Елена Литинская. В Канарси

(Глава из романа «Женщина в свободном пространстве»)

Потерпев фиаско с первыми попытками найти достойного бойфренда, Люся слегка опечалилась и охладила свой поисковый пыл. Тем более что работа, учёба и Сашка всё больше требовали от неё отдачи и внимания. Работала она тогда в библиотеке Канарси на должности librarian trainee, что означало нечто вроде «не совсем ещё библиотекарь, библиотекарь-подмастерье, библиотекарь без диплома», но обязанности её были полностью библиотекарские, и начальство давало ей «ответственные задания». Когда она переходила в эту библиотеку, сотрудники пугали её будущей начальницей, у которой была дурная слава держиморды. Мол, она такая разэтакая, злюка, самодурка, не одного молодого библиотекаря сгноила и уволила. Люся слушала и тряслась от страха, но отказаться от перевода не имела права, и выбора никакого у неё не было.

Люся ожидала увидеть чудовище, Горгону-медузу, Салтычиху, но перед её глазами предстала обычная женщина лет пятидесяти с хвостиком, с правильными чертами лица, седой чёлкой, при серьгах и с подкрашенными губами. Её тело как будто состояло из тел двух разных женщин. Верхняя женщина: от талии и выше была не то чтобы стройной, но вполне нормальной комплекции, а вот нижняя – страдала значительным ожирением. И ни широченные брюки, ни блузки-балахоны не могли скрыть этот бросающийся в глаза недостаток.

– Рада приветствовать вас, Людмила, в нашей библиотеке. Русскоязычных сотрудников у меня ещё не было. Меня зовут Лаура Розенблюм, миз Розенблюм. Мне доложили, что вы усердный работник и хорошо владеете английским, – прогремела глубоким контральто Люсина новая начальница.

– Да, это всё так, миссис Розенблюм, – сказала Люся, скромно потупив глаза и ненамеренно игнорируя обращение миз, которое она слышала в первый раз. В Союзе Люся такое не проходила, да и в Америке пока с подобными нюансами не сталкивалась.

– Не миссис, не мисс, а миз Розенблюм, – сразу поправила она Люсю. – Да, я замужем за мистером Розенблюмом и ношу его фамилию по традиции, но я принадлежу сама себе, а не мужу. Я – женщина и личность. Поэтому называйте меня, пожалуйста, миз Розенблюм. Запомнили? Это важно, – отчеканила начальница.

– Да, миз Розенблюм, конечно, я запомнила, – пробормотала Люся, хотя ровным счётом ничего не поняла в этих тонкостях, как ей потом объяснили, феминизма и достижений в борьбе за права женщин. А поняла она одно: с начальством не спорят, особенно с миз Розенблюм, о самодурстве которой она слыхала достаточно.

Люсину непосредственную супервайзершу, помощницу начальницы, звали Саманта.

– Здравствуйте, Людмила! – сказала она. – Я буду вас тренировать, а если что неясно, со всеми вопросами обращайтесь только ко мне. Я должна быть в курсе, как продвигается ваш тренинг.

Саманта улыбнулась, отчего её большой подвижный рот сделался ещё больше. Она кивнула Люсе, как бы в подтверждение своих слов, тряхнула крупными кольцами серёг и засмеялась звонко и заливисто.

Ну, эта, слава богу, кажется, совсем нестрогая, даже либеральная и весёлая. С ней будет проще, – с облегчением подумала Люся.

И началось Люсино обучение «на производстве» – в библиотеке и в Институте Пратта. Самое сложное было отвечать на вопросы, сидя за справочным столом (reference desk). Подходили взрослые, подростки, дети, с самыми трудными и невообразимыми (тогда для Люси) заданиями. Надо было сначала понять вопрос, который частенько даже тот, кто его задавал, сам не понимал. Кроме того, произношение у посетителей было разное: у кого бруклинское, у кого – южно-американское, у кого – с островов. У одних – чёткая артикуляция, у других – рот кашей набит. Иногда Люся просила написать на бумаге вопрос, и они писали, если могли. Со спеллингом у многих были проблемы посерьёзнее, чем с произношением. Тогда на помощь охотно приходили Саманта или Лаура, и они вдвоём общими усилиями старались удовлетворить запросы посетителей.

Школьники старших классов частенько просили литературу на тему абортов и смертной казни. Людмилу, выросшую в Советском Союзе, морально-этические дискуссии на подобные темы удивляли, ибо её отношение к этим вопросам было советское, кондовое. Аборты нужны. Как же без абортов? И смертная казнь для особо опасных преступников тоже нужна. Лаура поддерживала Люсю в вопросе об абортах, так как запрет на них ограничивал свободу и права женщин распоряжаться своим телом. Относительно смертной казни она с пылом говорила следующее:

– Бог даёт человеку жизнь, значит, только Богу решать, когда и почему эту жизнь закончить. Кроме того, были случаи, когда «преступников» уже казнили, а впоследствии выяснилось, что они к этому преступлению не причастны. Это уже преступление государственной карательной машины перед Богом и людьми.

