Галина Феликсон | Дуська

Дуська проснулась от запаха: пахло едой. Неужели мамка что-то сготовила? Быть не может! От мамки кроме скользкой горелой каши да куска хлеба ничего не получишь. И это ещё хорошо. Дуська сколько помнит себя, всегда хотела есть. Но у мамки лучше не просить: она если пьяная просто ничего не слышит и не понимает, а трезвая орёт и дерётся больно – лупит чем попадя и по чём попало.

А вкусный запах вползал в комнату через неплотно закрытую дверь, щекотал в носу и заставлял громко урчать пустой живот. Дуська окончательно распахнула дверь и заглянула на кухню. Там громко гудел примус, на нём шипела сковорода, и именно оттуда шёл такой удивительный запах. А возле всего этого чуда стояла новая соседка.

Был 46-й год. Уже несколько месяцев, как закончилась война. Люди возвращались – кто с фронта, кто из госпиталя, кто из эвакуации. Кто-то перебирался из разбомблённого жилья в пустующие квартиры.

Дуська тоже раньше жила не здесь. А сюда переехала, когда город от немцев освободили. Только Дуська прежнее место жительства плохо помнит – слишком маленькая была.

В квартире кроме Дуськиной мамки и соседки бабы Поли ещё одна комната была на замок закрытая. Замок этот дядя Петя-участковый лично на дверь навесил и сказал в основном для мамки, которая всё эту комнату занять рвалась:

– Это квартира фронтовика. Он сейчас в госпитале. Скоро вернётся.

И вправду появился дяденька военный с орденами и хромает. А в руке палка лаковая с загнутым концом – трость называется. Он на палку опирается, а в ноге при ходьбе что-то скрипит. Баба Поля сказала – протез.

Он как вошёл впервые, баба Поля сразу к нему кинулась обниматься и плакать.

– Ой, Лёвушка! Живой, слава Богу! А вещи ваши я все до ниточки сохранила. Только комод сожгла. Сперва свой, потом уже ваш. А всё, что в нём лежало, в шкафу теперь сложено.

Военный старуху по согнутой спине гладит осторожно.

– Спасибо, тётя Поля, спасибо, родная. Самое главное – вы живы. Теперь всё хорошо будет. Скоро мои приедут – они уже в дороге.

Потом этот дядя Лёва шкафчик на кухню занёс, полочку навесил, примус поставил. Шкафчик и полочка светлой краской покрашены. Примус новенький блестит. В кухне даже веселее стало. У бабы Поли тоже шкафчик и полочка, но старые, тёмные. А у мамки мятый примус на кривой табуретке стоит. Над табуреткой косая полка старой газетой застелена. А на ней две грязные кастрюли да солдатские кружки и миски – вот и вся посуда.

Вчера и вправду семья приехала: тётенька высокая и девочка такая, как Дуська, только чёрненькая и кудрявая. Тут же все соседки со двора набежали: и тётя Таня, и баба Маня, и даже сама тётя Зина-управдомша пришла в своей солдатской гимнастёрке без погон. Все вместе говорят, обнимаются, целуются, плачут, смеются…

Новая соседка должно быть услышала Дуськино движение у себя за спиной, потому что вдруг обернулась и странно как-то посмотрела на Дуськину нечесаную головёнку, платьишко тесное, на всю её неуверенную чумазую фигурку и тихо сказала:

– Давай-ка вымой ручки. Сейчас будешь оладушки есть.

Оладьи были знатные: из картошки. Снаружи чуть хрустящие, внутри мягкие. И лежали они на тарелочке с цветочками. Тарелочку тётенька на свой стол поставила и табуретку свою пододвинула:

– Садись, деточка.

Дуська наскоро руки под кухонным краном сполоснула, об платье вытерла. Первый оладушек проглотила вмиг, даже не распробовав, второй ела уже помедленней, а третий – маленькими кусочками, смакуя во рту.

Тётенька смотрела на Дуську, и глаза у неё были добрые. И вся она была такая красивая.

– Вот бы мне такую мамку, – Дуська вдруг подумала, – как бы я её любила…

Теперь Дуськина жизнь повеселее стала. Новая тётенька Люба каждый вечер, как с работы придёт, так ужин готовит. И обязательно про Дуську не забывает: то супчику нальёт, то каши или картошки насыплет. А однажды даже котлетой угостила. Котлета мясная. Дуська такое сроду не пробовала.

И дочка у неё хорошая. Дорочкой зовут. Она с Дуськой играет иногда по вечерам, если мамки нет дома, или если та пьяная спит. А днём Дорочка в детском саду. Она даже читать умеет из книжек с картинками.

Дуське нравится к соседям в гости ходить: чисто у них, прибрано и пахнет хорошо. Комната у них большая – два окна и балкон – буфетом и шкафом на две части перегорожена. Там за перегородкой Дорочкина кровать и маленький столик со стульчиком. А в большей части комнаты кровать, шкаф с книжками, посреди комнаты круглый стол, застеленный вязаной скатертью и четыре стула. И ещё пианино. Тётя Люба – учительница музыки. Она детей учит играть. И Дорочку тоже учит.

