Владимир Семёнов. Лирическая публицистика

К понятному для любого пишущего сожалению, двум завершающим статьям необходимо предпослать не очень короткий комментарий.

Внешнее сходство их очевидно: непосредственными толчками к написанию каждой явились публикации в текущей периодике. С разочарованием увидел, что почти все прочитавшие как раз и поняли мои тексты только как полемическую публицистику, где автор занимается препирательствами с конкретными противниками. Допущение возможности такого развлечения само по себе способно огорчить, (но непонимание со стороны квалифицированных читателей просто обескураживает).

Однажды, в письме, мне потребовалось объяснить свой замысел. Вот основное положение: “Определяясь с жанром перед началом работы…, я остановился на несколько экстравагантном решении: лекция в анатомическом театре. То есть лектор делает обобщения, для убедительности сопровождая их надрезами на понятном объекте“.

При видимой тематической неродственности данных статей, они тем не менее составляют единый в смысловом отношении цикл. Русская податливость к разного рода идеологии уже не раз приводила к пагубным последствиям. Но нам по-прежнему предлагается воспринимать многообразную и изменчивую действительность в рамках неких умозрительных построений. И слыша, как не одни аналитические мудрецы, но и домохозяйки продолжают лихо плести кружева из схоластических символов, я счёл не лишним отозваться – в качестве противопоставления здравомыслия идеологизированной ограниченности, для чего выбрал мишенями идолов пары наиболее ходовых идейных направлений из числа светских.

Цитируемые материалы можно прочитать на сайтах соответствующих изданий.

ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

Статья Андрея Нуйкина «Пакость» («ЛГ» №11) прежде всего поражает своим несоответствием с другими материалами этого номера газеты – как будто на элитную собачью выставку невесть как затесалась бесхозная дворняжка. Автор и в мыслях не имеет вести с читателем предметный разговор – все его недюжинные силы уходят на нудное ёрничание, пустые восклицания («Жуть берёт», «Блеск!», «Ужас!»), натужное сюсюканье («норки», «зёрнышки», «умненько»), призванное возместить болезненное отсутствие полноценной язвительности, и самозабвенное передразнивание оппонента. В такой манере писались советские фельетоны; в такой манере честит товарку деревенская баба. Это эстетическое впечатление. Есть резон рассмотреть вопрос шире, чем он поставлен в вызвавшем неприятие сочинении. Но сначала слегка пробежимся по тексту.

«Некий К.Райан» («некий» – потому что нечитаный?) – автор книги «Последняя битва» Корнелиус Райан. При всех своих чисто литературных недостатках это познавательное произведение для интересующихся событиями весны 1945г., тем более что написано оно весьма взвешенно и отнюдь не имеет направленности против нашей страны (хотя эпизод с Урсулой Кестер взят именно оттуда).

На «угодившее в смертельный котёл хорошо воспитанное англо-американское воинство» даже как-то неловко возражать, ибо г.Нуйкин всего лишь повторяет нелепую советскую выдумку. Приведу хронологию, которую отечественные и иностранные источники дают без противоречия. Угодившая в «смертельный котёл» одна (!) американская дивизия (101 вдд) была деблокирована своими 26.12.44г. Контрнаступление «англо-американского воинства» началось 03.01.45г. Просьба Черчилля Сталину о содействии была направлена 06.01.45г. «Неподготовленное ещё наступление» (ну, это не в новинку), в которое советские солдаты «ринулись» (были брошены командованием!), началось 12.01.45г., когда проблемы в Арденнах были уже только у немцев.

В следующем абзаце патриотичный (по замыслу) автор критикует ненавистного «перводемократа» за употребление слова «русские», видимо так и не проведав за свою долгую жизнь, что словом этим испокон веков обозначается не только национальная принадлежность. Любопытно, сколь велики претензии г.Нуйкина к РПЦ за то, что она не «Российская»? Или, может быть, он полагает, что столетней давности война была «российско-японской»? Или что суворовские войска побеждали не в русско-турецких, а в «российско-османских» войнах (армии у султанов тоже не были моноэтничны)? Много же учебников (в т.ч. все советские) пришлось бы переписать поклонникам такой лингвистики, дойди у них руки…

«Стравить народы» – обойтись без этой дежурной бессмыслицы уважающий себя публицист никак не может, она стала визитной карточкой современной демагогии. Чего больше в сём вызывающем пассаже – барского презрения к неразумным народам, которых возможно стравливать по собственной прихоти, словно бойцовых петухов, или заоблачного цехового апломба, дающего слепую веру в то, что печатное слово способно добиться такого результата (между делом, «заодно»)?

«Жалкие материальные ценности», захваченные в Германии, сопоставляются с размерами недавнего приватизационного расхищения в России – полный абсурд. По такой методе почти всё можно объявлять жалким, поскольку притянуть за уши превосходящее сравнение проще простого. Вряд ли те материальные ценности казались жалкими тем, кто их лишился.

Особенно удручающий осадок оставляет концовка «Пакости». Делая упор на низменность побуждений противной стороны (избитый ленинский приём: кто думает иначе – тот моральный урод, и не о чем с ним говорить), автор лишний раз показывает отсутствие у себя аргументированной позиции и свою непригодность для того, чтобы подняться выше жанра перебранки.

