Эгрант Самойлов-Алин | Двуликий актёр

Вовка жил в одном из центральных районов города Ленинграда. С первого класса он подружился со своим одноклассником Лёвкой. Теперь уже он, конечно, не Лёвка, а настоящий Лев – крупный, седовласый мужчина, руководитель одного из театров в Санкт-Петербурге. Эту должность он получил по наследству от своего отца – и создавшего этот музыкальный театр. Но в те шестидесятые годы, о которых пойдёт рассказ, Лёвка был ещё стройным лупоглазеньким пацаном с возрастными прыщами на лице.

Если спросить сейчас Лёву, выросшего в театральной среде, помнит ли он тот день, то скорее всего, ответ будет отрицательным. Но для Вовки, у которого в графе социальное происхождение, стояло бы: отец – рабочий, мать – рабочая, всё увиденное и услышанное тогда было необычным. А, возможно, тот маленький эпизод из детства задержался в его памяти и потому, что это был первым в Володькиной жизни, по-настоящему осознанный и прочувствованный им урок порядочности и интеллигентности.

Но судите сами. Тогда ребята учились в седьмом классе. Лёва, с разрешения его родителей, пригласил друга к себе в гости на празднование своего дня рождения. При всей тесной дружбе мальчишек, до того дня Володьке не приходилось бывать у Лёвы дома. Он ходил по Лёвкиной квартире, как по музею. Повсюду на стенах были развешены фотографии и рисованные портреты известных актёров, режиссёров с дарственными подписями на них.

Праздничный стол ломился от различных яств. Многого из того, что было выставлено на столе, Володька до той поры просто никогда не видел. Гости, собравшиеся за столом, были в основном люди от искусства. Володька бы теперь не смог вспомнить всех присутствующих там. Единственного, кого он хорошо запомнил, это был актёр БДТ (Большого драматического театра им. Товстоногова) народный артист Советского Союза Виталий Полицеймако, которого он часто видел в фильмах того времени.

Звучали тосты – пожелания новорождённому быть ещё умнее, ещё талантливее. И вот уже торжество вошло в ту стадию празднования, когда гости, слегка опьянев от выпитого и утолив голод холодными закусками, разомлели в ожидании горячего блюда. Полились нестройные разговоры. Так, ни о чём. И тут Лёвкин отец, обращаясь к Виталию Полицеймако, спрашивает: «Виталий Павлович, а что там у вас, в Большом, за история приключилась? В театральном мире невесть что болтают об этом. Хотелось бы, как говорится, из первых уст».

Полицеймако, откинулся на спинку стула, левая рука, сжатая в кулак, легла на край стола. Правой же, слегка согнутой в локте, он взмахнул от себя, словно бросил в нас невидимый мяч. Он теперь не просто вёл застольную беседу – он играл роль. Он играл самого себя –рассказчика. На раскрасневшемся лице Полицеймако отразилось сильное волнение. Все сидящие за столом прекратили жевать и превратились во внимательных слушателей, которым передалось состояние актёра.

Виталий Павлович своим низким приятным голосом повёл рассказ:

– Ндааа, ребята. Сидели мы тогда днём, в репетиционном зале театра, в ожидании прихода режиссёра. Собралась почти вся труппа, поскольку большинство актёров были заняты в предстоящей репетиции спектакля. Кто-то дремал, кто-то читал роль, кто-то слушал, как уважаемая Елена Маврикиевна Грановская пыталась объяснить молодой актрисе, у которой никак не шла роль, как преодолеть ей сомнения и нерешительность.

И тут Виталий Павлович ловко изменил голос на женский, очень похожий на голос Грановской:

– Деточка. Могу я вас так называть? Вы, деточка, когда-нибудь видели игру Великой Серофимы Бирман?! Она играет глазами, незаметным поворотом головы, пальцами, движением плеч. И всё это не живёт отдельно. Вы можете мне, конечно, возразить, что из зала зрители не могут видеть ни игры глаз, ни незаметных движений ваших пальцев. Всё так, моя дорогая, но главное, что вы-то это в себе чувствуете. Вы только посмотрите, как Бирман преображается, когда играет. Она превращается в настоящую русскую красавицу.

Теперь Полицеймако вернулся к своему обычному голосу и, вздохнув, продолжил.

Все присутствующие в зале заслушались объяснения Грановской и не сразу осознали то, что произнёс довольно громко из угла зала один молодой актёр:

– Ха-ха! Нашли русскую красавицу в горбоносой еврейке.

В помещении повисла стыдливая тишина. Не было ни громкого осуждения, ни громкого возмущения. Все просто молчали. Молчали и маститые мастера сцены. Молчали и молодые актёры. Мне казалось, что всем присутствующим было неловко, словно это их вина, что среди них, порядочных людей, оказался этот негодяйчик.

Ощущение было такое, будто люди, боялись взглянуть в сторону произнесшего эту гадость, опасались вымазаться в чём-то липком, грязном.

Между актёрами театра не обсуждался этот поступок. О нём просто не упоминали. Старики-актёры, не сговариваясь, стали игнорировать того человека. Он стал изгоем в нашем театре. Постепенно он был выведен из всех спектаклей, где как актер, несомненно талантливый и подающий большие надежды, был занят. Вскоре этот актёр сам покинул службу в нашем театре.

Виталий Павлович сделал небольшую паузу, оглядел притихших зрителей, поправил свои очки в чёрной, массивной, роговой оправе и с чувством сожаления и обиды, понизив свой голос почти до шёпота, продекламировал:

– Есть актёры, у которых два лица:

Одно лицо таланта, другое – подлеца.

P.S.

Они были настоящие русские интеллигенты! Они, старшее поколение актёров БДТ, самого Ленинградского из Ленинградских театров.

Эгрант Самойлов-Алин