Елена Шуваева-Петросян | Из «Морецких записок»

Сюжеты записок взяты из реальной жизни в реальной деревне под названием Большой Морец средней полосы России.

Умереть в девяносто шесть от любви

Не сложилась личная жизнь у Нади. После очередной попытки построить семью она с тремя детьми вернулась в отчий дом. Отец частенько её попрекал, что, мол, переходишь от мужа к мужу, будто по рукам пошла, а Надька ему в ответ зло бросала: «Есть в кого!», припоминая, как в её детстве в их дом приходили всякие отцовские поклонницы – то стёкла выбивали в доме, отчаявшись добиться его любви нежностью, то приезжали за какими-то письмами, пытаясь скрыть от мужей свои прошлые привязанности, а дальше уже горько начинала размышлять про себя, что все идёт из детства.

Вообще их род очень любвеобильный. Бабка Зинка то ли от одиночества, то ли от старческого маразма влюбилась в девяносто лет в мужика лет шестидесяти. Конечно, в свои девяносто она была хороша – миниатюрная стройненькая старушенция могла дать фору любой шестидесятилетней бабе. И всё бы хорошо, если бы не прошлое её жениха: он отсидел лет пять в тюрьме за изнасилование… мужика, с которым они играли в карты, а потом поспорили. Но бабка Зинка умерла в девяносто шесть лет в любви.

Надькин дядя страдал от повышенной сексуальности. Если ему жена не давала, у него просто ноги отнимались, и тогда он лежнем лежал на постели, забывая про работу в огороде. Бывало, что приходилось врача вызывать, чтобы тот сделал Федьке укол от стояка. А однажды дядю Фёдора даже на «Скорой помощи» увезли. Надя помнит, как они с братом сидели на заборе, наблюдая за этой картиной и горланя: «Мимо нашего окна пронесли покойника, у покойника стоял выше подоконника!», а дядя пальцем им грозил – мол, вот вернусь и задницы вам надеру.

Другой дядя умудрился поиметь роман сразу с тремя женщинами одного рода: с бабушкой, дочкой и внучкой. Бабушке было сорок семь, дочке тридцать два, а внучке шестнадцать. Потом ходил и бахвалился, что бабка в любви искуснее.

Ещё один дядя всю жизнь женится и разводится со своей женой, а в периоды развода они заводят новые семьи, которые держатся максимум по году, потом снова их семья воссоединяется.

А у тёти Вали было пятеро мужей и все померли от сердечного приступа… в бане. Черт только знает, что она там с ними делала.

Другая же тётя родила шестерых сыновей от мужа, все надеясь родить дочку. Потом муж запил, а она, будучи уже сорокапятилетней женщиной, нашла себе молодого друга и родила дочку. Молодой друг на ней не женился, тогда она вышла замуж за миллионера из городских, который всех её детей выучил в престижных университетах.

И после всего этого отец смеет её попрекать, что у неё трое детей от разных мужей и личная жизнь не сложилась, когда можно даже в девяносто найти мужа и умереть в любви?

Первое свидание. Тушканчики

Помню свое первое свидание. Мальчишка, который мне очень нравился, подошёл ко мне и сказал: «Ленка, а давай с тобой вечером на мопеде тушканчиков пого-няем!» Это случилось тогда, когда он сменил своего коня, настоящего коня, на мопед – в каникулы подрабатывал пастухом и заработал себе на транспорт. Все теплые осенние вечера мы действительно гоняли тушканчиков по лугам, пытаясь наехать на их хвосты.

На следующий год у мальчишки появился мотоцикл. И мы снова летом гоняли тушканчиков, а потом сидели в лесу на берегу ерика и смотрели, как в водной ряби барахтается луна.

Потом у него появилась машина, какой-то побитый «жигулёнок», на котором мы ворошили стога сена на лугах, а потом бегали друг за другом, безудержно хохоча и кидаясь друг в друга сеном. Эхо не успевало передразнивать нас.

Когда у него появилась хорошая машина, он женился, а я уехала учиться в столицу. С тех пор прошло много лет. О первой любви остались самые светлые воспоминания. Я видела того мальчишку несколько раз – из него вырос настоящий мужчина. Мы никогда не разговаривали с ним и даже не здоровались, но всегда улыбались друг другу – я вспоминала тушканчиков, он, наверно, тоже.