О мифологизированности русского сознания в последние годы не говорят только самые ленивые обществоведы, и я не вижу, что здесь оспаривать. Как и у всякого другого народа, наибольшее количество наших легенд связано с военной тематикой, преимущественно с последней грандиозной войной. Многие из них заняли господствующее положение в умах или продолжают оставаться официальной позицией. Разнообразные по формам и степени достоверности, они тем не менее базируются на едином фундаменте: советско-германская война (я буду пользоваться определением Солженицына – напыщенное «ВОВ» препятствует беспристрастному взгляду) понимается и изображается как борьба добра со злом, где добро воплощает собой советский народ (с вариациями: когда под чутким руководством коммунистической партии, когда и без), а зло – германский фашизм. Но это принципиально неверная система координат. Делая в несчётный раз расхожее утверждение типа «советский народ победил фашизм и спас человечество от коричневой чумы», произносящий его либо попугайничает, либо передёргивает, ибо тем самым он производит совершенно некорректное смешение двух основных аспектов войны – политического и национального.

В политическом отношении та война была сражением зла со злом. Будучи русским, я очень рад тому, что победило наше зло. Но эта радость не мешает видеть, что в 1941г. схлестнулись два равнопреступных тоталитарных монстра, недавних империалистических полусоюзника (и здесь даже не существенно, кто сделал первый выстрел – такой хищник, как СССР, всё равно не тянет на безвинную жертву). Если, согласно обыкновению радикальных патриотов, щедро эксплуатировать ругательный потенциал языка, то можно сказать, что фашистскую гадину (избегая недоразумения, беру цитату из г.Нуйкина без кавычек) задавила большевистская гадина, а фашистскую чуму (так же) заместила коммунистическая холера. И снова бесспорный для меня в этой области Солженицын: «…на всей планете и во всей истории не было режима более злого, кровавого и вместе с тем более лукаво-изворотливого, чем большевистский… ни по числу замученных, ни по вкоренчивости на долготу лет, ни по дальности замысла, ни сквозной унифицированной тоталитарностью не может сравниться с ним никакой другой земной режим, ни даже ученический гитлеровский…». (« Нас хотят поставить на одну доску с гитлеровской Германией со всеми вытекающими последствиями»,– печалится ещё один приверженец архаичных идеалов Андрей Митин в статье «Правду Победы надо отстоять», которая ни на йоту не выделилась бы из косяка однообразного бессодержательного ворчания о «поругании» Победы, не будь она передовицей «ЛГ» №15. Пожалуй, и согласиться хочется, что не ко времени такой эксперимент: по количеству загубленных душ наш край доски перевесил бы.)

В национальном отношении та война была для русских в полном смысле слова Отечественной, так как вторгшийся враг недвусмысленно поставил под вопрос право нашего народа иметь государство (т.е. жить) – и тут уж было не до характера существовавшего государства. Нет сомнений, что определяющей чертой войны с Германией была национальная, а не идеологическая. Допускаю, что комиссары и замороченная ими молодёжь и воевали с пресловутым фашизмом. Впрочем, эти бессовестные люди так же ревностно и дружили (бы) с ним по распоряжению верховного властителя. Но наши солдаты бились вовсе не за химеру спасения какого-то абстрактного человечества, у которого они ничем не одалживались (иначе их героизм и терпение следовало бы признать патологией). Они бились за право жить (пусть и бестолково) на родной земле (пусть она и колхозная) и говорить на родном языке. И необходимость сокрушения вооружённых сил нации, волею судеб оказавшейся тогда враждебной, была так же очевидна им на Висле, как и на Волге. Подвиг русского солдата не требует протухших идеологических подстилок под него (про «освободительную миссию» и т.п.). Он бесценен сам по себе.

Во первых строках «Пакости» её создатель подробно докладывает, как он «долго ломал голову» над расшифровкой значения не самой замысловатой фразы «Лютый враг напал, но мы его победили». Что ж, судя по дальнейшему тексту – не без успеха: сломал основательно, представив нам замечательный образчик воинствующего примитивизма. Его озлобленность понятна: для принявшего жёсткую чёрно-белую схему ви́дения войны органически немыслимо допущение иного угла зрения на неё, и потому любой отличный от своего подход – в т.ч. и вполне добросовестный, и вполне патриотичный (я сейчас не об объекте критики г.Нуйкина – не читал его) – автоматически воспринимается как крамола. Дам разгадку фразы, вызвавшей столь большие затруднения у маститого журналиста (не ради помощи в ремонте конкретной головы, разумеется). Безупречная в смысловом отношении, она годится лишь для начального ознакомления с историей учащихся младших классов (хорошо подойдёт и для описания вековых разборок Руси с половцами) – более зрелого человека подобная констатация удовлетворить не может, поскольку она элементарно недостаточна для составления мало-мальски приемлемого представления о произошедшем. Претендующей на обладание интеллектом личности неприлично не только публично пользоваться такими категориями, но и мыслить ими. Сводя всё к простецким формулировкам, заталкивая себя в прокрустово ложе одномерного толкования войны (добро одолело зло – и шабаш базарить!), мы отгораживаемся от понимания собственной истории, консервируем исковерканное советским враньём восприятие её.

