней хозяйкой. Тамара всегда была и считалась умной, начитанной, здравомыслящей, а ведь даже круглая дура не пошла бы на убийство, предоставив прямые «улики». Тем не менее, официальная версия существует и до сих пор, а Тамару дважды сажали… за чужую вину.

Убийство Рохлина было одинаково выгодно как чеченцам, так и, если не в большей степени, кремлевской «семье», т.к. генерал фактически был неоспоримым лидером всего протестного российского электората. Таким образом, Рохлин, являясь противником режима, как бы объединял врагов: коммунисты, анархисты, великодержавники, казацкие круги, левые и иные, бывшие с Ельциным (некоторые уже им были обижены), — все не согласные с Борисом Николаевичем считали Рохлина единственным лидером оппозиции. Он планировал силовой, поэтапный госпереворот совместно с военными. Ельцин так и заявил по телевидению: мы сметем этих рохлиных.

Таким образом, задача устранения самого Рохлина облегчалась. Лужков уже выделил ему на организацию переворота 17 миллионов долларов. Как именно это было?..
«В брезентовом военном мешке, стодолларовыми купюрами, генерал хранил выделенную ему сумму на своей даче в поселке Клоково Наро-Фоминского района Московской области. Это был водонепроницаемый мешок. За пару недель до смерти генерала, кореец, приближенный к Лужкову, приехал на дачу к Рохлину и привез эти деньги в больших картонных коробках. Там они с генералом и с одним из охранников — контрактником Плескачевым — переложили сумму в военный мешок, и где он хранится, впоследствии знали лишь эти двое.

На даче постоянно с Рохлиным присутствовало двое охранников. Но в ночь убийства там был один Плескачев, с которым мы предварительно несколько раз встречались в грузинском ресторане «Арагви» в самом центре Москвы, напротив памятнику Долгорукому. Плескачев был выше среднего роста, плотный, с постоянно воровато бегающими глазами (во всяком случае на переговорах). Он был очень ограничен, но при всем своем недоумии мог хорошо играть: в нем было много притворства. Несколько раз во время застолья возникало ощущение, что он наигрывает, чтобы выведать до конца, чего от него хотят, а потом тебя сдать. Он пил мало, обладал отличным аппетитом и усиленно ел. Был большим ловеласом, любил деньги и подхалимничал. Встретиться именно в «Арагви» предлагал мне он сам.

Что от него требовалось? Максимально обеспечить отсутствие свидетелей (в том числе и Тамары) и дать знак, когда можно зайти. За это он затребовал до начала операции сто тысяч долларов. Цена была сбита до пятидесяти тысяч, тогда — тоже деньги большие. Он знал, что в случае обмана будет закопан живьем. Деньги были ему переданы в другом месте, у станции метро «Университет», рядом с цирком, где в будни всегда малолюдно.
Когда Рохлина пристрелили тем же летом 1998 года, Плескачев в ночь убийства унес и мешок с деньгами, а сам надолго исчез из поля зрения. О мешке тогда не говорили. Плескачев был нищий сверхсрочник, но тут у него появились свой джип и регалии, и он заделался новым русским благодаря лужковским деньгам.

Несколько раз, подготавливая покушение, я ездил в Клоково, обозревая окрестности. Дача Рохлина на отшибе, выстрел будет не слышен, для него не нужно глушителя. Тем не менее, организовано все оказалось кустарно, недочетов — полно. Разумеется, мне бы стоило предусмотреть до конца, чтобы жены генерала в эту ночь дома не было. Себе алиби я не искал.

Второй охранник на даче в момент убийства вообще не присутствовал, и об этом знали заранее. Никого, кроме Тамары, Плескачева и меня, в доме не было. Все остальное — следственные выдумки.

У меня было с собой запасное оружие на случай осечки — 10-зарядный спортивный мелкокалиберный, запасной пистолет, выстрел из которого звучит абсолютно не сильно. Был также под легкой курткой и под ремнем остро наточенный штырь — стальная толстая проволока с рукояткой. Вот и все оружие, в итоге мне не пригодившееся.
Мысль была лишь одна: заколоть или шлепнуть убийцу. Раздумий не помню никаких, кроме того, чтобы выполнить задачу и достичь цели: уничтожить врага.

