ДЕЛО ВРАЧА

Опубликовано: 25 марта, 2010

Лев Бердников

Родился в 1956 году в Москве. Закончил литературный факультет Московского областного педагогического института. Работал старшим научным сотрудником в Музее книги Российской Государственной Библиотеки. С 1990 г. живет в Лос- Анджелесе. Автор книг: “Счастливый Феникс: Очерки о русском сонете и книжной культуре XVIII — начала XIX века” (Cпб., 1997); (в соавторстве) “Пантеон российских писателей XVIII века” (Спб, 2002); “Щеголи и вертопрахи. Герои русского галантного века” (М., 2008); “Евреи в ливреях. Литературные портреты” (М., 2009); “Шуты и острословы. Герои былых времен” (М, 2009) и более 330 публикаций в России, США, Канаде, Израиле, Германии, Дании, Латвии, Украине, Беларуси, Молдавии на русском, украинском и английском языках. Кандидат филологических наук. Член Союза писателей Москвы. Член редколлегии журнала “Новый берег” (Дания).
Публикации в Журнальном зале Русского журнала:
http://magazines.russ.ru/authors/b/berdnikov/
____________________________________________

15 мая 1682 года приняли мученическую смерть многие сторонники десятилетнего царевича Петра. Произошло это в результате кровавого стрелецкого бунта, инициатором и вдохновителем которого стала сводная сестра Петра, Софья Алексеевна. Амбициозная и искушенная в интригах царевна не пожелала мириться с тем, что Петр, сын ее новоиспеченной мачехи Натальи Нарышкиной, был накануне избран российским самодержцем. В цари она прочила своего единоутробного брата Ивана, страдавшего врожденным слабоумием. При нем-то да при мальчишке Петре Софье и мечталось стать всесильной регентшей, самоличной правительницей державы.
По указке царевны, людей Нарышкиных хватали и бросали на поставленные копья и бердыши. Тела несчастных буквально рвали на части и, обезображенных и изрубленных, волокли по грязи на Красную площадь, выставляли на всеобщее позорище. Одной из первых жертв бунтовщиков стал бывший ближний боярин “тишайшего” царя Алексея Михайловича, Артамон Сергеевич Матвеев (1625-1682), в доме которого воспитывалась до замужества Наталья Нарышкина. Открыто покровительствуя Петру, Матвеев давно уже был костью в горле партии Софьи. Потому в 1676 году, сразу же после кончины “тишайшего”, когда на престол взошел старший сын царя, Федор Алексеевич, боярина Артамона незамедлительно упекли в северную глухомань — Пустозерск. Ему инкриминировали колдовство и чернокнижие. В Первопрестольную он вернулся только тогда, когда Федор почил в бозе, а партия Нарышкиных восторжествовала. При избранном на царство отроке Петре именно ему, Матвееву, надлежало стать главной опорой нового правительства. Но история распорядилась иначе…
Досталось тогда всем людям, близким к Матвееву. Не миновала злая судьба и его друга и соратника Даниила фон Гадена. Даниилом именовали царского придворного доктора Стефана фон Гадена, или, как его еще величали на русский манер, Даниил Жидовин или Cтепан Фунгаданов. Этнический еврей, служивший русскому царю с 1656 года, он постепенно сделался самым популярным врачом в Москве. При Федоре Алексеевиче ему было доверено “ходить только к хоромам — к благоверной государыне царице и великой княгине Наталье Кирилловне и благоверным государям цесаревичам и к благоверным государыням цесаревнам — к большим и меньшим”.
Что же объединило Артамона Матвеева и Даниила Гадена, ставших в те роковые дни жертвами разъяренных стрельцов? Дружеские отношения между боярином и лекарем завязались вскоре после того, как Гаден волею судеб оказался в перешедшей под российский скипетр Малороссии.
К тому времени сей эскулап прожил насыщенную, богатую внешними событиями жизнь и вполне сформировался как искусный мастер своего дела. Интерес к естественным наукам Стефану привил отец, “дохтур Итальянские земли жидовские веры”. Судьба, однако, занесла семью в Бреславль, что в прусской Силезии, где и родился наш герой. Науке врачевания он обучался уже в Польше, поначалу в городке Каратышине, а потом во Львове и, как видно, получил о сем надлежащий диплом (ибо в документах Аптекарского приказа именовался “бакалавром медицины”). Юноша отличался честолюбием и со свойственной ему изворотливостью устранял любые мало-мальские препятствия на пути к своей карьере: в Бреславле, где большинство населения исповедовало лютеранство, он становится лютеранином; оказавшись же в католической Польше, — принимает католицизм.