Вторая мировая война далеко не исчерпывается советско-германской войной, являясь сложнейшим переплетением столкновений интересов, идей и ценностей. Нашу Отечественную, строго говоря, и стержневым фактором мирового кризиса – самым кровавым и очень много определившим эпизодом которого она стала – нельзя признать уже потому, что не советско-германские противоречия обусловили его возникновение. События 1939 – 40 гг. показывают, что схватка СССР и Германии вовсе не была предопределена, более того: окажись Британия и Франция проворнее, своевременно успев на выручку подвергшейся советской агрессии Финляндии – и коалиционный пасьянс мог разложиться совсем иначе. Ровно так же и сама советско-германская война далеко не исчерпывается противоборством нашей страны и вражеской, синхронно включив в себя (применительно к Советскому Союзу) элементы гражданской войны и национально-освободительных движений (такое не только у нас было – похожий букет коллизий тогда же имел место и в Югославии, и в ряде стран Азии). Отказывать советско-германскому конфликту в оттенках – обрекать себя на темноту. Благотворно ли это для национального самосознания? Мой ответ отрицательный.

Нас постоянно и учащающе предостерегают от «попыток пересмотреть итоги войны». Президент делает это с веской грозностью, телевизионные умники – с полагающимся им повизгиванием. Вот и «ЛГ» угостила читателей этим загадочным оборотом. Призна́юсь, я в полнейшей растерянности, как и профессор Преображенский перед словом «контрреволюция» – не могу взять в толк, о чём идёт речь. Итогом войны было поражение Германии и бесславное крушение её тогдашней государственности. Так это при всём желании (если у кого оно есть) не пересмотришь. Итогом войны было разделение Германии и утверждение коммунистических диктатур по всей Восточной Европе. Так это уже напрочь пересмотрено, и вряд ли случившееся обратимо. Итогом войны была гибель колоссального количества людей, которое трудно точно установить. Эти числа продолжают уточняться («пересматриваться»?) – так это профессиональная обязанность демографов. Возможно, кто-то понимает под непреложными итогами войны этические оценки, розданные в своё время официальной советской исторической наукой (которая и сама их не раз послушно меняла по хозяйскому свистку)? Но, во-первых, оценки не могут быть итогами. Во-вторых, монополия на такие «итоги» неосуществима, как ни старайся. И в-третьих, не ясен смысл сбережения таких «итогов»: мне представляется, что перспективнее искать и думать, сравнивать и сомневаться, а не бубнить замшелые постулаты совковой пропаганды – от реальной Победы не убудет, если в чём-то она окажется не столь нарядной, как её традиционно преподносили. Думаю, требуется доходчивое уточнение того, какие именно итоги войны находятся под угрозой пересмотра. Если кто знает – огласите, пожалуйста, весь список!

Незыблемой опорой своей позиции ура-патриотические святоши считают то, что советская армия принесла Восточной Европе освобождение от фашизма. Кто бы спорил с фактом! Но – одно ли освобождение? Нам привычно судить об освобождении по идиллической кинохронике: солнечный день, счастливые лица, по главной улице города дефилируют заваленные цветами советские танки… Естественная для угнетённых людей первая реакция (на такую и немцы в 1941г. насмотрелись вдоволь). Но вслед за нашими танками шли вампиры из НКВД и прочая советская нечисть вкупе с их коминтерновскими выкормышами. Танки уезжали, а террористические режимы, для установления (восстановления) которых они объективно расчищали дорогу, оставались – и их жертвам замена свастики на звёздочку служила слабым утешением. Освобождение… Для иных народов такое лекарство показалось не легче болезни. (Совпадающие или родственные моим суждения известная часть общественности навострилась именовать «поношением», «надругательством над памятью», «шельмованием подвига» и т.д. – и всё это в отношении советских солдат. По́лно упражняться в словоблудии! Солдаты делали своё дело, гоня вермахт на запад, и не на них лежит вина за то, что советское государство использовало их самоотверженность для экспорта нежизнеспособной и безнравственной модели общественного устройства. Не много найдётся в России вменяемых взрослых людей, которые бы не испытывали признательности к погибшим и ветеранам, отстоявшим страну. А вот желающих спекулировать на свершённом ими ради подкрепления своих куцых воззрений – пруд пруди.)