Итак, Плескачев был подкуплен. На даче праздновали день рождения сына Игоря. В ту ночь Рохлин явился поздно. А с Плескачевым существовала договоренность: он сделает все, чтобы генерал много выпил, а как гости разъедутся, даст мне сигнал, выйдя с дачи к машине, в которой я буду ждать. Я зайду и спокойно исполню долг совести.
В реальности ждать пришлось долго… Собралась тесная компания, и Рохлин пил за именинника, за здоровье жены, хваля их в присутствии гостей. Все было мило и по-домашнему. Разъехались поздно. Тамара ушла спать к себе. Тамара курила, но обычно не пила (могла, и теперь я знаю подробности, редко выпить немного пива), вела трезвый образ жизни, а в ту ночь просто пригубила. Спала она в отдельной комнате. Плескачев вышел и махнул мне рукой: можно заходить. Далеко заполночь оказалось возможным начать операцию по устранению Рохлина.

В это время генерал уже храпел, в комнате он был один. Я зашел быстро. Возле кровати спящего находилась полка вроде шкафчика, на ней лежал наградной пистолет с вытащенной и валявшейся рядом обоймой и удаленными из обоймы патронами…».
Наш чеченец, как любой боец-соотечественник в такой ситуации, хладнокровно вставил два патрона и очень четко, вблизи, одним выстрелом вогнал в висок. Это было точное, стопроцентное попадание: главный палач чеченского народа был уничтожен.
Плескачев ушел к себе в нижнее помещение, и на следствии говорил, что выстрела он не слышал. Это было бы невозможно, так как пистолет «ПМ» без глушителя срабатывает очень громко.

Тамара убийцу не видела, будучи парализована страхом. Когда чеченец, отомстивший за свой народ, выходил из дома, то он неожиданно для себя обнаружил большой серый джип рядом с воротами справа (если стоять к даче лицом), в котором было по меньшей мере двое-трое бодрствующих пассажиров. Горели подфарники. На улице не выключались фонари, лился легкий свет, и видно было неплохо. Пассажиры шевелились, дверь припаркованного джипа была приоткрыта. Когда, совсем недавно, чеченец только проникал еще в дом, то никакого джипа здесь не было. Возникала непредвиденная помеха. Это явно были работники ГРУ или ФСБ — службисты — и им ничего не стоило бы убрать чеченца немедля. Но они не пошевелили и пальцем. Даже не вышли из машины.

Джип стоял почти впритык к воротам, и еще одна машина — тоже джип — находилась поодаль справа, освещая подфарниками первый автомобиль. Ниоткуда люди не вышли.
Наш чеченец хладнокровно, быстрым шагом прошел к своему жигули, ожидавшему вместе с водителем, сидевшим внутри. Операция заняла совсем мало времени. Он тоже сел, и они безо всяких препятствий уехали.

Затем уже появились на даче люди из тех самых джипов, жестоко избили Тамару, угрожая застрелить дочь и сына. Вот так пошла разрабатываться официальная версия. Откуда бы мог быть звонок?.. Возможно, появление любителей ночных автопрогулок было вызвано телефонным перехватом, или они элементарно пасли чеченца, который фактически провел за них всю работу.

Если они могли тогда сразу же легко шлепнуть чеченца, то почему не воспользовались этим, сняв с себя подозрения?.. У чеченца так и нет на это ответа. Видимо, им не нужен был «чеченский след», хотя по другим, пустяковым поводам они раздували национальную роль до неимоверности…

«Рохлин пил очень много, хотя врачи ему советовали из-за печени воздержаться. Он пытался сдержать себя, но обычно не мог.

Это был стандартный, честолюбивый палач, и в квартире у него стоял бронзовый бюст Наполеона. Он купил его, будучи во Франции, и мечтал снискать лавры диктатора. Рохлин также коллекционировал всяческий автопиар, берег штук пятнадцать толстенных альбомов с собственными фотографиями: Рохлин с Грачевым, Рохлин с военными в Афгане, Рохлин в Чечне, Москве, на параде, на отдыхе. Он вошел во вкус власти и своего положения. Традиционный садист.