Перед выходным днём вечером Дуськина мамка непременно гулять идёт. Домой возвращается посреди ночи, иногда аж под утро. Раньше Дуська боялась, а теперь только радуется. Тётя Люба в этот вечер греет большое ведро воды, ставит на кухне корыто и устраивает купанье Дорочке и Дуське заодно. Моет с мылом, с мочалкой и волосы потом расчёсывает. А мамка даже и не замечает по пьяни, какая Дуська чистая в выстиранном платье.

На этот раз мамка совсем загуляла: как ушла с вечера так ни в выходной, ни в следующий будний день не появилась. Только во вторник днём две какие-то страшные тётки приволокли её да, как мешок с мукой, на постель бросили и ушли молча. Тут Дуська совсем перепугалась: день рабочий – в квартире ни души. А мамка не ругается, песен не орёт, лежит тихо и хрипит. А сама синяя, прямо чёрная. Дуська на кухню убежала, забилась в угол, зажалась в комочек, даже плакать боится – только скулит потихоньку, как брошенный щенок. К вечеру тётя Люба с Дорочкой пришла, Дуську вместе с Дорочкой в свою комнату отправила. А квартира вскоре наполнилась людьми: пришла какая-то женщина в белом халате (Дорочка сказала «Докторша»), прибежала тётя Зина-управдомша, пришёл дядя Петя-участковый. Все суетились и очень тихо разговаривали – ни слова не разобрать. Только соседка баба Поля, проходя по коридору, проворчала сердито: «Сгорела непутёвая баба».

Потом комнату, где Дуська с мамкой жила, соседки кое-как прибрали и вымыли. Дядя Лёва с тётей Зиной привезли откуда-то жёлтый деревянный ящик – гроб. Мамку в этот ящик уложили и увезли – похоронили.

Дуська в эти дни находилась у тёти Любы.

Вечером после похорон, когда сели ужинать, Дуська ела медленно, вяло возила ложкой в тарелке – думала.

Она давно уже научилась «кушать, как приличные люди»: не чавкать, не хлебать громко, не хватать еду руками. Дуська – не дура. Она всё старается делать, как Дорочка. Про Дорочку даже баба Поля говорит: «очень воспитанная девочка». Дуська тоже хочет быть воспитанной девочкой.

Она окончательно положила ложку и, не отрывая глаз от тарелки, необычно тихим голосом сказала неуверенно: «Дядя Лёва, тётя Люба, возьмите меня к себе в дочки. Я мамкины ругательные слова никогда больше говорить не буду, и руки я уже всегда мою».

Дуська старалась вспомнить, что ещё хорошее она может сделать, но ничего не припомнив, низко опустила голову и слёзы быстро закапали в тарелку. Тётя Люба и Дорочка с двух сторон стали её обнимать, а дядя Лёва серьёзно сказал: «Мы, Дуся, об этом уже с тётей Любой говорили. Думаю, мне, как участнику и инвалиду войны, не откажут, и мы этот вопрос решим в ближайшее время».

На другой день вечером пришла целая делегация: дядя Петя-участковый, тётя Зина-управдомша и какая-то женщина в темно-синем костюме и больших круглых очках. Да ещё соседка баба Поля тоже зашла. Женщина из-под очков очень сердито и строго глянула на Дуську. Перепуганная Дуська спряталась за Дорочку, и обе девчонки, схватившись за руки, нырнули за шкаф. Там, присев на Дорочкину кровать, они стали прислушиваться к голосам, гудевшим из-за перегородки.

– Фронтовик… Всю войну прошёл… Награждённый, – это дядя Петя.

– Очень хорошие условия для ребёнка, – это тётя Зина.

– Такая интеллигентная семья, – это баба Поля.

В ответ женщина в костюме рокотала какие-то непонятные слова:

– Документы… Характеристики… Справки… Ходатайства… Опекунство… Разрешение…

Потом хлопнула дверь. В комнате стало тихо. Но в коридоре ещё какое-то время продолжался разговор. Наконец, и там наступила тишина. Дядя Лёва с тётей Любой вернулись в комнату и девочки, выбежав из-за шкафа, закричали в два голоса:

– Ну, что? Что?

– Меня у вас не заберут?

– Дусеньку нам оставят?

Тётя Люба только гладила и прижимала к себе две головки – светлую и тёмную. А дядя Лёва объяснял, как взрослым:

– Вот прямо завтра начинаем все документы собирать. А жить тебе, Дуся, разрешили пока у нас: в детских домах всё равно сейчас места нет – очень много после войны детей беспризорных.