Читателя, не разделяющего моего понимания данного вопроса, попрошу рационально объяснить следующее. В силу каких иных причин краснозвёздная бронетехника для одних и тех же жителей городов, за взятие или освобождение которых чеканились медали, превратилась из символа освобождения в символ оккупации? В силу каких иных причин получилось так, что «душевно чёрствые» освобождённые десятилетиями не знали, как освободиться от назойливых освободителей (то и дело затевая бузу в «социалистическом лагере») – и пятнадцать лет назад без колебаний расстались с прибывшей с Востока «свободой», после чего дружно забились под крыло атлантической структуры, страхующей хотя бы от рецидивов подобных опытов над ними? Может быть, довольно более чем полувековой твердолобости? Может быть, попробуем их понять (ведь и наши бывшие прибалтийские соотечественники сделали этот выбор)? Укоренившийся взгляд на историю с победного пьедестала, к подножию которого благодарные народы якобы должны непрестанно тащить охапки венков, привёл к устойчивой аберрации в представлениях о войне (и к смехотворному недоумению по поводу того, что в других странах учебники истории так не похожи на наши, единственно верные). Только спустившись на грешную землю, мы обретём реалистическое соотношение ценностей удаляющихся событий. Изобильно ныне разочарованное удивление, почему же не все рвутся отмечать вместе с нами юбилей Победы. Напрасные вздохи: мы изрядно постарались для того, чтобы Победа воспринималась как можно больше нашей и как можно меньше чьей-то. И несколько странно читать в таком светоче культуры, как «ЛГ», высокомерное возмущение, что нас-де хотят заставить чуть ли не извиняться. Да не «чуть ли» – в том-то и дело, что нам есть за что извиниться! Не перед Германией, конечно.

Сколько себя помню, столько слышу и читаю про «решающий вклад Советского Союза в разгром фашистской Германии». Если раньше это докучливое состязание за лавры ещё можно было объяснить холодной войной, то в наше время оно лишилось остатков смысла, но инерцию сохранило немалую. Невероятно, но многие трубадуры этой точки зрения приводят в качестве убойного довода наши огромные потери. Получается, что кто больше потерял (т.е. хуже воевал), тот и внёс больший вклад. Лишь в помрачении рассудка можно кичиться таким «вкладом»! Предметом законной гордости может служить высокая обучаемость комсостава советской армии (от лейтенанта до будущего генералиссимуса), позволившая приблизить стандарты наших вооружённых сил к германским и в ряде моментов сравняться с ними. Предметом не менее законной гордости может служить работа переехавшей на восток промышленности, обеспечившей комфортное количественное превосходство практически по всем позициям вооружений и качественное по очень многим. Да мало ли ещё подлинных достижений…

Баталия за «решающий вклад» не стихает и на излюбленном направлении. Многократно и без нужды оболганы наши былые союзники (признаем, что и они платят нам той же монетой в не менее зазорном азарте). В советской интерпретации они только и делали, что отлынивали от войны и интриговали против СССР (это – вытащив на себе почти всю борьбу с Японией, это – самостоятельно вырубив Италию, это – приняв на себя хлопоты по нейтрализации флота и половины авиации Германии!). Нынче милостиво дозволено считать, что они «тоже воевали», а полярные конвои даже приобретают признаки культа. В союзнических отношениях много ещё разбираться – тема обширная. Напомнить об одном факте, однако, не премину. Все знаем о параде 07.11.41г. в Москве, мало кто – о стократно более определившем в зиму, когда станки были «на колёсах»: в тот день Рузвельт распространил действие закона о ленд-лизе на СССР. Невоюющее (!) государство узаконило военную контрабанду в наш адрес. В ответ отечественная история (не вся, естественно) не устаёт обвинять его в саботаже открытия второго фронта. Тут усомнишься, вступать ли в спор – настолько невдомёк сухопутному сознанию, что перегнать по ж/д армию с Дальнего Востока под Москву сопоставимо по сложности, к примеру, с доставкой бригады из Сан-Франциско в Новую Гвинею. Это склоняясь над картой кажется, что Нормандию можно плевком достать. И снисходительно обронить: чего канителились, недотёпы? Но обеспечить перевозку через кишащий подводным врагом океан нескольких миллионов бойцов с техникой, оружием и снаряжением, после чего поддерживать под воздействием противника линию снабжения экспедиционной армии (ни продовольствием, ни тем паче топливом Британия не могла её обеспечить) – задача, которая и мощнейшей экономике на планете была непосильна для быстрого решения. Согласен, русскому уму нелегко вместить такой круг проблем – мы слабо знакомы с войной на своих коммуникациях, пролегавших в основном внутри страны. Но для чего-то же дана человеку фантазия? Старшина из «…А зори здесь тихие» в глухой деревне проявил её наличие, осознав опасность для важнейшей дороги, многие судящие об англо-американской роли в войне не справились с очевидным и за письменным столом.

Есть ещё одна перекликающаяся с затронутой темой наша особенность. Это впитанный с юных лет гипертрофированный русскоцентризм. То поколение наших соотечественников отбилось от сурового противника на своей территории и доконало его на чужой – моему патриотическому чувству этого вполне достаточно, чтобы считать День Победы национальным праздником. Не так для поборников российской доминантности. Им подай «всемирно-историческое значение» всего, что бы у нас ни происходило, поскольку Россия (СССР) по всем статьям есть безусловный центр вселенной. Тяжёлая форма аналогичной галлюцинации постигла сейчас Америку, и мы от всей души потешаемся над утратившим чувство реальности самозваным сгустком нравственности, значимости и непогрешимости. Упуская при этом посмотреть в зеркало. Что в преддверии юбилея было бы во много раз продуктивнее, нежели вновь драть глотки в безудержном самовосхвалении. (Серьёзные попытки честного анализа есть, и они не единичны, но преобладающая тональность – «Пусть помнит мир спасённый…». В пустоту это – «мир спасённый» занят совсем другими делами.) Но невозможно прошибить гранитную непреклонность имперского мышления в отдельном человеке, определившем его основой миропонимания.