Люсины отношения с Богом на тот период времени, в силу атеистического образования, воспитания и как результат ленивого мышления, можно сказать, отсутствовали. Люся хотела бы поспорить с Лаурой, но, как поняла в самый первый день работы в Канарси, с начальством не спорят. Вопрос о Боге для Люси оставался открытым. Ей хотелось верить в высшую справедливость, но упорно не верилось – по причине отсутствия наглядных прямых доказательств. Она не понимала, что истинная вера в Бога первична, а доказательства – вторичны. И воздастся каждому по вере его.

Молодой библиотекарь итальянского происхождения, Эдди, тоже участвовал в Люсином тренинге. Он учил её, как оформлять заказы на книги и как показывать посетителям кино. Выбирали, как правило, старые классические фильмы, типа «Лоренс Аравийский», кинокомедии с участием Лорела и Харди, Чарли Чаплина и другие. Для Люси, замученной учёбой, работой и домашними делами, когда времени в обрез и даже некогда посмотреть телевизор, показ фильмов в библиотеке был настоящим праздником и прорывом из плотной цепи однообразных звеньев жизни в Новом Свете.

Однажды Люсю и Эдди послали на собрание в Центральную библиотеку. Вернее, послали Эдди, а заодно и Люсю, чтобы приучалась к посещению оных. А их, этих профессиональных сборищ, было ой как много! Пожалуй, даже больше, чем на романо-германской кафедре филфака МГУ. Эдди было поручено прослушать лекцию о справочных материалах, просмотреть новые поступления и сделать письменные рекомендации для пополнения коллекции «бранча» Канарси. Эдди и Люся всё проделали, как полагалось, и после полудня отправились к себе в бранч. По дороге Эдди предложил зайти в местный ресторанчик на ланч. Это было Люсино первое посещение хоть и маленького, но всё же ресторана в Америке. Эдди заказал себе туна-сэндвич, а Люся попросила сэндвич из ветчины с сыром, помидорами, салатом и майонезом. Ответом официанта было абсолютное молчание. Он пришёл в состояние, близкое к ступору. Глаза итальянца Эдди разве что не выкатились из орбит.

– Ты что, спятила? – прошептал Эдди.

– А что я такого сказала? – перепугалась Люся.

– Это же кошерный ресторан. Они свинину не подают, тем более с сыром! Ну, ты даёшь, Люси! Прямо с луны свалилась. Ты же вроде еврейка.

– Именно вроде… Я ничего не смыслю в иудаизме: ни родители, ни советская власть не приучили. Мы были евреями только по паспорту. Почему же ты меня не предупредил? Откуда мне знать, что этот ресторан кошерный? – прошипела она в ответ и густо покраснела.

– Я думал, что ты умеешь читать вывески…

Люся, конечно, умела читать вывески, но ей и в голову не могло прийти, что католик Эдди поведёт её в кошерный ресторан. Она даже не обратила внимания, как называлось это заведение. Было так неловко и жутко стыдно перед Эдди и официантом. Но Люся ведь была новой иммигранткой из страны советов, а этой новоиспечённой американской братии многое прощалось. В итоге Люся тоже заказала туна-сэндвич, и инцидент был исчерпан. Правда, Эдди ещё долго хихикал над Люсиным промахом, но на работе никому не рассказал, чтобы не выставлять Люсю дурочкой перед коллегами. Хороший парень был Эдди, порядочный и симпатичный, с яркой внешностью, унаследованной от сицилийских предков. Вот такого бы Люсе бойфренда! Но сердце Эдди было прочно занято.

Канарси когда-то был тихим, спокойным, отдалённым от городской суеты и криминальной активности районом Бруклина. Население его прежде составляли в основном потомки итальянских, ирландских и еврейских иммигрантов среднего класса. Они построили уютные красивые домики, которые появились на карте Бруклина под названием Seaview Village, а также католическую церковь, синагогу и еврейский культурный центр – Hebrew Education Society. В еврейском центре круглый год кипела жизнь: происходили собрания общины, отмечались всевозможные праздники, работали кружки рисования, вязания, кройки и шитья, детский сад, клуб одиноких сердец, бассейн и летний лагерь. Постепенно население Канарси менялось. Белые домовладельцы стали продавать дома чёрным и латинос, а сами покупали собственность подальше от Бруклина: на Лонг-Айленде или Статен-Айленде. Когда Люся жила и работала в Канарси, этот район ещё не успел превратиться в чёрное гетто, но всё необратимо шло к тому.

Библиотека Канарси находилась на центральной улице района – Рокавей-Парквей. На той же улице по соседству помещалась одна из самых проблемных школ города – Canarsie High School (средняя школа). Где-то между двумя и тремя часами дня занятия заканчивались, двери школы открывались, и на Рокавей-Парквей выбрасывалась лавиной неуправляемая толпа учеников-тинейджеров. Их молодая бурно-гормональная энергия, зажатая в течение шести часов занятий школьными стенами и предписаниями поведения, наконец-то высвобождалась, готовая крушить всех и вся на своём пути.

