Документально-художественные экзерсисы

Полная авторская версия

Спектакль «Это тоже я. Вербатим» один из афишных в театре «Практика», который полтора почти десятка лет назад задумывался как театр новой драмы, молодой драматургии. И работа недавних студентов естественно и однозначно вписывается в тренд театра «Практика». Поставил его Дмитрий Брусникин и Юрий Квятковский, исполняют его участники Мастерской Дмитрия Брусникина и является он копродукцией Мастерской и театра «Практика».

В финале спектакля «Это тоже я. Вербатим» все два десятка участников его, недавние выпускники Школы-студии МХАТ, под фонограмму песни Виктора Цоя о переменах, выходят на сцену в черных трико-унисекс, встают в каре и жестами передают содержание хита прошлых лет. В музыкальном номере, одном из нескольких на протяжении спектакля, который продолжается больше двух часов, обозначена и четко выражена специфика его — динамизм разворачивающегося перед зрителями действия, напор молодых сил и командный дух, собранность и токи времени — настоящего, которое здесь в театральном воплощении, вбирает в себя нынешнее и дальнее прошлое как единое целое.

Можно отметить тут еще и то, что по содержанию своему — в монологах, диалогах и шлягерах российских и зарубежных — спектакль есть живая, прожитая, освоенная душой и сердцем цитата, которая передает и то, о чем идет речь в каждом номере его, и отношение к сказанному от лица рассказчиков.

В комментарии к спектаклю сообщается, что художественный руководитель «Практики» Иван Вырыпаев несколько лет назад увидел экзамен по вербатим студентов курса Дмитрия Брусникина. И пригласил их в театр для постановки по тому, что делали первокурсники, на профессиональной сцене.

Заметим, что возможность из монологов обычных горожан сделать полноправное и убедительное сценическое действо точно отражает специфику театра «Практика».

Таким образом, спектаклю «Это тоже я. Вербатим» — уже четыре года. И при том каждый раз он исполняется живо, свежо и ярко, как в первый раз. Во всяком случае, при просмотре его нет ощущения накатанности, самоигральности или усталости артистов от того, что они делают в образах, которые показывают зрителям.

Два слова скажем о предыстории жанра.

Вспоминается постперестроечный спектакль «Свалка» во МХАТе имени Горького, современный вариант пьесы « На дне». На сцене доронинского театра воссоздана свалка, образ и собрание людей, которые по стечению обстоятельств оказались на краю социума, вне нормального бытия.

Сценическая композиция построена была из монологов персонажей, что должно убеждать, какой плохой оказалась жизнь из-за социальных и иных перемен (!).

Получилось нечто тягомотное, нравоучительное, где хорошо обученные артисты технично и правильно, по Станиславскому, отыгрывали те роли, которые им были получены. После знакомства со спектаклем оставался осадок некоей безысходности, что противоречит специфике искусства, и театрального, в том числе.

Потом была мода на вербатим, когда профессиональные драматурги записывали разговоры с прохожими, и на основе их делали свои спектакли. Но дальней перспективы у этого направления на российской сцене не случилось. Достаточно вспомнить скандальный показ отечественного варианта американской постановки «Монологи вагины», чтобы уяснить, что вербатим — жанр, только кажущийся простым. На самом деле от тех, кто работает в нем, требуется так, уважительность, талант и вкус.

Надо не просто подойти к человеку и стать расспрашивать его, а войти с ним в контакт, расположить к себе. А потом выбрать из сказанного собеседником или собеседницей не все подряд, а именно то, что прямо и явно выражает личность говорившего.

У артистов Мастерской Дмитрия Брусникина это получилось. И в результате вместо придуманных монологов на заданную тему, на характерность персонажей они собрали серию высказываний реальных людей разных возрастов. И сделали из этого органичный и многоуровневый по восприятию театральный коллаж (шеф-драматург Андрей Стадников).

Здесь дано высказаться людям разных поколений, взглядов, убеждений и индивидуальностей. Молодые артисты не играют своих персонажей, не копируют буквально манеру их разговора, а передают способ их мышления, обнаруживают в каждом личное начало, показывают, как и насколько раскрывается здесь тот или иной человек.

Основа общения — монолог или диалог. Нередко разным героям «Это тоже я. Вербатим» задаются одни и те же вопросы, что интересно, как возможность сравнить в ответах на них своеобразие данного, конкретного человека.