Характерно, что указанное свойство вовсе не является уделом исключительно людей недалёких. Свежий пример видим в «ЛГ» №12-13. Двое русских интеллигентов, автор статьи «Когда молчат свои, говорят чужие» Юрий Шаталов и персонаж статьи библиотекарь Ольга Новикова, согласно переживают на предмет досадной расстановки акцентов в «забугорных» энциклопедических детских изданиях: войну в африканской пустыне и на Тихом океане составители отобразили, а крупнейшие битвы на советско-германском фронте обошли. Перечень своих недовольств (плюс отсутствие упоминаний о Королёве, Жукове, Попове) г.Шаталов увенчал умопомрачительным выводом: «Библиотеки имеют право и даже обязаны отказаться от сомнительной печатной продукции, чтобы не делать своих читателей Иванами, не помнящими родства». Далеко же мы уйдём, прививая таким образом свои взгляды следующим поколениям!..

Беспокойство автора совершенно необоснованно. (Неужели он в самом деле полагает, что пара зарубежных книг может сформировать мировоззрение ребёнка?) Разумнее приветствовать появившуюся теперь возможность расширить кругозор за границы скудного советского набора фактов, которой так не хватало в нашем детстве. А что касается противоположной советской тенденциозности – так ведь «сомнительные» издания, выявленные в библиотеке деревни Вяткино Судогодского района Владимирской области, не входят в школьную программу, а альтернативные источники в условиях свободы печати пытливому читателю найти не безнадёжно (или правда, что сельские библиотеки в состоянии «делать читателей» кем угодно?). Что могли знать советские школьники о пожиравшей баснословные ресурсы тихоокеанской войне? Только то, что гадкий Трумэн повелел сбросить атомные бомбы на японские города (ну и про Пёрл-Харбор и камикадзе краем уха слышали). Но даже штурм Манилы и штурм Окинавы американцами (оба с шестизначным количеством погибших) оставались неведомы для нас (не зная других оценок по истории, кроме «5» и «5+», я вынужден был признать однажды, что до какого-то возраста жил в кромешной мгле). Что могли знать советские школьники о войне в африканской пустыне? Максимум – что она вообще была (в качестве «второстепенного ТВД»), причём наши своекорыстные союзники и в песках больше валяли дурака, чем воевали. Операции по окружению и ликвидации войск противника в Сталинграде и Тунисе происходили почти одновременно. Потери противника в Сталинграде (только котёл): около 140 тыс.убитых и свыше 91 тыс.пленных (История второй мировой войны, М., 1976г., т.6, стр.81). Потери противника в Тунисе (без Египта, Ливии и перевозок в Африку): 30 тыс.убитыми и до 240 тыс.пленными (в том числе 125 тыс.немцев) (там же, стр.225). Я не сравниваю здесь стратегическое значение этих побед и тем более не противопоставляю одну другой, полагая их (простодушно?) общим позитивным результатом, а лишь стремлюсь показать меру вещей. (Интересно, не сочтёт ли г.Шаталов и официальный советский двенадцатитомник «сомнительной печатной продукцией» за освещение африканской кампании?) Признавая подобные знания излишними для широкой публики, мы продолжаем оставаться Иванами, не помнящими ничего, помимо родства.

По большому счёту история войны пребывает в небрежении. Иногда кажется, что она никому особенно и не нужна в России. В книжном магазине глаза разбегаются от обилия военно-исторической литературы, но какова она? Относительно немногие энтузиасты трудятся над воссозданием отдельных фрагментов войны – спасибо им. Для большинства пишущего народа значительно занимательнее мастерить разнокалиберные популяризаторские поделки (и не всё из этого мусор). Но глобальных исследований, потребных для замены дефективных советских аналогов и способных на равных конкурировать с западными (в этом пункте я полностью солидарен с озабоченностью г.Шаталова), найти не удаётся. Для иллюстрации мысли обращусь к близкой для уроженца и жителя Питера теме ленинградской блокады.

Десятилетиями нам долдонили про «беспримерный героизм», для вящего эффекта демонстрируя откровенно постановочные (послевоенные) кадры с катанием гробов по набережным (и т.п.) вперемежку (маскировка!) с подлинной кинодокументалистикой. (Это глумление над историей продолжается доныне. Глядя на экран, испытываешь тихое удовлетворение, что пока никто не догадался пробовать силы в жанрах анимации и комикса.) Сменились времена, и модной стала другая крайность: смакование людоедства, рассказы о том, как Жданов пьянствовал и обжирался ананасами в своём бункере, и прочие щекочущие нервы подробности. Но собственно историей – целостной картиной, основанной на обработке большого массива документов – мы не располагаем. Привлечёт, бывает, иной автор несколько ценных документальных свидетельств, тщательно подобранных для подтверждения своего взгляда – и всё. В отличие от историков очевидцы и писатели сделали много, передав нам атмосферу того времени. Благодаря им богатые представления о блокадном быте и блокадных нравах есть. А истории жизни города – нет.