Армейская система специфична, и почти все офицеры знают, с кем спят их жены, и подложить свою любимую под проверяющего не представляет проблем. Психология армейских офицеров кардинально отличается от гражданской психики: там нет морали. Главное — это любыми путями возвыситься по службе, поубивав сколько угодно народу или подложив жену и дочь под начальника. Потемкинские деревни с покраской жухлой травы и мухоморов строились для солдат, а не для надсмотрщиков, — чтобы первые видели, как суеверно боятся их командиры вышестоящей проверки. Все всё знали, играть было не перед кем, так что красили газоны не для начальства, а ради формирования солдатского сознания. Рохлин уделял этой стороне службы очень большое внимание, и когда сам выступал в роли проверяющего, а чужая трава была не покрашена ядовитой зеленкой, он материл командира части в присутствии других офицеров и просто наказывал. Генерал был ничтожеством недалекого ума, — интеллектуальный ноль и обычный советский службист.

Так, в Нахичевани, когда Гейдар Алиев был руководителем области, а на границе с Арменией начались волнения — видимость передислокации войск, — произошло следующее. Рохлин руководил воинской частью, которая дислоцировалась на территории Нахичевани, и, нарушая все воинские уставы, не согласовывая с центром, он раздал оружие азербайджанцам, до зубов вооружив их отряды, и таким образом оказал большую услугу Алиеву: тот смог удержать ситуацию под контролем.

Значительно позже, за несколько месяцев до смерти, Рохлин раскрыл незаконную поставку танков, БТРов Россией — Армении. Переправлялось тяжелое вооружение. Официально был найден похищенный миллиард долларов, но на самом деле отправили почти на три миллиарда, Армения была завалена очередной партией российского оружия — тайно, скрытно. Рохлин это рассекретил, предал огласке и потребовал, блюдя азербайджанские интересы, расследования и наказания виновных. Таким образом генерал подрывал военную основу Армении, помогая своему старому другу Г. Алиеву. А когда Рохлина шлепнули, еще несколько лет Алиев находился у власти, и ни разу не помог вдове генерала и несчастным их детям, бедствующим до сих пор. Таково лицо Алиева-старшего.

В первую чеченскую кампанию, когда чеченцы оказали жестокое сопротивление оккупантам, из подчиненных Рохлина абсолютно все (кроме Бабича) были парализованы страхом. У генерала имелась огромная палка, и он ею бил, как скот, офицеров. А к солдатам Рохлин относился тепло. Если же офицеры не желали идти на передовую, в бой, то он неоднократно выгонял их палкой из блиндажа.

В его ставке существовала отдельная комната-тюрьма, в которой он лично пытал только чеченских военнопленных. Тыкал в тело железным ножом, пронзая живот; автоматным прикладом бил по голове и пинал ногами, получая особое удовольствие от личного произвола…

О покойнике всегда хочется вспомнить хоть что-то хорошее. В первую кампанию несколько офицеров повадились по ночам вывозить солдат на больших машинах на чеченские кладбища, где солдаты рыли могилы, выкапывая скелеты, в поисках золотых коронок. Вся добыча шла офицерам, а Рохлин это пресек. И на время всей первой кампании золотоискательство было остановлено (кощунственно произносилось — «пойдем на золотые прииски»). А во второй кампании генерал Шаманов поставил эту добычу уже на поток, у него был целый отряд, работавший на «золотых приисках», и прибыль шла лично Шаманову. Коронки там же переплавляли в слитки, Шаманов их реализовывал».
Геннадий Трошев (автор «Моей войны»), руководивший второй кампанией, об этом знал стопроцентно…

Покрывали таких вот рохлиных Грачев и естественно, Ельцин, и нельзя никогда забывать, что без попустительства системы не существовало бы высокопоставленных садистов и советских концлагерей».

Лариса В-ва — с разрешения архивного отдела организации «Марекса» (Амстердам).
NB. Имя героя очерка не называется в целях его безопасности. Факты подтверждены.