Колбаса пахнет лучше хлеба

Колбаса пахнет лучше хлеба. Это я узнала в лет шестнадцать, когда родственники познакомили меня с одним перспективным парнем, дабы обеспечить надежное будущее, а я решила отдать предпочтение другому. Ну, совсем никакому, вернее, какому-то раздолбаю, как сказали те же родственники. А дело было так.

Отправили меня на лето к крестной в другое село. Естественно, эта весть сразу разнеслась по округу, мол, девчонка хорошая, высокая, красивая да и в том возрасте, когда уже можно ухаживать. Но меня сразу «пристроили», познакомив с восемнадцатилетним Сашкой. Парень работал на хлебном заводе. Хороший, скромный, симпатичный, ладный. За мной еще не ухаживали такие взрослые парни! Крестная и Сашкина мать, ее подруга, начали строить планы на будущее, уже дошли до общих внуков. Сидели мы с Сашкой на скамейке у ворот до двенадцати часов ночи, потом он доводил меня до крыльца и шел домой: в пять утра у него начиналась смена на хлебзаводе. А мне не спалось по ночам. Ну как можно спать ночью, когда тебе шестнадцать, в палисадниках цветут цветы, а луна светит, как ошалелая. В общем, Сашка доводил меня до крыльца, закрывал калитку, и как только затихали его шаги, я возвращалась на скамейку, где могла просидеть одна до рассвета. Если бы в скором времени у меня не появился ночной собеседник — другой Сашка, который работал на колбасном заводе, и его смена заканчивалась в час ночи. Этому Сашке было вообще двадцать два года. Выглядел он, как мне казалось, немного старовато: весь в шрамах, переломанный, слегка хромающий. Он много курил и кашлял. Мало кто знал Сашку по имени, в основном по кликухе – Узбек: его отец был русским, а мать узбечкой. Он был интересным собеседником, как мне казалось тогда. Рассказывал о взрослой жизни, дымя сигаретой и сплевывая, дарил мне цветы, обрывая школьные клумбы, когда шел с завода. И тоже строил какие-то планы на наше совместное будущее. В общем, колбасный Сашка начал мне нравиться больше хлебного. О чем я тут же сказала хлебному.

И все было бы хорошо, если бы не прознал про мою, так сказать, «левую» связь двоюродный брат Алешка – сын крестной, которому эта замена не пришлась по душе. И стал он по вечерам закрывать двери на все замки, чтобы я не выходила на улицу и не вечерничала на скамейке. Я ложилась спать вместе со всеми, а к часу тридцати пополуночи вылезала через форточку (слава Богу, с детства была ловкой и гибкой) и шла себе на скамейку. Не будь дураком, Алешка методом слежки прознал про мои ночные променады и устроил разборки. «Чо колбаса пахнет лучше хлеба?! – зычно он спросил меня, однажды выйдя из-за угла дома, когда я возвращалась на рассвете. — Я тебя спрашиваю: лучше?! Поимей совесть, он же раздолбай!» «Да, колбаса пахнет лучше хлеба!» — ответила дерзко я, о чем тут же пожалела. Тяжелый и рослый, не смотря на то, что на два года моложе, Алешка гонялся за мной по двору с прутом, пытаясь ударить по ногам и выкрикивая: «Ноги переломаю, доходишься у меня!»

В наказание меня депортировали домой. В Морец. Сашка-Узбек колбасный сам собрал мотоцикл – друзья помогли с деталями: у каждого во дворе лежал металлолом, из которого можно не только мотоцикл собрать, но и машину. И однажды приехал ко мне. Я вышла на скамейку. Он предложил мне самокрут с коноплей. Я затянулась один раз. Конопля мне не понравилась. Сказала колбасному, что мне нужно учить уроки и ушла.

Я никогда больше не выходила к Узбеку, сколько бы он ни стоял под окном. Потом он женился. Развелся. Снова женился. И снова развелся. Занялся строительным бизнесом, отгрохал огромный дом для себя, купил квартиру в городе и дорогую машину.

Несколько лет назад встретил Сашка колбасный мою крестную, вернее, подвез ее, когда она шла с тяжеленными сумками из продмага, поболтали о том, о сем. И тут он ей говорит: «Если бы вы, тетя Таня, не разлучили нас тогда, жила бы Ленка как королевишна, и я бы был счастливым!»

Крестная посмотрела на него и сказала: «Да, все-таки колбаса пахнет лучше хлеба!»

Елена Шуваева-Петросян