Зато дефицита сказок о войне мы не знали никогда. Намертво слившись с фактами, они образовали фантастический эпос, ставший одним из оснований народного самовосприятия. Помню, с каким тоскливым чувством смотрел я репортажи о праздновании 60-летия «разгрома немецко-фашистского танкового клина под Прохоровкой». Как оказалось, недостаточно, что сонм журналистов тиражирует застолблённое некогда невежество – сам глава государства нашёл досуг внести свою лепту в это дело. Понятно, что в юности он смотрел «Освобождение» (а кто его не смотрел – не оторваться было!), но зачем же сохранять представление о бое на базе почерпнутого из дешёвой агитки? Любознательный подросток, я читал, как Манштейн 13.07.43г. (на следующий день после своего знаменитого «поражения» под Прохоровкой) с жаром убеждал Гитлера «не упускать победу», «окончательно разбить» и т.д. И безуспешно силился понять авторитетного фельдмаршала: чем же ты, гад, наступать собирался, если наши вчера все твои танки перебили? ( Убедил-таки: как и положено было в германской ставке, авантюризм возобладал над здравым смыслом. Несмотря на то что осторожный Клюге, осознавший провал «Цитадели», и предлагал сматывать удочки, бессмысленное наступление «разгромленных» корпусов продолжалось ещё трое суток после Прохоровки.) Теперь прояснилось, то сражение досконально разобрано. Свобода слова: читай – не хочу! Как ни грустно, действительно «не хочу»…

Каждый год 30 января я точно знаю, как будут выглядеть выпуски новостей на многих телеканалах (в Петербурге – на всех). Нам тем же текстом, что и в предыдущие несколько лет, зачитают про «атаку века»: как ПЛ «С-13» под командованием Маринеско потопила лайнер «Вильгельм Густлов», на борту которого находился личный состав школы подводного плавания («цвет германского подводного флота» – ??), как Гитлер «объявил» Маринеско «личным врагом», и какая тяжёлая судьба была впереди у этого офицера. (Почему это ежегодно выдаётся за новость – ума не приложу.) С непостижимым упорством зрителю внушается вера в следующую цепочку событий: школа подводного плавания, где зачем-то собрался цвет германского подводного флота (кто в это время воевал в Атлантике – тайна), в январе 1945г. экстренно эвакуируется; способ для этого выбирается самый что ни на есть приключенческий – на беззащитном лайнере, побросав свои исправные учебные лодки (Данциг имеет стабильную сухопутную связь с остальной Германией, войска Катукова прорвутся к Балтике только 4 марта, город будет взят 30 марта); в ходе преследования Маринеско успевает точно идентифицировать цель (в ночной-то атаке!) и доложить о результате командованию; советское военно-морское командование незамедлительно оповещает весь белый свет о невиданном успехе удачливого командира, но почему-то и не думает награждать его по заслугам; донельзя огорчённый Гитлер объявляет (в приказе по армии? в публичном выступлении?) капитана III ранга Маринеско личным врагом. Немцы бездарно проводили эвакуацию гражданского населения, буквально подставляя большие пароходы под наши торпеды. Но зачем называть утопление тысяч беженцев «атакой века»? Внимая этой регулярной вакханалии, жаль становится одного Маринеско. Он качественно атаковал крупнейший возможный тоннаж – и был прав на 100%. Но вместо заслуженных почестей получил шлейф вздорных басен к своему имени.

Годовщины второй мировой всё больше превращаются в пропагандистские поводы. В прошлом году блистала именами «высоких гостей» Нормандия, в текущем – Освенцим. Кто-нибудь припомнит такие же масштабные PR-слёты на соответствующие 50-летия? Или тогда ещё не слыхивали ни о том десанте, ни о той душегубке? Последнее конъюнктурное шоу под Краковом едва ли не затмило своей театрализованной пошлостью значимость реальной трагедии. То ли ещё будет в мае…

В неподражаемой русской манере всё доводить до экстремума работало в конце января телевидение. Первым делом объявили холокост «беспрецедентным» явлением. Не в нашей бы стране далеко ходить за прецедентами: такие же 6 млн. уморили в 1932г. на Кубани и Украине состоявшиеся «освободители» России от «царизма» и будущие избавители цивилизации от фашизма – в более сжатые сроки и без европейских технических изысков в виде газовых камер. Потом началось форменное сумасшествие. Марсианин, ничего не знающий о войне и впервые посмотревший российское телевидение, составил бы такое мнение о её содержании (для разнообразия сделаю одну фразу в игривом стиле г.Нуйкина). Замыслила плохая страна извести евреев, но не тут-то было: хорошие страны во главе с самой лучшей – Советским Союзом – вступились за них и отбили Освенцим, заодно разорив и главное логово плохой страны, чтобы неповадно было. Близкий к этой утрировке уровень «осмысления» излагался в те дни не раз.

А если серьёзно, евреи – молодцы, живой укор нам, беспамятливым. Они хранят (и, зная их, можно уверенно предречь – сохранят) память о своих убитых, мы же и через шестьдесят лет не удосужились подсчитать свои потери в целом (по отдельным сражениям и говорить нечего, тут, похоже, концы в воду), по сей день выслушивая версии одну головокружительнее другой (молчаливо смирясь при этом с присущей отечественной статистике методологической фальсификацией: погибшие в германских лагерях – жертвы войны, погибшие за тот же период в схожих советских заведениях – естественная убыль).