Впрочем, его дорога к успеху была неровной и извилистой. Он определяется врачом к великому польскому гетману Николаю Потоцкому, но армия поляков терпит поражение, и Даниил попадает в татарский плен в Крыму. Там его продают в рабство османам в Константинополь, откуда он бежит с помощью одного еврейского купца. Минуя Валахию, он оказывается в Каменец-Подольском, где лечит поляков, сражавшихся с казаками под водительством сына гетмана Богдана Хмельницкого, Тимофея. Жительствуя некоторое время в городах Дрожиполе, Шаргороде и Сатанове (где он, между прочим, женился), Гаден, наконец, решает поселиться в живописном Черткове, близ Тернополя, где также практикует медицину. Там-то и настигли его в 1656 году русские, взявшие Чертков штурмом. Даниил попадает в Киев, в полк воеводы В.В. Бутурлина, и столь же ревностно, как он лечил поляков, врачует украинцев и великороссов. “И лечил государевых ратных людей, — вспоминал он впоследствии, — а излечил государевых ратных людей сто двадцать пять человек”.
Бутурлин был самым тесным образом связан с боярином А.С. Матвеевым, бывшим одно время начальником Малороссийского приказа. Оба они входили в состав “великого посольства” в Польшу в 1654 году; царь дал им поручение содействовать тому, чтобы “принять под свою государеву высокую руку” новоприсоединенную Малороссию. И украинский народ героизировал этих двух русских, называя их “батьками”, “добродеями”, “милости государской неотступными просителями”. Матвеев был частым гостем у Бутурлина, а потому трудно предположить, что он мог не знать о находившемся при воеводе полковом лекаре. И не Матвеев ли способствовал тому, чтобы Гадена перевели на службу в Москву?
Даниил был принят в Аптекарский приказ — образованное в 1620 году учреждение, ведавшее управлением всей врачебной деятельностью державы. В подчинении сего приказа находились аптеки, аптекарские сады и огороды; тут производился подбор квалифицированных специалистов; имелась военно-медицинская служба. К концу XVII века в штате его наличествовало 100 человек: 82 медика, 6 докторов, 4 аптекаря, 3 алхимиста, а также ученики лекарского и костоправного дела, подьячие и толмачи. Гаден же занял поначалу cкромную должность цирюльника [фельдшера — Л.Б.]: в Московской Руси иностранные дипломы не признавались, так что карьеру пришлось начинать наново.
Благодаря уму и таланту Даниил добился того, что cтал пользоваться большою доверенностью царя. Но на это ушли долгие годы. В 1659 году он становится лекарем, лишь в 1667 году удостоен чина “поддоктора”, и только в марте 1672 года получает звание доктора — самое высокое в медицинской иерархии страны. Мало того (случай в Московии беспрецедентный!), он получает от царя жалованную грамоту с перечислением его профессиональных заслуг. Здесь, в частности, говорится, что он, Стефан Гаден, “в дохтурском и во всяком лекарственном учении достаточно навычен и дохтурской чести достоин, и во всем человек потребный”. Особо же отмечается его “тщательство”, “радение” и “верная служба”.
Не обошлось, правда, без компромиссов. Как иначе расценить тот факт, что в Московии наш герой вдруг принимает православие? Видно, этим шагом он сильно потрафил русскому царю. Один только перечень подарков, полученных им от Алексея Михайловича по сему случаю, занял бы несколько страниц печатного текста. В числе прочего — золото, серебро, дорогие меха, шелка, бархат и т.д. Впрочем, историк И. Берхин полагает, что принятие Гаденом греческой веры было “только внешним, каковые примеры нередки в средневековой еврейской истории”.
Но не будем корить Гадена за отступничество, ибо, добившись привилегированного положения, он всегда использовал его во благо еврейству. Хотя он и окропил себя святой водой, но не переставал заботиться о своих некрещеных соплеменниках. “Жиды с недавнего времени, — свидетельствовал английский врач С. Коллинс, — очень размножились в городе и при Дворе: им покровительствует лекарь-жид (почитаемый за лютеранского перекреста)”. Это очень точное слово — “покровительствует”! Действительно, этот “перекрест” принимал под свой кров не только родственников, но и иудеев, едва ему знакомых. Они часто гостили в его доме, и доктор добивался, чтобы при отъезде им давались казенные подводы и подарки — соболями и деньгами. Способствовал он и тому, чтобы, несмотря на все строгости тогдашних законов, еврейские купцы приезжали в Москву с сукнами, жемчугом и другими товарами и получали комиссию от двора. В результате число иудеев в Первопрестольной существенно увеличилось. Пребывание евреев в Московии стало тогда столь обычным явлением, что “Новоуказные статьи” 1669 года, устанавливая казни за совращение христиан в другую религию, упоминают особо о евреях: “аще жидовин или агарянин дерзнет развратить от христианской веры христианина, повинен есть казни главней; а аще жидовин христианина раба имый и обрежет его, да отсекнут ему голову”. Нелишне будет заметить, что при царском дворе вместе с Гаденом благоденствовали тогда и другие крещеные евреи. Среди них — думный дьяк Алмаз Иванов, четырнадцать лет возглавлявший дипломатическое ведомство страны — Посольский приказ; русский посол в Кахетии В.С. Жидовин; приказной дьяк Василий Юдин; начальник московских стрельцов (должность, по современным понятиям, выше командующего Московским военным округом!) Иван Васильевич Жидовин и др.
