ДВА МИФА О ЧЕЧЕНЦАХ

Опубликовано: 18 июня, 2007

Сергей МАРКЕДОНОВ

Последние трагические события в Ставрополе снова актуализировали «чеченскую проблему». В отличие от последних актуализаций «чеченский вопрос» поднимается не в связи с Рамзаном Кадыровым и с действиями республиканской чеченской элиты. Журналисты практически единодушно обращают внимание на тот факт, что чеченцы оказываются, что называется, на острие всех последних крупных этнических столкновений.
В 2005 году они были участниками чеченско-калмыцких столкновений в селе Яндыки Лиманского района Астраханской области и русско-чеченских в Ремонтненском районе Ростовской области (в последнем случае «на острие» были представители неоказачьих организаций). В августе 2006 года в карельском городке Кондопога (с населением чуть больше 30 тыс. чел.) произошли столкновения чеченцев и «местных». Из этого делается, как правило, несколько выводов. Во-первых, говорится о чеченцах, как о «неудобном народе», у которого с российской властью и с русскими перманентно сложные отношения. Во-вторых, практически единодушно отмечается сплоченность и организованность чеченских общин на территории субъектов РФ (т.е. за пределами Чечни). В-третьих, активизация чеченцев за пределами республики связывается с ростом популярности и авторитета Рамзана Кадырова. Ему де как особе, приближенной к президенту Путину, многое позволяется, а чеченцы переносят путинское отношение к Кадырову-младшему на себя. На сайте АПН.Ру вышла статья известного публициста Павла Святенкова, в котором автор утверждает: «Кадыров может сохранять власть в Чечне, опираясь на поддержку федерального центра. Но для этого ему нужна легитимация в глазах простых чеченцев.
Поэтому он, чтобы соответствовать образу чеченского «Ивана Калиты», должен поддерживать и продвигать чеченские интересы на всей территории России. Если Кадыров не будет всеми силами защищать чеченцев, он утратит легитимность, окончательно будет заклеймен как предатель. Чего он, само собой, не может себе позволить. Власти же России не хотят ссоры с Кадыровым, являющимся гарантом мира в Чечне. В результате — чеченские общины получили по всей территории России экстерриториальный статус». Таким образом, роль чеченцев в этнических столкновениях на территориях различных регионов преподносится следующим образом. Сами чеченские общины рассматриваются, как нечто единое, хорошо организованное, контролируемое железной волей Рамзана Кадырова из Грозного.
Мне не единожды приходилось писать о Рамзане Кадырове как о молодом амбициозном лидере, чьи претензии простираются за границы собственно Чеченской Республики. Здесь и проекты укрупнения северокавказских субъектов РФ с доминированием Чечни, и инициативы по установлению своих контактов с Абхазией и Южной Осетией, и апелляции к особому экономическому статусу. Не раз я писал и о «системном сепаратизме» лидера Чечни, его устремлениях быть президентом всех чеченцев. Ни от одного своего критического слова в адрес президента Чечни я не откажусь. Однако видеть в Рамзане «короля всех чеченцев», контролирующего и направляющего действия своих соплеменников повсюду в России от Владивостока до Калининграда и от Дагестана до Кольского полуострова, кажется мне явным преувеличением. Чеченцы не являются неким войском с централизованным управлением. Напротив, в течение долгих лет главной проблемой чеченского общества было организовать хотя бы какую-то «вертикаль». Сегодня в Москве проживает Беслан Гантамиров, который является жестким и последовательным критиком Рамзана Кадырова. У него есть и сторонники (хотя их и немного). В той же Москве есть и симпатизанты Рамзана Кадырова. При этом среди московских (равно как и среди ставропольских) чеченцев есть люди светские по своим воззрениям и сторонники «чистого ислама» (последних меньше), есть люди законопослушные и представители криминала. Словом, представители всех страт российского социума, которые вовсе не объединены идеей «экстерриториальности» и всемерной поддержки Кадырова-младшего. Многие представители чеченских общин за пределами республики имеют не меньше проблем во взаимоотношениях между собой, чем между чеченцами и русскими. Что бы мы ни думали о чеченцах и Чечне, необходимо отказаться от нескольких мифов, которые стали уже привычными и удобными. Привычными и для сторонников «чеченской особости», и для русских этнонационалистов.