Нас постоянно убеждают пореже обсуждать потери в войне – кто ласково-уклончиво, а кто и в лоб. «Говорят, что мы победили, утопив немцев в нашей крови. А я скажу: пусть даже и так», – цинично вещает герой заметки Генриха Иоффе «Исторический мазохизм» в «ЛГ» №15. Скажи такое в русской деревне – сохранившая силы старуха на вилы подденет. А в почтенной газете – нормально, патриотично даже. И монреальскому автору это вроде не поперёк, он итожит с поистине бездонным глубокомыслием: «Это – Россия …»

Живёт и здравствует бесстыжее «Никто не забыт и ничто не забыто». Старательно забыто всё, что мешает задорно дудеть в победный горн на непересчитанных костях!

Дискуссия о поведении наших солдат в Германии, очередным отголоском которой является «Пакость», забавляет своим инфантилизмом. Носители либеральных понятий усердно разоблачают грабежи и насилия, видимо воображая войну как рыцарский турнир с тупыми копьями под присмотром наблюдателей из ОБСЕ. А г.Нуйкин в погоне за охранением безукоризненно светлого образа советского солдата впадает в другую неправоту, косвенно оправдывая его – немного, дескать, и взяли. Да что захотели, то и взяли! Я склонен доверять рассказам отца (хотя в 1945г. ему было девять лет) о том, что солдаты возвращались из Германии «хорошенько прибарахлившись», не встречая дома и тени осуждения. И это правильно: наши солдаты реализовывали извечное и естественное право победителей. О насилии по отношению к немецким женщинам г.Нуйкин нехотя выдавливает: «Было такое? Не исключено». Окститесь! – это военные будни, свойственные любой армии. Видя размеры преступности в сегодняшней мирной обстановке – разве имеем мы право порицать за то же людей, живших во фронтовом аду? Верх наивности – задним числом сетовать на поведение победителей. Пострадавшей стороне следует адресовать упрёки своим вооружённым силам (это, кстати, относится не только к немцам – ко всем).

Но изначально задав дубово прямолинейную оценку войны (упомянутое «добро – зло»), неотвратимо и непосредственных участников боёв сортировать по такому же принципу, т.е. исполненным благородства русским должны противостоять грязные животные в виде немцев (а ещё удобнее – неопределённых «фашистов»). Демонизация противника была уместна и оправданна в дивизионной газете перед наступлением. Продолжать представлять прошлое так – дикость сродни вере в чудеса, ибо пришлось бы увериться в абсолютно невероятной дискретности нравственного развития нации: продолжительное время пребывая вполне культурным, немецкий народ вдруг повально ополоумел, после чего, вразумлённый извне, как ни в чём не бывало вернулся в русло цивилизованного бытия – не выходя при этом за рамки жизни одного поколения. Разумнее признать, наконец: германские фронтовики были точно такие же простые люди, как и наши – ничуть не хуже и ничуть не лучше. По сути, вся разница между ними заключалась в том, что русский солдат ощущал подавляющую внутреннюю правоту, поскольку первой запылала наша земля – но это следствие ситуации, а не врождённое и не воспитанное качество.

О войне по-прежнему принято говорить увечным советским языком. Рождённый с целью разжечь ненависть к врагу, он давно утратил нужность. А перекочевав в XXI век, когда война стала историей, он стал препоной для постижения смысла событий. Но с неутихающим воодушевлением жуётся мочало про противоборство «советских воинов» с «гитлеровцами» и т.п.

Читаю под фотографией: « Подбитый фашистский танк». Напрашивается как произвольное продолжение ряда (штурм Берлина: убитый фашистский гиппопотам), так и перевёртыш: один и тот же танк мог быть спущен в трюм в ливерпульском порту «демократическим», а извлечён оттуда в мурманском порту уже «коммунистическим». Такова логика языка: введение в него одной тарабарщины порождает другую.

«Гитлеровские полчища», – с чувством пригвоздит «патриотичный» русский болтун и доволен, будто бы что-то сказал. «Моторизованный Чингисхан», – отпарирует неугомонившийся немецкий автор и доволен, будто бы что-то возразил. К чему эта запоздалая пустопорожняя ругань – неужто не довоевали? (Не меньше ошеломляет и избирательность наших симпатий, нашедшая отражение в языке: в обеих мировых войнах болгары были союзниками немцев и находились с нами в состоянии войны, но всё равно не утратили почётного места в реестре «братских народов»!)

«Антигитлеровская коалиция» – ещё один лексический фантом. Во что бы её переименовали, удайся Штауффенбергу покушение 20.07.44г.? Персонификация зла, бесспорно, притягательна, так как позволяет не вникать в существо явлений, предельно упрощая ви́дение их (так же и с Лениным, и с Чубайсом) – и весьма вредоносна, поскольку минирует путь познания для желающих вступить на него.