Как мы уже отмечали, влияние еврейского медика при дворе Алексея Михайловича во многом зависело от всесильного тогда Артамона Матвеева, который в 1672-1676 годах возглавлял Аптекарский приказ. С этим энциклопедически образованным боярином, которого называли “рыцарем XVII века”, они были не только коллегами, но и короткими приятелями. И жительствовали они в Москве неподалеку: Гаден — на Покровке, в Белом каменном городе, а Матвеев — там, где находится сейчас Армянский переулок (тогда в честь своего хозяина он носил имя Артамоновский).
Доктор часто бывал в палатах у своего патрона, где царила столь притягательная атмосфера непринужденности и свободы. Там было чему подивиться не только русским, но и видавшим виды иноземцам! Изысканный потолок приемной залы был искусно расписан пасторальными пейзажами, комнаты утопали в зеркалах, на стенах висели старинные немецкие картины, мерно и гулко тикали заморские часы с различным исчислением времени. Друзья часто уединялись в библиотеке, где вели долгие беседы не только о делах насущных, но и, как говаривал Матвеев, “ради душевные пользы”. Книгохранилище же Артамона Сергеевича, библиофила и полиглота, было одним из лучших в Московии. Здесь наличествовали издания и рукописные книги не только на русском, но и на латинском, польском, немецком, французском, английском, итальянском, испанском, датском и чешском языках. Хотя в библиотеке преобладали сочинения по теологии, философии и географии, но имелись и книги по естествознанию и анатомии, среди которых были и труды таких признанных светил европейской медицины, как Х. Гюйгенс, С. Лубенецкий, П. Лауренберг, А. Шпигель и др.
Медицина была одной из пламенных страстей не только Гадена, но и Матвеева, а должность последнего, главы Аптекарского приказа, была облечена особым доверием царя. Впоследствии будет общепризнанным, что деятельность Артамона Сергеевича на сем поприще продвинула далеко вперед отечественную медицину. И немалую роль здесь сыграл Гаден. И, в самом деле, друзья внимательно следили за развитием лечебного дела в Западной Европе, заботились, чтобы в кремлевской аптеке были новейшие лекарства. В Посольском приказе, который Матвеев по совместительству возглавлял, по его требованию, переводились на русский язык надежные руководства по врачеванию недугов. Известно, что Матвеев с подачи Гадена самолично составлял списки необходимых медикаментов (коих насчитывалось более ста тридцати!) на славянском и латинском языках.
А как преобразился при наших друзьях сам Аптекарский приказ! Очевидцы утверждают, что помещение его Матвеев обставил с большой роскошью. Cтены и потолки были украшены росписями, полки и двери обиты английским “добрым” сукном, окна пестрели разноцветными стеклами, на подоконниках расстилались дорогие бархатные ковры. Матвеев принял меры к тому, чтобы даже поблизости от приказа не было “грязи, вони и никакого дурна”.
И все же после смерти “тишайшего” Алексея Михайловича участь Матвеева, ревностного сторонника Нарышкиных, была предрешена. И показательно, что предлогом к казни боярина стала именно его медицинская деятельность. Матвеев подготовил к изданию книгу по лекарствам и травам, в которой клевреты Милославских усмотрели ересь. Но и из пустозерской ссылки, куда он был отправлен, Артамон бомбардирует нового царя оправдательными письмами, где часто поминает Гадена и ссылается на его авторитет. Сохранилось описание последних минут его жизни. Боярин пытался увещевать стрельцов, но те яростно накинулись на него. Артамон вырвался и успел добежать до своего любимца Петра и схватить его под руку. “Стрельцы ворвались, — пишет далее очевидец, — выхватили его из царской руки, сбросили его с крыльца на копья; потом сняли с него одежды, вывели за Крым-город и разрубили на части. Видя это, иные бояре разбегались, кто куда мог”.