Они бежали и скакали, как табун диких лошадей, и горе тому, кто зазевался на дороге. Чаще всего, правда, подростки затевали клановые драки и разборки между собой. Иногда в ход пускались ножи и даже пистолеты, которые, несмотря на тщательную проверку, ребятам всё же удавалось пронести с собой на теле. Парни дрались из-за девиц, девицы – из-за парней. Дерущиеся девицы были особенно колоритны, когда царапались и вцеплялись друг другу в волосы. Наблюдающие за потасовкой дружки и подружки подстёгивали драчунов, кричали: «Давай, давай! Врежь ему (ей) как следует!» Путь школьников к автобусу и сабвею (метро) лежал мимо районной библиотеки. Ветерок доносил до раскрытых окон сладковатый запах марихуаны.

Охранником в те годы работал седовласый, по-гусарски усатый ветеран корейской войны мистер О’Доннелл. Как только первые школьники показывались на улице, О’Доннелл решительно и незаконно (в часы работы библиотека должна была быть открытой во что бы то ни стало) запирал двери здания на ключ, и никого не впускал и не выпускал. Проходило где-то около получаса, страсти постепенно стихали, иногда при помощи полицейских.

– О’Доннелл! – гремела миз Розенблюм. – Они уже прошли?

– Прошли, прошли! Всё спокойно.

– Открывай двери! – командовала начальница. И так почти каждый день.

О’Доннелл и Лаура, что называется, сработались. Она, полагаясь на его опыт и благоразумие, полностью доверяла ему, никогда не критиковала его и не ругала. Он привык к её повелительному тону и громкому голосу, как бывший военный, считал такую форму руководства вполне приемлемой и верно служил Лауре и библиотеке. Однажды всё-таки случилось неприятное происшествие. Дело было во время ланча. О’Доннелл поехал домой перекусить, так как жил неподалёку. Почти все сотрудники спустились в подвальчик в столовую. На дежурстве остались две женщины: клерк, которая стояла на выдаче книг, и Лаура – за столиком информации. В библиотеку зашёл незнакомый (а сотрудники знали почти всех регулярных посетителей в лицо) краснорожий, неряшливо одетый белый мужчина. Таких здесь называют white trash (белый мусор). На лице его было написано, как говорят по-английски, that he was looking for troubles – что он искал неприятностей на свою голову. Сел он за столик, достал из кармана помятый лист бумаги и хотел было что-то записать, да карандаш его сломался. Он огляделся по сторонам и увидел на столе, за которым сидела Лаура, карандаши в стаканчике. Вместо того чтобы культурно попросить библиотекаря об одолжении, этот тип просто внаглую протянул руку и схватил карандаш. Лаура, конечно, не могла стерпеть такую грубость и неуважение к своей персоне и библиотеке. Резко сказала ему:

– Так нельзя! Вы должны спросить разрешения.

– Никому я ничего не должен. Я плачу налоги, а это публичная библиотека, – ответил он.

– Сомневаюсь, что вы налоги платите, – сказала Лаура, и это была её роковая ошибка.

– Заткнись, сука! – рявкнул краснорожий и со всего размаху залепил Лауре пощёчину. Лаура совершенно не ожидала такого крутого поворота событий. Она схватилась за щёки обеими руками, как бы защищаясь от дальнейших ударов, и закричала: «На помощь! Security! О’Доннелл».

Дальнейших ударов не последовало. Краснорожий хулиган сразу сник, видимо, осознав, что сейчас вызовут полицию, и он загремит в участок. Он стал пятиться назад, а потом скакнул к выходу – и был таков. Прибежали из кухни ланчующиеся сотрудники, окружили Лауру, кто-то позвонил в полицию. Приехала «скорая», явился О’Доннелл, составили акт, вызвали мистера Розенблюма, который незамедлительно увёз свою жену домой.

Такого вопиющего безобразия, чтобы ударить по лицу заведующую, в библиотеке ещё не было. Два дня Лаура приходила в себя, сидела дома со льдом на щеке. Встревоженные сотрудники никак не могли успокоиться и ещё долго вздыхали и обсуждали это из ряда вон выходящее происшествие, сочувствуя Лауре. Нашлись, конечно, и злопыхатели, которые в кулуарах с удовольствием обсасывали детали злополучной пощёчины, приговаривая, что «стерва Лаура наконец-то получила по заслугам».

Люся проработала у неё в подчинении полтора года и не могла пожаловаться на плохое отношение к себе. Лаура сочувствовала Люсиному положению матери-одиночки, разведёнки, студентки и новой иммигрантки без гроша в кармане, делала на всё это скидку, не ругала молодую женщину за ошибки и не перегружала работой. И Саманта не раз говорила Люсе, что у Лауры просто громкий, грубый голос, а под этой оболочкой – совсем не злая, просто закомплексованная женская душа.

Елена Литинская

Публикация подготовлена Семёном Каминским.

Новый роман Елены Литинской «Женщина в свободном пространстве» можно приобрести на сайте Amazon.com (поиск на английском языке по имени автора Yelena Litinskaya).