Сцены в обычном понимании в театре «Практика» — нет. Перед рядами зрительских кресел квадратная площадка, покрашенная в черный цвет. В данном случае, когда артисты выходят, за единичными исключениями в центр ее или сидят как бы в кафе за небольшим столом — точно выражается атмосфера записи интервью — на улице, в переходе, в электричке. И в том, как артисты Мастерской раскрывают штучность каждого персонажа, как раз и проявляется различие между беседой в городе и тем, как она воссоздана на сцене. Артисты не играют физиологию — молодость или старость, не напирают на типажность, не ограничивают для зрителя монолог о каждом из интервьюированных первым впечатлением, а передают состояние того, кто пытается, порой коряво, порой жестко, порой эмоционально рассказать о себе.

Пожалуй, в таком постижении чужого опыта и в художественном воспроизведении его на глазах публики и есть мастерство, то, что уводит от натурализма к искусству.

Участники спектакля от имени горожан говорят о том, что те любят, что их раздражает, об их мечтах и заблуждениях, о том, что для них любовь, патриотизм, Родина, политика, Президент России, как и о многом другом. Их рассуждения наивны в чем-то, странны и даже комичны (Особенно в начальных эпизодах спектакля нередко слышится в зале смех, ближе к концу его — реже, что закономерно, поскольку постепенно спектакль вводит зрителя в соучастие услышанному. Получается, что, говоря о частном восприятии будничного, каждый персонаж спектакля «Это тоже я. Вербатим» высказывает позицию большой или не очень группы соотечественников. А в ходе обнаружения самобытности каждого из встреченных студентами вне стен театрального учебного заведения выходит, что себя они открывают не только молодым людям, а через них, с их помощью — и зрителям, которые, по мере развертывания действия, становятся также слушателями интервью.)

Артисты относятся к тем, от имени кого обращаются к зрительному залу, если не с уважением, то, во всяком случае, с попыткой понять, то бишь, доброжелательно. Не комикуя, не выставляя их зашоренность или недалекость на осмеяние, а давая им возможность высказаться, как могут и умеют. То есть, тут следует указать на такт, на культуру общения, что уводит зрелище чужих судеб и характеров от комикования, пренебрежения, сокращая дистанцию между теми, кто рассказывает, теми, кто играет, и теми, кто смотрит и слушает. Если говорить о чувстве, которое возникает при просмотре спектакля — это прежде всего соучастие. Всех и всем, потому, что это наши сограждане — грубые, резкие, порой злые или отчаявшиеся, обычно несчастные и отщепенцы по сути своей, наши современники, те, кто чаще всего без чьей-либо помощи борются со своими проблемами.

В каждой части спектакля — 15 номеров. Поскольку сама по себе форма обозрения бытовых реалий достаточно открыта, кажется, что спектакль «Это тоже я. Вербатим» может быть свободным по композиции. Но все не так. Композиция первой и второй частей спектакля выстроены с филигранной выверенностью, сосуществуя по законам стыка, контраста, продолжения того, что начато в предыдущих номерах.

Так, в первой части есть монолог лесбиянки, содержанки, православного моралиста, проститутки и милиционера. Во второй части, например, подряд идут рассказы о жизни трех старушек — двух одиноких и одной семейной. Они каждая говорит про свою боль, без надрыва, но так, что невозможно выслушивать сказанное равнодушно.

Поначалу герои спектакля кажутся если не чудиками, то сумасшедшими. Вот в самом начале после музыкального вступления начинает свой сбивчивый и завиральный монолог юноша, который пришел на медкомиссию в военкомат (Василий Михайлов). Ясно, что у парня не все в порядке с головой, но есть у него свое видение жизни, своя горечь и свое мнение о том, что правильно и как должно быть и будет в стране, если он станет президентом России. Потом почти скороговоркой рассказывает об учебе сына в элитном экономическом ВУЗе мать (Анастасия Великородная) и ее сын (Петр Скворцов). Постепенно смех, как непосредственная и оправданная вроде бы реакция на услышанное, возникает все реже, поскольку выясняется, что перед нами не паноптикум, а, в общем-то, нормальные люди, загнавшие себя или обстоятельствами загнанные в тупик, со сложившимися мыслями и доводами, как-то состоявшиеся в рамках собственных возможностях. И они настоящие. Знакомясь с тем, что звучит от их имени, вспоминаешь рассказ Чехова «Припадок» о студенте с чувствительной душой, который, попав в публичный дом, стал восклицать , что публичные женщины там — живые. Понятно, впечатление от того, что демонстрируют артисты Мастерской Дмитрия Брусникина несколько иное, более оптимистическое, но все же нечто схожее с тем, что знакомо по чтению рассказа Чехова тут есть.