Миф первый. Во всех этнических конфликтах главная роль принадлежит чеченцам. Действительно, в Яндыках, Кондопоге или Ставрополе засветились «чеченцы». Однако это не означает, что только представители этой этнической группы принимают участие в конфликтах. В Краснодарском крае в начале 2000-х гг. было несколько десятков конфликтных ситуаций с участием неоказаков и армян, неоказаков и месхетинских турок (последние в 2004 году были вынуждены выехать в США). В районе Кавказских Минеральных вод были нередки конфликты русских и армян (и это несмотря на то, что РФ и Армения считают друг друга наиболее последовательными партнерами). На Юге и Востоке Ставропольского края сложные отношения, как между русскими и выходцами из Дагестана (главным образом, даргинцами), так и между даргинцами и ногайцами, русскими и туркменами (здесь они «местные», поскольку туркменская община, или «трухмены», проживают здесь, начиная с 17 века). В станице Ессентукская не раз возникали спорные ситуации между греками (выходцы из Цалкинского района Грузии) и русскими. В Калмыкии нередки конфликты между «титульной нацией» и выходцами из Дагестана. Те же чеченцы-аккинцы в Дагестане имеют непростую историю взаимоотношений с аварцами и лакцами. По всей России возникали конфликты с участием курдов (Ростовская область, Адыгея). Следовательно, конфликты на территории различных территорий России не являются эксклюзивным «делом чеченцев». Все здесь гораздо сложнее. Здесь и занятие конкурентных ниш мигрантами, и разная трудовая этика, и разные «структуры повседневности». Однако для большинства российских территорий актуальна проблема не внешней миграции, а внутренней. А эта проблема поднимает вопрос о состоятельности проекта «российская нация». Неумение грамотно решать проблему внутренней миграции и неготовность обеспечить защиту гражданина России на всей территории страны (русского на Кавказе, а чеченца в Москве) приводят к росту ксенофобии (как русской, так и ксенофобии меньшинств). Таким образом, необходимо противостоять ксенофобии как принципу, а не искать «происки кавказцев» повсюду.
Миф второй. Чеченцы представляют из себя этнос-квазигосударство. Для опровержения этого мифа достаточно взглянуть на историю Ичкерии Дудаева и Масхадова. Казалось бы, у чеченцев появилась возможность строить собственное государство. И Москва им в этом не слишком-то мешала? И что же в результате? «Чеченский кризис» постсоветского периода — это не перманентная борьба русских и чеченцев, Чечни и России. Это также противостояние Дудаева и Городского совета Грозного, Дудаева и Автурханова, Завгаева и сепаратистов, сторонников суфийского ислама и т.н. «ваххабитов». И кровь в Чечне в течение всех 1990-х гг. проливалась не только в столкновениях «федералов» и «боевиков». В этом и состоит коренное отличие «чеченского вопроса» от грузино-абхазского или армяно-азербайджанского конфликта. «Чеченские войны» были не только противостоянием Грозного и Москвы, но и конфликтами между самими чеченцами. В этих войнах сюжетно-ролевые позиции менялись. Тот же президент Алу Алханов в 1991 и в 1996 гг. был против Ахмада Кадырова, а ярый антидудаевец Беслан Гантамиров был мэром Грозного по воле неистового Джохара. Таким образом, консолидация чеченского социума сегодня — это скорее миф, нежели реальность. Хотя нельзя не заметить, что Рамзан Кадыров был бы рад такой консолидации под собственной эгидой. Следовательно, необходимо признать, что этнический интерес далеко не всегда объединял и объединяет чеченцев (по крайней мере, эта форма объединения далеко не единственная).
Однако этот последний миф очень удобен. Во-первых, для русских этнонационалистов, ибо он донельзя прост. Во-вторых, он выгоден для тех, кто говорит о безальтернативности не столько Рамзана Кадырова, сколько «кадыровщины» как метода управления. В этом смысле говорить о единой чеченской общине, как о какой-то квазивоеннной структуре, мы не можем. Среди чеченцев за пределами республики есть свои масхадовцы, кадыровцы, гантамировцы. И свои «ваххабисты» (так в Чечне называют сторонников «салафийи»). Поэтому, планируя работу с чеченской общиной в Москве, Рязани или Кондопоге, следует принимать в расчет ее многослойность и многоплановость. Чеченский этнос чрезвычайно многолик, и видеть среди его представителей одних лишь кадыровцев (или поклонников кадыровщины как метода управления) было бы неверно. Другой вопрос, что сторонники президента Чечни лучше организованы, мобилизованы, сплочены. И, скорее всего, гораздо более многочисленны. Хотя этот факт требует отдельного социологического изучения. Чем быстрее мы признаем факт этой многоликости и многоплановости, тем быстрее придем к выводу, что, во-первых, никакой безальтернативности в отношении «кадыровщины» как управленческой и политической стратегии нет, а во-вторых, что чеченцы не являются каким-то «особым этносом», от которого всякий раз надо ожидать чего-то неожиданного.