А что же Гаден? Избежав каким-то чудом гонений при Федоре Алексеевиче, еврейский доктор, как человек, близкий Матвееву, теперь становится одним из тех, кто “царевны Софьи Алексеевны стороне противны или подозрительны были”. Масло в огонь подливало и то, что он был нерусским, о чем писал стихотворец XVIII века А.П. Сумароков, подчеркнувший, что Даниил был “жидовской породы” и с ним расправились “по ненависти к чужеземцам”.
Однако, и заслуги Гадена не помешали Милославским объявить сего еврея первостатейным злодеем, якобы уморившим Федора Алексеевича ядовитым кушаньем. Обвинение странное, если принять во внимание, что все лекарства и блюда, прежде чем попасть к царю, непременно дегустировались челядью и врачами! Но кого интересовало действительное положение дел?! В отравители монарха невежественная чернь записывала всех, кого ей заблагорассудится. Чудовищная напраслина, возведенная на медика-еврея, столь же абсурдна и нелепа, как и шельмование Матвеева, якобы общавшегося с нечистой силой. Потому-то и искали царского медика разъяренные стрельцы.
“В этот же день, — свидетельствует современник, — разыскивали и лекаря жида Даниила, но не нашли его, потому что он, переодевшись в страннические одежды, пробрался на Кукуй [так называли Немецкую слободу в Москве — Л.Б]”. Итак, Гаден бежал от кровавой вакханалии стрельцов в Кремле. Двое суток он прятался в Марьиной роще и окрестных местах. Но, одержимый голодом, направился вновь в Немецкую слободу, где надеялся найти приют у одного знакомого. На улице он был узнан, схвачен и приведен во дворец. “Здесь, — рассказывает историк С.М. Соловьев, — царевны и царица Марфа Матвеевна умоляли стрельцов пощадить доктора; уверяли, что он совершенно невинен в смерти царя Феодора, что он в их глазах сам прежде отведывал все лекарства, которые составлял для больного государя, — все понапрасну!” Медика повели на пытку в Константиновский застенок. И, совсем как в будущие сталинские времена, Гаден, не вытерпев мук, наговорил на себя разные разности. Он не только признался в том, что сам был врачом-отравителем, но пообещал назвать всех своих выдуманных сообщников, прося на то три дня сроку. “Долго ждать!” — закричали стрельцы, потащили его на Красную площадь и там разрубили на куски. Вместе с ним умервлещены были его сын Михаил, “немец” доктор И. Гутменш, ассистент Гадена, а также его слуги — пятьдесят человек простого люда.
Символично, что в свой последний путь доктор, всю жизнь метавшийся от одной христианской конфессии к другой, ушел как иудей. Вот что рассказывает об этом очевидец: “Я приехал в Москву через три или четыре дня после погрома [в Кремле — Л.Б.] и пошел на похороны с другими анусим [крещеными евреями — Л.Б.], что был дан от царя приказ похоронить убитых. Даниил был изрублен на куски: отрублены были одна нога и одна рука, тело проколото копьем, а голова разрезана топором. Я и другие анусим похоронили Даниила и его сына… в поле”.
Место захоронения Стефана фон Гадена неизвестно. И имя его знают только дотошные историки. Но разве не поучительно, что по прошествии более двух с половиной столетий в пресловутом сталинском процессе над врачами-вредителями повторился тот же навет, замешанный на невежестве и ксенофобии, который стоил жизни московскому доктору?
________________________________

В Москве в издательстве “Человек” вышла книга Льва Бердникова “Евреи в ливреях”.
“Ах, не шейте вы ливреи, евреи!” — предостерегал своих соплеменников бард Александр Галич, призывая держаться подальше от власть предержащих. Герои книги известного писателя Льва Бердникова, вопреки этому совету, обессмертили свои имена в истории именно потому, что в силу своей талантливости и честолюбия были на виду и вращались в высших государственных кругах царской России. Автор выстраивает целую галерею портретов выдающихся российских евреев XV-XIX веков и среди них глава Посольского приказа Алмаз Иванов, придворные эскулапы Даниил фон Гаден и Антонио Санчес, вице-канцлер Петр Шафиров и обер-полицмейстер Антон Дивьер, дипломаты братья Веселовские и почт-директор Федор Аш, шут Ян Лакоста и “первый русскоязычный писатель” — еврей Лейб Невахович, предприниматели бароны Штиглицы и Гинзбурги и общественный деятель, правозащитник Нота Ноткин.
Книга снабжена иллюстрациями, большинство из которых сделано с оригинальных гравюр XVI-XVIII веков.
Чеки на имя “Anna Feldman” посылать по адресу: Anna Feldman. 7705 Hampton Ave # 324. Los Angeles. Ca 90046.
Тел. (323) 969 05 63. Цена $18 (включая пересылку). При приобретении нескольких экземпляров дается скидка.
Можно получить книгу с автографом автора.