(Примечательно, что на больших, похожих на телевизорные, экраны, подвешенных к потолку над сценой, сообщаются краткие сведения об интервьюируемых — имя, возраст, город; иногда текст сопровождается фотографиями тех, с кем на камеру общались студенты театрального учебного заведения. Так что, у зрителей есть возможность сравнить картинку и то, что делают артисты, стоящие перед ними, разговаривающие от лица конкретных людей. И такое сопоставление убеждает, что театр в данном случае не добивается безусловной копии реальности, а создает ее, что называется, близко к тексту в буквальном смысле определения.)

Композиционная сдержанность, связанность существует не только внутри каждой из частей спектакля, а и между ними. Так, в начале спектакля немолодой уже мужчина-мажор рассуждает, путаясь в фактах и персоналиях о войне 1812 года, а во второй части, почти о том же, но на примере Троянской войны и Второй мировой говорит его сверстник (Алексей Маратов), который и держится не столь уверенно, и силится что-то вспомнить из того, что учил когда-то.

Мария Крылова словами своей юной героини говорит о любви — радостно, наивно. И почти также — в другой части спектакля — о том, как пришла к вере в бога. Характер тут чуть намечен, это именно молодость, с максимализмом, определенностью реплик и тревогой из-за вхождения во взрослую жизнь.

Таким образом, затронуто в спектакле все , что касается выбора, который каждому нужно сделать — веры, профессии, уклада жизни. И то, к чему может привести тот или иной выбор, будучи неправильным или вынужденным.

И именно благодаря тому, что спектакль тщательно собран и показан, после всего увиденного в нем не остается все же ощущения безысходности, поскольку во всех, кому довелось высказаться в данном случае, есть что-то живое, настоящее, потому так логична в качестве лейтмотива заключительная песня о переменах, показанная пластическим этюдом всеми участниками Мастерской Дмитрия Брусникина. Здесь намек и на праздничные парады разных времен советских и постсоветских, и своеобразный флэшмоб, и заключительная цитата. Но одновременно перед нами и намек на фильм «Страна глухих» Валерия Тодоровского, поскольку артисты передают слова песни Цоя жестами глухонемых, пусть не в полном соответствии с тем, как следует в общении неслышащих людей, но так, что каждое спетое слово приобретает визуальный эквивалент.

Заметим, что отсыл к кино — заметен в спектакле «Это тоже я. Вербатим», прежде всего из-за того, что среди персонажей его не просто обычные наши сограждане, но те, типажи которых на волне перестройки были востребованы отечественным кино.

Таким образом, финал спектакля утверждает и то, что надо преодолеть не только стереотипы восприятия людей, но и не оборачиваться все время на то, что горько, ужасно и трагично. Не для того, чтобы делать вид, что ничего такого нет, а для того, чтобы не повторять прошлого в настоящем и будущем.

Заметим, что перед финальным выходом всех участников спектакля идет диалог с бабушкой Татьяной (Дарья Ворохобко), которая собралась идти в церковь на Красную площадь. Несомненно, слова старушки напоминают фразу Верико Анджапаридзе из фильма Абуладзе «Покаяние»: «Эта дорога не ведет к Храму!». Старушка, одетая в кроссовки, запутавшаяся во времени и пространстве, рассказывает о своей жизни, путая воображаемое и реальное. И вызывая одновременно и улыбку и печаль своим нехитрым повествованием. Уходя, она спрашивает у девушки, которая вызвалась ее отвести в церковь, кто это такие, показывая на зрителей в зале. Напоминает реплика старушки известную сцену из спектакля Театра на Таганке, когда на зрительный зал направили артисты громадное зеркало. И зрители увидели себя на сцене рядом с артистами, что было неожиданно и современно.

Самое простое использование тут цитат — включение в ход спектакля шлягеров разных лет и исполнителей. Звучат песни, которые исполняли Принс и Шульженко, Агузарова и Ноль, Аукцыон и 5Nizza. Они не только органично развивают то, что в качестве разговорной речи звучало до них, а и являются и интермедией, комментарием к тому, что слышали и видели зрители только что. К тому же, в них — время, тот фон, который сопутствовал интервьюируемым до того, как их встретили молодые люди — студенты, попросившие их рассказать о себе.

Музыкальные номера, бывшие до того также частью учебного процесса, войдя равноправно в ткань сценической композиции, по-своему раскрывают ее содержание и неординарность.

Несколько слов стоит сказать об артистах. Очевидно, что перед нами хорошо подготовленная к работе на профессиональной сцене команда. Молодые люди работают уверенно, свободно, в их появлении на сцене есть раскованность, азарт и правда существования в образе.

Однако, несомненно и то, что при достаточно заметной подготовленности нынешних артистов среди них есть и те, кто на фоне отлично поставленного и представленного спектакля выглядят наиболее выразительно.