Теперь Дуська живёт совсем замечательно. В детский сад она пойдёт, когда её уже насовсем в дочки дяде Лёве и тёте Любе отдадут. А пока она каждый день к фрейбеличке ходит – это старушка такая. К ней водят детей, которые почему-то в детский сад не ходят. Дуськина фрейбеличка Настасья Ивановна живёт прямо в соседнем дворе. Она в шляпке с вуалькой и в нитяных перчатках без пальцев. Когда-то давно-давно она работала гувернанткой у советника. Что такое советник, Дуське непонятно. Но у всех его детей, по словам Настасьи Ивановны, были очень хорошие манеры. Поэтому Дуську и ещё двух девочек и одного мальчика она тоже учит хорошим манерам, читает им маленькие рассказы из книжки, которую сам граф Лев Толстой написал для детей, поёт французские песенки, играет в тихие игры и водит в садик гулять.

Перед тем, как вести Дуську к фрейбеличке, Любонька открыла шкаф, в котором, действительно, баба Поля сохранила все Любины довоенные вещи, вынула два платья, потом что-то резала, закалывала на Дуське булавками, примеряла, строчила на машинке.

Теперь Дуська ходит в группу нарядная в новеньком белом в красный горох платье и ещё в другом — голубом в цветочек.

Баба Поля увела Дуську к себе и сказала строго:

– Ты там гляди, Евдокия, не будь хамкой, не ори, как биндюжник, глупостных слов не говори, не дерись, не плюйся на детей. Ты теперь в хорошей семье живёшь. Нельзя, чтобы соседи за них плохо думали из-за тебя.

Дуська и сама понимает: хамку Любонька и дядя Лёва в жизни в дочки не возьмут. Очень она боится – вдруг скажет или сделает что-то не так. Но пока, наверное, всё делается хорошо и правильно, потому что Настасья Ивановна каждый вечер, когда Любонька приходит за Дуськой, всё хвалит: и понятливая девочка и послушная – на лету всё схватывает. Дуська и вправду уже все песенки французские на память знает, рассказы графа Толстого пересказывает, всем играм Дорочку учит. Дорочке интересно – у них в садике такого нет.

В общем жизнь теперь у Дуськи просто распрекрасная. Одно плохо: сколько уже времени прошло, а она до сих пор Любоньке и дяде Лёве дочкой так и не стала. Она, конечно, с вопросами не пристаёт, ждёт. Зато Дорочка каждый день, как только дядя Лёва с работы придёт, сразу кидается к нему: «Ну, отдали нам уже Дусеньку?». А ответ всё один: «Нет ещё. Но думаю, уже скоро». Когда будет это скоро, никто не знает. Между прочим, уже пол-августа прошло.

А тут вдруг оказалось, что у Дуськи день рожденья и как раз на выходной – шесть лет ей исполняется. Любонька аж два пирога испекла – с картошкой и с капустой, да ещё рулет с яблоками. И компота кастрюлю сварила. Перед вечером стол застелили белой скатертью. От бабы Поли стулья ещё принесли. А на стол поставили вазу на высокой ножке с виноградом, чашки «сервизные» из буфета достали, пироги на блюда разложили – красота! Вечером гости пришли: тётя Зина, дядя Петя со своей дочкой Милой, баба Поля. Дуська в розовом платье с оборками, в косичках ленты шёлковые, носочки белые – ну, как есть именинница. Когда ещё книксен сделала, двумя пальчиками за юбочку держась, как Настасья Ивановна научила, да «Бонжур» всем сказала, тут тётя Зина аж заплакала почему-то, а баба Поля расцеловала Дуську и золотой головочкой обозвала. Потом пили компот, ели пироги. Взрослые вспоминали войну и всех, кто погиб. А дети играли, невольно прислушиваясь к разговорам взрослых.

Когда гости ушли, девочки стали разворачивать подарки – пакеты, завёрнутые в толстую коричневую бумагу и перевязанные тоненькой верёвочкой. Тут была книжка «Сказки А. Пушкина» и коробочка цветных карандашей, и альбом с картинками для раскрашивания, и красивая чашка с золотой надписью «С днём рождения», и коробка конфет.

Но самый главный подарок Дуська получила на другой день. Дядя Лёва пришёл с работы, вынул из портфеля какую-то бумагу и весело сказал:

– Ну, вот, девочки мои дорогие! Конец ожиданиям. Теперь ты, Дусенька, наша дочка.

Девчонки дружно завизжали и кинулись друг дружке на шею. Дуська мигом забыв про всё своё хорошее воспитание, ринулась на кухню, где Любонька колдовала над ужином, и через открытые окна на весь двор зазвенел Дуськин счастливый вопль:

– Мамонька Любонька! Ты теперь моя мама по-настоящему навсегда, насовсем!

К концу августа был куплен по случаю с рук довоенный отрез, и Любонька сшила девчонкам пальтишки. Дуська прямо извелась вся: когда же, наконец, холода придут. И вот настал долгожданный день. Идёт Дуська через двор в новом темно голубом пальто. На голове беретка белая. С одной стороны Дуську за руку мамонька Любонька держит. С другой – Дорочка в точно таком пальто, только беретка на ней красная.

Ступая осторожно новыми ботинками, Дуська шагает важно, не глядя по сторонам, потому что все соседи знают – она теперь не «шалавино отродье», а девочка из очень приличной семьи.

Галина Феликсон