Какой безумный запал подвигает настойчиво писать «Советская Армия» и «Ставка Верховного Главнокомандования» рядом с «английский флот» (Royal Navy) и «главное командование вермахта» (Oberkommando der Wehrmacht)? Мы продолжаем набирать висты, теперь уже прописными буквами громя врага и утирая нос союзникам?

Чего можно добиться, без устали твердя трескучие советские штампы? В первую очередь обесценения сказанного через их посредство. Кроме того, витиям, которые настырно продолжают портить язык сфабрикованными некогда хулительными образами, не следует забывать, что и у этой палки конец не один. Не угодно ли примерить на себя «сталиновцы» (западным коллегам – «рузвельтовцы»), «русско-марксистские орды»?.. (Впрочем, киношный перл «пархатые большевистские казаки» не превзойти.) Предложенные мною контрварианты не досужее баловство. Мы не вчера получили в Прибалтике «оккупант» как синоним «русский» (и кажется, начали свыкаться?). Мало? Заглянем в телевизор – там весело. Сверхпатриотично настроенный гражданин из Саратова бодро провозглашает себя борцом с «еврейским фашизмом». В мартовских соловьёвских буффонадах г-же Арбатовой бумерангом предъявляют «шовинизм» (бедняжка в изумлении – но это справедливая расплата за многолетнюю распущенность собственного языка), а Хакамада и Якеменко с ребяческим упоением играют в пинг-понг «фашизмом» (изящная дама дополняет его гарниром из производных от «Геббельс» – и соперник повержен такой эрудицией). Всё закономерно: искусственно созданные слова теряют следы вложенных значений. Благополучно сгинули такие словесные советские уродства, как «панская Польша», «боярская Румыния», «белофинны». На очереди уцелевшие пока пережитки социализма. Не сто́ит затягивать их агонию.

Есть и более изощрённые приёмы. Например, идентичные поступки, совершённые солдатами разных армий, квалифицируются так: для немца – военное преступление, для русского – воинское преступление (понимается, что боец победившей армии теоретически не мог совершить военного преступления!). К этой теме можно будет вернуться к нюрнбергской годовщине, а сейчас отметим: язык наш могуч и в своей увёртливости. Подмена понятий, осуществляемая с его помощью, подчас не лишена элегантности.

Но ярчайшим алмазом в короне фальши сверкает «безоговорочная капитуляция фашистской Германии». «Безоговорочная капитуляция фашистской Германии» – то, чего никогда не было. Протрите глаза, чтобы не позориться, перепевая злоумышленное советское искажение истории! Капитуляция германских вооружённых сил (на всех фронтах) началась после подписания 07.05.45г. в Реймсе предварительного протокола о капитуляции Йодлем. Раскрученное мероприятие, имевшее место под Берлином в ночь с 8 на 9 мая 1945г., носило характер сугубо пропагандистский (я ни в коей мере не ставлю под сомнение его необходимость) – о реальной ценности его можно судить в т.ч. по уровню представительности союзников и немцев. Англичане привезли пленных Кейтеля, Фридебурга и Штумпфа (в какой армии приказы пленённых военачальников – ну хотя бы Власова или Паулюса – могли бы считаться обязательными для выполнения? – и группа армий «Центр» оказывала организованное сопротивление до 11 мая), которые подмахнули «Акт о военной капитуляции» – таково аутентичное наименование этого совершенно не секретного документа, в котором ни слова нет о «капитуляции Германии». Пара цитат для ясности (Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Документы и материалы, т.III, стр.261-262). Пункт 1: «Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени Германского Верховного Командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооружённых сил…» Разумеется! У них и не было права подписывать политические документы. Пункт 4: «Этот акт не будет являться препятствием к замене его другим генеральным документом о капитуляции…» Что, собственно, и случилось: 05.06.45г. в Берлине Декларацию о поражении Германии подписали уполномоченные своими правительствами Жуков, де Латр де Тассиньи, Монтгомери и Эйзенхауэр.

Чем дальше мы живём, тем больше теряем (с уходом очевидцев) ощущение той войны. Чем дальше мы живём, тем больше приобретаем (с открытием архивов) знаний о той войне. И сколько ни напрягайся в попытках узурпации прав на её трактовку, сколько ни кляни «яростные голоса» т.н. очернителей, люди будут прилагать усилия для восстановления истинной картины тех драматических лет и переосмысления косных представлений о них. Слишком много лжи наворочено! Слишком много заблуждений устоялось.

… Более тридцати лет назад бабушка поведала мне, как, сжалившись над пленным немцем, поделилась с ним хлебом. Я знал, что переживший блокадную зиму дед рассчитался с войной тяжёлым ранением и орденом Славы, что на четверых из пяти его братьев пришли похоронки, и не сдержал «праведного» пионерского гнева: «Как ты могла?!» «Подрастёшь – поймёшь», – ответила бабушка, увидев, что внук пока не дозрел до способности соображать. Я старался разобраться, преодолевая закладывавшуюся «военно-патриотическим воспитанием» предвзятость: много читал, особой удачей считал послушать участников и свидетелей происходившего тогда (в этом отношении мне часто везло). И позволил себе поделиться кое-чем из того, что понял на сегодня…

В.Семёнов
Петербург
Апрель 2005 г.