Это Даниил Газизуллин, в образе деревенского парня, сержанта полиции. Он говорит быстро-быстро, негромко и оглядываясь, как бы все время контролируя свои слова и действия. И совсем другой он, когда от имени персонажа говорит как о патриотизме, так и о том, что тот во время срочной службы не пропускал ни одной юбки в Германии и в Польше, как и в России.

Это и Алиса Кретова в образе проститутки, которая в неглиже готовится на глазах у публики к выходу из дома, проговаривая свою историю падения без эмоций, информативно и буднично.

И, несомненно, это Анастасия Великородная, которая играет несколько ролей. Наиболее удачные это — директор магазина, где дама на пляже все сказала про свою биографию, старушка, задавшая вопрос Путину, и исполнение песни «Три вальса», памятной по выступлениям Клавдии Шульженко. (Кажется, что она обращается к конкретному зрителю, исполняя шлягер прошлых лет возможно, даже лично ко мне).

Другое дело, что в спектакле нет практически ни одного номера, где размышления героев замыкались только на характерности. Вот Анастасия Великородная от имени восемнадцатилетней девушки говорит о том, что не любит кавказцев и мечтает уехать в Германию. И речь здесь не только о ксенофобии, банальном мышлении, а и о желании вырваться из тупиковой повседневности. Ближе к концу спектакля она же с Михаилом Плутахиным показывает семейную пару. Ее героине — 75 лет, мужу — 79. Они говорят о политике, о разногласиях, о том, что у них нет детей. И вдруг, в той же интонации женщина рассказывает о том, как чудом осталась жива в последнем вагоне разбомбленного поезда, когда с матерью ехала в эвакуацию из блокадного Ленинграда, как мать нашла ее в деревне, где жили те, кто уцелели из пассажиров того поезда после налета фашистов. И тут законы катарсиса вступают в действие, как это практически заметно в монологах и ответах всех героев спектакля, когда видно, как подлинное, искреннее, человеческое пробивается сквозь коросту поверхностных выводов и прямолинейных суждений.

Пожалуй, в этом — основа успеха спектакля «Это тоже я. Вербатим».

Несколько слов стоит сказать о художественной подаче рассказываемого участниками спектакля. Тут и совмещение сейчас происходящего с записью городских или дорожных пейзажей (видео — Михаил Заиканов). Здесь неброские, но соответствующие услышанному от персонажей костюмы Аси Соловьевой и лаконичные декорации Алексея Цеглова. Среди них — стол, стул, сиденья в пассажирском вагоне. Все это время от времени передвигается по сцене по мере необходимости — самими артистами, а костюмы подчеркивают возраст персонажей, их вкусы и стиль жизни, о чем можно говорить в связи с каждой показанной в спектакле ролью, поскольку костюмы здесь восполняют достоверность образа персонажа при краткости его рассказа о себе.

И два слова о музыке. Начинается спектакль томительно звучащим саксофоном (что напоминает монолог из «Взрослой дочери молодого человека»). Саксофон звучит и дальше, как бы обозначая дистанцию между тем, что сказано героями и тем, что есть их душа. Артисты Мастерской Дмитрия Брусникина играют на гитарах, на синтезаторе, на ударных, а номер с песней группы «Аукцыон» настолько удачен, что это практически маленький спектакль в спектакле.

Но особенность последнего в том, что, объединяя все, исполняемое артистами, спектакль «Это тоже я. Вербатим» не дробится на отдельные фрагменты, не теряет своей целостности, своего лейтмотива — внимания к тому и к тем, что и кто рядом, что и делает его художественно завершенным театральным монологом в лицах и ситуациях.

(Апарт можно сказать только следующее: хоть это и соответствует тематике и стилистике спектакля, все же несколько неуместным кажется заведомый натурализм — курение, распитие пива, мат, звучащий без купюр для большей приближенности к повседневности. Правда, и в этом есть момент цитирования — современной российской литературы, отечественных театра и кинематографа.)

Финальный же аккорд на песню Цоя показывает, что у артистов серьезные намерения. В этом смысле можно говорить, что спектакль «Это тоже я. Вербатим» переходный, как возраст. Его начали показывать зрителям на сцене «Практики», когда молодые люди были еще студентами, теперь они же — выпускники 2015 года, профессиональные артисты, резиденты театра «Практика». Это сохраняет Мастерскую Дмитрия Брусникина как творческую данность и решает вопрос с площадкой, что всегда трудно, когда речь идет о новой театральной институции.

И убеждает в том, что названный спектакль, положительно принятый публикой и зрителями, стал заслуженно прорывом, событием театральной жизни столицы. И не только ее одной.

Илья Абель

Фото спектакля «Это тоже я. Вербатим» с сайта praktikatheatre.ru